Любовь к истории питая — страница 10 из 20

— Писать я начинаю всегда мучительно медленно, — делится Валентин Саввич. — И первые сто страниц даются с трудом. Но это только первые сто. Дальше все легче и свободнее. Мои герои ожили, заговорили, заторопились к действию. Работаю параллельно над другими произведениями. Мысль так перенапряжена, что ее волнуют разные вопросы.

Я уже заметил, что вы обратили внимание на чернильное пятно на столе. Да, все у меня, как у торопливого школьника.

Не в столе дело, а чернильное пятно от перышка, которым я пишу. Ощущаю какое-то приятное удовлетворение от нежного поскрипывания пера по чистому листу. Люблю писать только глубокой ночью. Многие считают, что мне легко работается, что у меня потрясающая работоспособность. А знаете, мне порой совершенно не хочется садиться за стол и писать. Но я буквально беру себя за волосы, — тут Валентин Саввич попытался взять себя за «ежик», усмехнулся, — и веду вот сюда, к рабочему месту!

Молодым писателям я бы сказал, что необходим порыв к работе. Ждать, когда придет вдохновение, не стоит. На одном вдохновении далеко не ускачешь. Гений — это лишь талант, который работает, работает, работает…

«Корпеть надо — тогда получится!» — говорил в таких случаях член Миланской, Парижской академий, Академии святого Луки в Риме Карл Павлович Брюллов. А к авторитетам иногда надо прислушиваться, согласитесь?

Если вдруг в процессе работы где-то застрял, задумался, встаю и перехожу в другую комнату, где пишу совершенно о другой эпохе и других героях. Все пишу так, как потом выходит в книге. Правда, иногда редакторы сокращают какие-то места. Им, кажется, виднее, чем мне.

Тороплюсь закрепить на бумаге вспыхнувшее в воображении. Мне думается, что если тут же не записать явление, то потом, как ни старайся, не восстановишь и не вспомнишь.

Казалось бы, Валентин Пикуль навсегда выбрал путь писателя — историка нашего Отечества. Но вот неожиданно, в 1962 году, появляется новый роман «Париж на три часа».

Редакция журнала «Звезда» сопроводила публикацию такой врезкой: «В Ленинграде жили и творили многие выдающиеся писатели, создавшие славу советскому историческому роману. Произведения Алексея Толстого, Ольги Форш, Вячеслава Шишкова, Юрия Тынянова, Алексея Чаплыгина печатались на страницах «Звезды». Журнал считает своим долгом, продолжая традицию, знакомить читателей с творчеством ленинградских писателей, работающих в жанре исторического романа в настоящее время. В этой книге журнала, в память об одном из важнейших событий в истории нашей страны — Бородинской битве, происшедшей сто пятьдесят лет тому назад, в сентябре 1812 года, публикуется маленький роман Валентина Пикуля «Париж на три часа».

— У нас никто, кроме, конечно, отдельных историков, не знал, что в то время, когда Наполеон бродил по нашим просторам, в Париже зрел переворот. Так что тут я не уходил от истории нашего Отечества, а расширял ее. Надо же было показать, что в это время творилось в Париже, откуда Наполеон с триумфом «выехал на покорение России», — с удовольствием вспоминает Валентин Саввич. — Работая над этим маленьким романом, я столкнулся с удивительными историческими моментами. В дни бесславного поражения Наполеона в России в Париже вспыхивает республиканское восстание, во время которого заговорщики взывали: «Тиран пал под ударами мстителей за Человечество! Слава им! Они оказали важную услугу Отечеству и всему людскому роду!» Глава восстания генерал Мале угрожает тем, что в Париж приедет Кутузов с казаками и они доломают то, что не удалось «сломать мне». Я очень долго бился над первой фразой, пока неожиданно не написал такую: «Один император, два короля и три маршала с трудом отыскали себе для ночлега избу потеплее».

Меня позднее упрекали в том, что я это произведение написал в романтическом стиле. Наполеон — фигура слишком сложная, и я сомневаюсь, чтобы он думал, что с его поражением история остановится. Нет, она продолжала двигаться, но уже в обратном для него измерении. И первым повернул ее ход генерал Мале, который трезво оценивал обстановку того времени.

«Пока нации имеют идолов, равенства быть не может, ибо властитель, хочет он того или не хочет, но он все равно стоит над судьбами людей… Изменить нации, к которой сам принадлежишь, нельзя. Изменить можно только правительству. О будущем человечества никак нельзя судить по его настоящему, ибо настоящее очень часто бывает обманчиво…»

«Имя этого человека редко встречается в литературе» — этой фразой Валентин Пикуль закончил свой маленький роман.

Изображая наполеоновскую эпоху, Пикуль показал ее во всем многообразии, выведя героев с неукротимым революционным духом, жаждущих возврата к республике…

Героическая тема личности в истории отныне стала ярчайшей в творчестве В. Пикуля.

