Таня, однако, не покидала дома и переговоры о продаже его вела вяло, неохотно. Может быть, ей тоже, как и Виктору, казалось, что когда-нибудь после революции она войдет, разрумянившаяся с улицы, и увидит у камина ораторствующего Павла и встретит, смеясь, строгий взгляд Лизы…
Николай после декабря почти и не был дома, два или три раза забегал за какими-то вещами, на вопросы не отвечал, непонятно, мгновенными вспышками, улыбался и был весь куда-то устремлен, куда-то вдаль.
Таня бродила одна по комнатам, сидела часами в истопленной библиотеке, тоска и тревога охватывали ее, и лишь мысли о Викторе, ожидание встреч с ним поднимали ее дух, она начинала улыбаться, задавать ему вопросы и отвечать за него. Потом в эту игру включался и некто третий, таинственный незнакомец, ибо Таня была беременна.
«Это невероятно! У меня будет ребенок», – думала она, разглядывая себя в зеркале.
Тепло было только наверху, в спальне, где Таня топила печь углем из котельной.
Однажды в двенадцатом часу ночи она услышала из спальни далекий стук входной двери.
«Витька! Витька вернулся из Финляндии!» – Она накинула шубку и полетела вниз, несмотря на то, что таинственный незнакомец выражал свое неудовольствие столь стремительным движением.
В гостиной под люстрой стояли четверо мужчин. Кто-то из них включил электричество, и сейчас тусклый из-за многомесячной пыли свет освещал их молодые и совершенно чужие лица. Один из них был в черном пальтеце, второй – в студенческой шинели, третий – в тулупе, четвертый – в меховой дошке.
– Что вам угодно, господа? – спросила Таня, остановившись на лестнице. Оба ее сердца колотились с бешеной силой. Полиция? Не похожи. Если полиция, то все равно ничего не найдут, ничего здесь нет, только «маузер» Виктора, а он в вентиляции… А вдруг они со мной как с Надей?.. Как они попали сюда? Дверь была заперта.
– Вы Татьяна Берг? – довольно приятным голосом спросила «доха». – Мы к вам.
– Как вы попали сюда?
– Это было нетрудно, – «шинель», «доха» и «тулуп» улыбнулись, а «черное пальто», не мигая, остановившимися глазами смотрело на Таню, и ей показалось знакомым это худое лицо со впалыми щеками, с кошачьими усиками и дальними, дальними огоньками безумства в запавших глазах.
– Прежде всего, не бойтесь, мы не из полиции, – сказала «доха». – Мы представители комитета революционной группы «Черный костер», анархисты. Мы знаем о заслугах вашего брата Павла перед русским освободительным движением и свято чтим его память. Теперь о деле. Вчера на заседании комитета мы приняли следующее решение: выдать вас, Татьяну Ивановну Берг, замуж за одного из наших людей и завладеть таким образом вашим имуществом. Надеюсь, вы согласны?
Таня, взявшая уже себя в руки, рассмеялась и покачала головой:
– Нет, не согласна.
– Да это и неважно! – вскричала «доха». – Главное, решение принято. Собирайтесь – вот ваш жених! – он подтолкнул вперед «черное пальто».
Таня, взглянув на кошачьи усики, расхохоталась еще пуще.
– А я вас уже где-то видела, жених!
В круглых его глазенках сверкала живая страдающая влага.
– Я был у вас, Татьяна Ивановна, с Виктором Николаевичем Горизонтовым и излагал вот в этой зале свою платформу.
– А! Правильно! Вас Витя тогда привел.
– Татьяна Ивановна, – Петунин, прижав ладонь с растопыренными пальцами к груди, шагнул вперед. – Только лишь святое дело революции толкнуло меня на брак с вами!
– Ну хватит этого вздора! – крикнула, осердившись, Таня. – Придумали тоже! Брак!
– Татьяна Ивановна, святой для меня памятью Виктора Николаевича клянусь! – взвизгнул вдруг Петунин. – Верьте…
– Как памятью? – Таня схватилась за перила. – Что вы говорите? Почему памятью?
– Виктор Николаевич погиб на моих глазах в геройской схватке с псами прогнившего режима.
Таня беззвучно упала на спину. Тело ее сползло на несколько ступенек вниз.
– Ну-ка, Огурчик, влей ей рому в рот, – деловито сказала «доха». – Ишь ты, какая слабонервная! – он протянул Петунину флягу, а сам вынул револьвер и встал возле лестницы, подбрасывая слегка его на ладони. Таня очнулась.
– Собирайтесь, Татьяна Ивановна, нам пора, экипаж на улице ждет, – говорит Митя.
– Куда пора? Что за бред? Что с Витей? Убирайтесь вон! Никуда я не поеду!
– Встать! – завопила вдруг «доха» и сунулась с пистолетом к самому лицу. – Свяжите ее, ребята, нечего церемониться. Извиняться будем потом.
– Татьяна Ивановна, придется вас связать, – бормотал Петунин, вытаскивая из кармана припасенную веревку. – Требование текущего момента. Потом вы поймете. Во имя счастья людского…
Быстро и ловко они связали Таню. «Тулупчик», дабы пресечь ее крики, уже вынул из кармана опрятную тряпицу, как вдруг… в гостиную вбежал Горизонтов.
Не сказав ни слова, он мгновенно нокаутировал «доху» и «тулуп», вывернул руку «шинели» и схватил за горло Петунина.
