Как подействовала на Вас смерть Толстого? Я все последнее время читал «Анну Каренину». В толстовском анализе людей и их отношений и чувств есть кое-что напоминающее Вас. Только он мягок и ласков. Вы же иногда «наоборот».
Ни книги Эллиса, ни Белого я не читал и читать не собираюсь. Всякие книги по искусству и теории искусства, по-моему, не нужны и всегда фальшивы. Вчера читал в «Анне Карениной» место, где художник Михайлов показывает Вронскому свою картину. Лишь так, как этот Михайлов, можно и нужно, по-моему, относиться художнику к своему искусству. Тут очень много тонкого у Толстого.
В Москву, может быть, приеду на Рождестве.
Ваш В. Г.
30
14/V 1911
Письма Ваши, милый Андрей Акимович, получил. Вы не сердитесь на меня, что я так плох в этом сезоне на переписку: уж так лениво и не только в этом отношении пошла у меня зима. Может быть, летом преображусь.
Удивляюсь, как Вы можете совсем один жить на даче. Я при всей погруженности своей в самого себя — не мог бы. У меня настоящая боязнь одиночества, и отсюда вся моя несуразная жизнь. А на худой и без денег жениться Вы не позволяете.
Юбилей Ясинского событием вовсе не был и обошелся без меня. Зато я был на Чириковском.
Летом поеду в Париж — в начале июня. В Лондон – не хватает решимости.
А все же – почему коронация так опасна?
Ваш В. Г.
31
28/V 1911
Давно нет от Вас писем, милый Андрей Акимович, нет и ответа на мое письмо, которое, впрочем. Вы, может быть, не получили? Приблизительно через неделю, не дальше — я уезжаю в Париж. На Лондон не хватает решимости. Нехорошая у меня эта была зима: слава Богу, что пришел ей конец. В Париже хочу работать и вообще не так уже безвольно и пассивно отдаваться теперь жизни. Вы, конечно, ничему не верите…
Ваш В. Г.
32
7/20/VI 1911
Пишу Вам, дорогой Андрей Акимович, на пароходе. Я отправился в такое путешествие: Гельсингфорс — Стокгольм — Готеборг — Антверпен, Брюссель. Париж. На обратном пути все же надеюсь заехать в Лондон. Сейчас мы уже миновали Ганге. Море я, оказывается, выношу хорошо, куда лучше многих из едущих вместе со мной. Писать мне пока можно poste restante до 17 июня — Швеция. Goteborg, потом – В Париж. Пишите же,
Ваш В. Г.
33
5/VII н. ст. 1911. Брюссель
Сегодня приехал из Антверпена в Брюссель. Здесь я живу как подлинный турист, наполняю, насыщаю себя впечатлениями, в которых нет времени разобраться. Теперь на днях буду уже в Париже: напишите мне туда — poste restante. В Брюсселе на меня сильное впечатление произвел музей Вирца: как-никак, а у этого человека были большие мысли. Иду гулять.
Ваш В. Г.
34
10/VII н. ст. 1911. Париж
Милый Андрей Акимович,
Я уже несколько дней в Париже. Письма Ваши — два — получил. Пока, устав от осмотров в Брюсселе и Антверпене, ничего здесь не смотрю и никаких «впечатлений» не имею. Пробуду месяц. Относительно рукописного отделения в Национальной библиотеке справки наведу: разницу между библиотекой и отделением рукописей я хорошо понимаю. Немецкое море и меня заставило почти все время лежать в каюте, но все же я не дошел до всех возможных последствий качки. Адрес мой (на месяц): Paris. Boulevard St. Michel 43. Hotel St. Louis.
Ваш В. Г.
35
20. VII н. ст. 1911. Париж
Дорогой Андрей Акимович,
Относительно рукописного отделения Национальной библиотеки справку я для Вас навел: оно, как и библиотека, открыто ежедневно и во все летние месяцы. Однако, Вы знаете, чтобы проникнуть туда, нужно выполнить одну формальность: принести рекомендацию здешнего русского консула: это, впрочем, не представляет никакой трудности.
Относительно живописи я в самом деле, вероятно, не развит: она мне почти не нужна. Я могу, пожалуй, научиться или умею вещь, считающуюся хорошей, отличить от признаваемой дурною, но мне самому они почти безразличны. Не допускаете ли Вы, впрочем, что наш пиетизм по отношению к музейной живописи, может быть, преувеличен? И здесь, вероятно, много условного. Когда я вижу много голландцев или немцев, мне делается скучно: что ж поделаешь. Современность мне более по вкусу. Зачем Вы, однако, делаете вид, что живопись – это все? Как Ваша работа: сегодня я подумал, что в Вашем одиноком труде много геройства. Я Вам уже посылал свой здешний адрес: пробуду я в Париже еще с месяц.
Ваш Виктор Гофман.
Paris. Boulevard St. Michel. Hotel St. Louis.
36
30/VII н. ст. 1911. Париж
Дорогой Андрей Акимович,
Я уже давным-давно написал Вам про библиотеку: разве Вы не получили письма? Итак: отделение рукописей, как и сама Национальная библиотека, будет открыта все лето, ежедневно. Чтобы быть допущенным туда, нужна рекомендация русского консула — Вы это знаете? Это, однако, пустая и нисколько не затруднительная формальность.