Глава 7ЛЮБОВЬ К ИСТОРИИ ПИТАЯ

Вспоминаю свое пребывание в Армении. Богатейшее хранилище рукописного наследия армянского народа, Матенадаран (Матена — книга, даран — хранилище) — более десяти тысяч армянских рукописей и несколько тысяч уцелевших фрагментов. Самая древняя, сохраненная в целостности рукопись, — Евангелие, полученное из библиотеки Лазаревского института Москвы, — датирована 887 годом. Хранятся тут и фрагменты, относящиеся к V–VI векам. Со всех сторон света стекались сюда рукописи на русском, греческом, грузинском, еврейском, латинском и других языках. Каких только трудов тут нет! Сочинения по математике и древней медицине, географии и космографии, алхимии и химии, догматике и агиографии, грамматике и лексикологии, философии и эстетике, истории. Предания человечества…

Почему же так: народ — малая горстка — отстаивает в стро» го очерченных пределах свою территорию, свою культурную самостоятельность, отстаивает в прямой или косвенной борьбе с величайшими державами мира? Эти державы — ассирийская, ахе-менидско-персидская (с мидянами), греко-македонская, парфянско-персидская, сасанидско-персидская, арабская, византийская… Все они одна за одной сходили с арены правления, а народ-горсть продолжал отстаивать свою культурную самостоятельность…

«Она, — писал исследователь древнеармянской литературы И. Я. Марр, — эта горсть народа, в непрерывной борьбе теряет государственность и снова ее восстанавливает… И все-таки она, эта горсть, уже горсточка народа, с неослабленным упорством отстаивает свою культурную самостоятельность. И речь идет именно о борьбе за заветное, с незапамятных эпох наследованные культурные ценности…»

Если проследить хронологию армянского государства, то, созданное во II веке до новой эры, оно просуществовало до 528 года. В этот начальный период своего развития оно было эллинистическим, бурлила городская жизнь, строились театры, зарождалась литература. Страбон (I век до н. э.) свидетельствует, что в его время Армения была единоязычной.

В IV веке Армения приняла христианство, а в начале V века она приобрела письмена, которые употребляются и по сей день, — в 405 году Месроп Маштоц создал алфавит. И нет ничего удивительного, если далекий потомок двадцатого века захочет прочесть мудрые советы своих предков, которые носят названия «бесценное сокровище», «жемчужина», «источник мудрости» или «услада жизни». Он не испытает никаких затруднений, и донесется до него речь, которая звучала двенадцать, пятнадцать, шестнадцать веков назад!

Сюда, в богатейшее хранилище века, и по сей день стекаются уникальные рукописи. И как тут не скажешь, что велик тот народ, который бережно сохраняет свое наследие, несмотря на все водовороты времени.

— Да, добывание материалов по интересующей тебя тематике у нас дело трудное. Здесь хочется напомнить слова Фейхтвангера: я охотно отдал бы всего Фукидида с его многотомной историей Пелопоннесской войны за всего одну лишь страницу мемуаров галерного раба тех времен, — Валентин Саввич перевел дыхание. — Да! Это правда! Фукидид изложил лишь события, но раб, прикованный к веслу, сообщил бы нам, потомкам, именно детали эпохи. Детали быта — что он в этот день ел, чем запил свою скудную еду и сколько ударов плетью получил от «профоса». И очень верно сказано — народ, имеющий могучее наследие, хранящий бережно его — народ неделимый и непобедимый, моей излюбленной темой а истории является дипломатия и политика. Ведь тут все как и в математике, ничего не исправишь, как ты ни крути, а дважды два все равно будет четыре — пятерки никогда не получишь. История существует сама по себе, независимо от того, как мы к ней относимся. Что там произошло, что было, а нам уже не исправить. Правда, в истории, как и в политике, существуют разного характера версии. Политические разночтения. Так, когда я работал над романом «Битва железных канцлеров», я столкнулся с двумя вопросами: чем была вызвана продажа Аляски — политическими или материальными запросами времени? И чем вызвано настойчивое проникновение нашей государственности в Среднюю Азию? Тут возможны версии. Ну, допустим, что нам необходим был хлопок, как главное сырье для производства пороха, а хлопок мы тогда закупали у плантаторов Америки. Это материальная сторона вопроса. Но рядом с ней соседствует и политическая. Ведь не секрет, что британские колонизаторы хотели бы видеть границы своей империи на окраинах нашего Оренбурга. Не приди в Ташкент наш солдат в пропыленной песками белой рубахе, воспетый кистью Верещагина, и мы еще и не знаем, как сложилась бы судьба тех народов, которые ныне входят в состав наших Среднеазиатских республик.

Поэтому история для меня стала строгим учителем. Считаю, что роль исторической романистики колоссальна. Исторический роман обязан воспитывать читателя в духе осмысленного патриотизма. Трудно быть полноценным патриотом сегодня, не опираясь на богатейшее наследие. Зная прошлое Отечества, человек делается богаче духом, тверже характером, умнее разумом. История воспитывает в нем чувство национальной гордости. Культура народа всегда зависит от того, насколько он знает и ценит свое прошлое.

— Как родилась у меня идея написать роман «На задворках великой империи»? — Валентин Саввич обвел взглядом свои знаменитые стеллажи книг с золотыми обрезами. — Навряд ли кто останется равнодушным, столкнувшись с документами давних времен. Для меня нет большего наслаждения, чем разложить, например, списки русского генералитета за 1863 год. Я просматриваю их и отмечаю звания, имена, фамилии, отчества. Ну, здесь такого уж интересного, кажется, и нет. А для меня они оживают. А уж если списки даются с аннотациями, то тут я просто ликую.