– Свят, свят, свят, – хрипел Петунин, безумными глазами глядя на ожившего вновь кумира. Стонал лежащий в нелепой позе студент, плакала Таня. Виктор швырнул Петунина, бросился к своей любимой, ножом перерезал веревки, прижал к груди рыдающую девушку. К ним на четвереньках подползал с низким воем Огурчик.
– Что это за сказки Гофмана?! – заорал Виктор.
– Они хотели меня увезти… – стуча зубами, проговорила Таня, – выдать замуж за этого вот… Их комитет принял решение…
– Ах ты сволочь! – гаркнул Горизонтов. – На мою жену руку поднял? Пришибу, как муху!
– Пристрелите, Виктор Николаевич! Оборвите преступную жизнь! – возопил Петунин, подползая к ноге своего божества.
Виктор брезгливо ударил его носком сапога.
– Говорил я тебе, кретин, не связывайся с анархистами!
– Приносим свои извинения, Англичанин, – сказала очнувшаяся «доха». – Не предполагали, что наши интересы могут столкнуться.
– Убирайтесь немедленно вон, мазурики! – рявкнул Горизонтов, поднял Таню на руки и понес ее наверх.
Он положил ее на постель, закутал в одеяло, обнял, стал шептать на ухо привычное, только им двоим понятное. Постепенно Таня успокоилась.
Тогда он сел и весело стал вываливать на Таню кучу своих уму непостижимых новостей. Во-первых, он через час уезжает в Болгарию. Нет-нет, никаких отсрочек, в кармане у него уже билет и паспорт. Задание, родная, ответственнейшее, потрясающее задание. Он скоро вернется, но уже не из Болгарии, а с Кавказа. Ты понимаешь? Ну прекрасно!
Второе! Вот второе – это да! Все подтвердилось с Аляской! Как – с какой Аляской? Я тебе не рассказывал? Короче, Ванька Енгалычев на какие-то деньги выписал своего контрагента из Нома, того самого голландца, о котором я тебе рассказывал. Нет, не рассказывал? Ну, короче говоря, голландец приволок массу карт и документов на тот участок, о котором я тебе говорил. Не говорил? Вот странно. В общем, золотишка там на сто миллионов долларов. Понимаешь, Танюша? Можно не одну, а две революции финансировать. Поймала мою мысль? Не поймала? Да забудь ты этих идиотов анархистов, ну их к лешему! На Аляске уже все золото выскребли, по всем сусекам, а этот участок остался целым в самой глубине арктической зоны. Короче говоря, там целая таинственная история. Короче говоря, нужно снарядить хорошую экспедицию, и все деньги наши! Понятно? Теперь ты поняла? В общем, Татьяна, через месяц мы с тобой выезжаем в Штаты. Ванька, в общем, уже билеты заказал на пароход, женимся там, получаем твое наследство и на него снаряжаем экспедицию за золотом, в общем…
– Никогда этого не будет, – вдруг слабым голосом оборвала его Таня. – Все деньги мы передадим партии, все до единой копеечки… А себе оставим только по 45 копеек в день, как Паша…
– Глупыш! – воскликнул, всплеснув руками, Виктор. Глядя на его по-детски изумленное лицо, нельзя было себе и представить, что этот человек совсем недавно, за несколько секунд, молча и жестоко расправился с четырьмя налетчиками. – Ты просто глупыш! Что же я, для себя буду это золото копать? Все пойдет партии, все! Только твое наследство увеличится в сто раз!
– Ты советовался с товарищами, с Ильей, с Кирилловым? – спросила Таня.
– Нет, еще не советовался, но уверен, что они будут в восторге, – сказал Виктор. – Уверен, что даже Никитич будет в восторге от моего плана. Спорим? Глупыш ты мой, глупыш глупенький, глупчик глупенский…
Через полчаса Виктор отправился в Болгарию. Таня собрала ему саквояж и пошла проводить до дверей. Виктор сказал, что по дороге на вокзал он заедет к Илье и попросит прислать в особняк охрану. Они спускались по лестнице, глядя друг на друга, смеясь и что-то бормоча, как вдруг Таня испустила страшный, пронизывающий душу крик.
В центре гостиной в пыльном электрическом освещении покачивалось под люстрой тело Дмитрия Петунина – анархиста Огурчика. Он висел на ремне от собственных брюк.
Горизонтов бросился, обрезал ремень, спустил тело на пол, стал делать искусственное дыхание, но вскоре понял, что это бесполезно. Все-таки он продолжал поднимать безжизненные Митины руки и прижимать их к его грудной клетке, пока вдруг не услышал шепот:
– Витя, Витя, Витя…
Он дико глянул: Таня, закусив губы, каталась по полу. Шепот вдруг перешел в истошный крик:
– Витя, у меня разрывается все внутри! Помоги же!
Потомственный дворянин желает усыновить состоятельное лицо.
…Продолжаются бесконечные преследования бывших членов Государственной Думы. 1 депутат убит, 1 сошел с ума, 2 подвергнуты истязаниям, 10 скрываются, 5 выслано, 24 заключены в тюрьму, у 33 был обыск, 182 привлечены к суду с отстранением от службы и лишением политических прав…
Голубиный помет в огромном количестве продается. СПб., Галерная гавань.
Бюро Гименея предлагает содействие по устройству законных браков. Невский, 10-а.
Сверхпочтительность. На собрании купеческого общества проект телеграммы Столыпину слушался стоя.
СПб. полицией отдано распоряжение всем парикмахерам немедленно сообщать о всех случаях, когда приходят сбривать бороду и усы. Один из актеров «фарса» уже испытал на себе последствия этого распоряжения.