Относительно того, как я устроился в Париже, я тоже нахожу, что у меня выходит здесь очень много денег. Дюваля я знаю и обедаю именно там или в аналогичных учреждениях. Главный расход — на рестораны, кофейни, пивные, куда волей-неволей ходишь по много раз в день. Ем я два раза в день: кроме того, еще все вечера провожу в ресторанах. За комнату плачу 70 франков в месяц: посуточно же можно найти приличную франков 4—5 в день. Вы издерживаетесь, вероятно, потому, что останавливаетесь в первоклассных отелях: это бессмысленно, ибо те же удобства можно иметь втрое дешевле.
Предупреждаю Вас, что все время здесь чудовищная жара: работать весьма трудно…
В Шантильи поеду, но я не был еще в Версале, Фонтенбло, вообще нигде. У Вас женятся художники, а у меня выходит замуж младшая сестра, Надя. Свадьба будет, кажется, осенью – в начале сентября, что ли, – и я, значит, приеду тогда в Москву.
До свидания – в Париже?
Ваш В. Г.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Л. В. ГОФМАН – БИОГРАФИЯ ВИКТОРА ГОФМАНА
Виктор Викторович Гофман родился в Москве, 14 мая 1884 года, в семье австрийского подданного, мебельного фабриканта и декоратора Виктора Францевича Гофман — родом из Триеста. Дедушка В. В. со стороны отца был австрийский немец, бабушка — южная славянка; со стороны матери — дедушка был чех, бабушка — немка. Мать В. В. родилась в Москве. По вероисповеданию В. В. был лютеранин, как и его мать, тогда как отец его католик.
Как со стороны отца, так и со стороны матери многие из членов семьи отличались художественными наклонностями, с отцовской стороны наклонности эти выражались преимущественно в способностях к живописи и архитектуре, и один из дядей В. В. был даже известным придворным архитектором сначала при мексиканском императоре Максимилиане, позже при баварском короле Людовике II. С материнской стороны наклонности эти выражались в музыкальных способностях, и как бабушка, так и мать В. В. великолепно пели.
Все детство и юность В. В. протекли в Москве в родной семье, и протекли спокойно, беззаботно и красиво.
Мать В. В., женщина в высшей степени интеллигентная, умная и энергичная, страстно любила детей и всею душой отдавалась их воспитанию. Чтобы оградить детей от всевозможных тревог, забот, печалей, чтобы сделать их жизнь возможно более покойной, радостной, светлой, она часто забывала себя и не останавливалась ни перед какими жертвами. И детство В. В. было действительно светлым. Лишенное всех минусов и уродств жизни, оно прошло в атмосфере нежной любви, в кругу любящих, заботливых людей, при исключительном внимании к В. В. еще тем более, что В. В. был первенцем.
В. В. много баловали, но несмотря на это, он не был тем эгоистичным капризным сорванцом, каким обыкновенно бывают баловни; нет, это был хрупкий нежный мальчик, с большими задумчивыми глазами, тихий, молчаливый, ласковый и добрый, не любивший шумных подвижных игр и шалостей; быть может, это отчасти объясняется тем, что В. В. рос все время с девочками и любил играть с ними. В свои игры с девочками в куклы или что-либо другое он вкладывал всегда много фантазии, и за одной из таких игр составил свое первое стихотворение: «Больное дитя», сюжетом которого была болезнь куклы. В. В. было тогда не более 6-7 лет.
Как поэтические наклонности В. В.. так и его большие способности, большая любознательность и интерес к учению обнаружились очень рано, и, научившись читать, В. В. уже все время проводил за книгами, предпочитая их всяким играм. Исключительно восприимчивый и впечатлительный ко всему окружающему, В. В. быстро развивался и становился с годами все более не по-детски серьезным; казалось, что он уже с детства жил не внешними непосредственными впечатлениями действительности, а своим собственным внутренним миром фантазии, в котором отражалась эта действительность, и поэтому-то он так часто был глубоко задумчив и рассеян. Его рассеянность иногда доходила до смешного, так, на улице он однажды не узнал своего отца, встретить которого послала его мать.
Первоначальное воспитание В. В. получил дома, занимаясь со своею матерью и с учительницей; учился он всегда очень прилежно и быстро все усваивал, — уже в это время он очень любил поэзию, а также музыку и пение, и был чуток ко всему прекрасному. Его любимыми часами было, сидя на коленях у своей матери, слушать ее игру и пение, и безусловно, что ее музыкальность передалась и ему и отразилась в его творчестве, – безусловно также и то, что развитию его чуткости к красоте, его фантазии, мечтательности и его поэтическим наклонностям способствовали не только лица, его окружавшие, но и те благоприятные условия, при которых он жил. и та обстановка, которая его окружала. Все грубое, уродливое, дурное было заботливо устранено с его пути, оставляя место лишь впечатлениям красивым, светлым и чистым.
11-ти лет В. В. был отдан в 1-й класс Московского Реального училища, где он пробыл, однако, лишь 11/2 года, перейдя из 2-го класса во 2-й же класс 3-й Московской гимназии; переход этот был следствием большого желания В. В. получить классическое образование и изучать древние языки и древних писателей, которые его очень интересовали. Родители, видя большие способности В. В. и его большой интерес к учению, не противились этому желанию, хотя первоначально поместили его в Реальное училище, думая, что он пойдет по делу отца. При поступлении в гимназию у В. В. было уже много недурных стихотво