Роман В. Пикуля «Крейсера» как бы является продолжением «освоения» писателем Дальнего Востока.
О русско-японской войне писали и пишут довольно многие писатели, ей посвящена довольно обширная литература. И именно она формирует общественное мнение о причинах возникновения, общем ходе и окончании первой масштабной войны эпохи империализма, возникшей в результате борьбы крупных держав России и Японии, за раздел Кореи и Китая. Япония, разбив в войне 1894–1895 годов Китай, захватила ряд его территорий и приобрела сильное влияние в Корее, вызвав противодействие со стороны царской России, стремившейся к захвату Маньчжурии. Началась подготовка к войне. Однако в 1904 году Тихоокеанский флот России уступал по силе японскому и к тому же был рассредоточен по разным портам. Сухопутные войска на Дальневосточном театре — малочисленны и разбросаны по русской территории Дальнего Востока и Маньчжурии, строительство укреплений в Порт-Артуре только начиналось. Незаконченность Сибирской железнодорожной магистрали затрудняла перевозку подкреплений.
— Как оборонялся Порт-Артур, мы знаем, — рассказывая о романе «Крейсера», поясняет автор, — а вот как оборонялся Владивосток? Военный министр Куропаткин, вернувшись из Японии, в своих бодрых отчетах заверял правительство, что эта страна к войне не готова, а русский Дальний Восток превращен в нерушимый Карфаген. Художник Верещагин, который был в то время во Владивостоке, никому никаких отчетов не давал, но своей жене в частной переписке сообщал, что у Японии и флот, и сухопутные войска очень хороши, так что она, в том нет сомнения, причинит нам немало зла… У них все готово для войны, тогда как у нас ничего не готово…
Взявшись рассказать об очень сложном моменте в русско-японской войне, Валентин Пикуль сумел воссоздать объективный исторический процесс во всей целостности и сложности. Изложенные в романе события — не абстрактны, они основаны на достоверном, скрупулезно отобранном материале. Даты, цифры, факты, характеристики театра военных действий даны в полном соответствии с действительностью. Ярко и зримо созданы герои — мичман Сергей Николаевич Панафидин, комендор Николай Шаламов, члены экипажа крейсера «Рюрик», подвиг которого приравнен к подвигу крейсера «Варяг».
— Я очень доволен, что мне попался материал о якуте, священнике Оконечникове. Но фамилия его никак не укладывалась в текст, и я заменил ее на другую — Конечников. Это был настоящий самородок. Родился он в убогом краю. С легкостью постигал знания. Самоучкой освоил английский язык, что казалось тогда просто немыслимым. Слава о нем дошла до властей духовных. Оконечникова вызвали в консисторию и направили священником на крейсер «Рюрик».
Забавно, что японский консул Кавакама однажды здорово ошибся, приняв его за японца с острова Хоккайдо. Вырвавшись из плена, Оконечников попытался известить Артиллерийский ученый комитет о ненадежности артиллерии, но наткнулся на чванство и бюрократию… После обширного интервью, которое он дал для столичных газет, дело о «строптивое» иеромонахе было передано в Святейший синод, где и решили «смирить» гордыню крейсерского попа. Оконечников был заточен в Спасско-Якутский монастырь. Как сложилась судьба этого человека дальше, я не знаю…
Роман Валентина Пикуля «Крейсера» зримо показывает преданную любовь к Отечеству и верность воинскому долгу. А эти качества всегда присущи русскому человеку, всегда современны. А как мастерски выписан такой эпизод в романе:
«В кают-компании «Рюрика» мичман Щепотьев философствовал:
— Лично мне японцы не сделали ничего дурного, чтобы я убивал их и топил. Думаю, что японцы тоже не могут испытывать ко мне ненависти, чтобы убивать меня. Разве не так?..
— Перестаньте, Щепотьев! Природа войны со времен глубокой древности такова, что человека убивает человек, не испытывая к нему личной ненависти. А когда на Родину нападают враги, тут мудрить не стоит: иди и сражайся…
В этот момент в спор вмешался шкипер Анисимов:
— Почему ваши сомнения в справедливости войн возникли только сейчас?.. Ведь когда вы избирали себе карьеру офицера, у вас, наверное, не возникло сомнений в вопросе, противна ли война человеческой природе? Вскормленный на деньги народа, вы не стыдились получать казенное жалованье, в котором тысячи ваших рублей складывались из копеек и полушек налогоплательщиков. Значит, получать казенные деньги вам не стыдно было. А вот бить врагов вдруг почему-то стало неудобно… совесть не позволяет.
Шкипера Анисимова поддержал Хлодовский:
— Какова же моральная сторона вашего миротворчества? Меня, сознаюсь, ужасает мысль, что, не будь войны, вы спокойно продолжали бы делать карьеру… Теперь я вас спрашиваю, господин Щепотьев: почему вы молчали раньше, а заговорили о несправедливости войны только сейчас, когда война стала для всех нас фактом, а присяга требует от вас исполнения долга?
— Вы все… каста! — вдруг выпалил Щепотьев. — История еще накажет всех вас за ваши страшные заблуждения.
— Если мы и каста, — невозмутимо отвечал Хлодовский, — то эта каста составлена из патриотов отечества и, простите, вы сами сделали же все, чтобы не принадлежать к этой касте, представленной за столом крейсера «Рюрик»…»
— Когда я касаюсь темы патриотизма, — уверенно подчеркивает Валентин Саввич, — я пишу об этом без всякой натуги. Мой патриотизм глубоко осмыслен благодаря изучению прошлого нашей Родины. Я твердо уверен, что патриотизм — это своего рода культура духа, он воспитывается на сохранении лучших традиций народа…
Пресса, выискивая виновников неудачной войны, обрушивалась на Генеральный штаб, как средоточие военной доктрины, с критикой. Подвергалась насмешкам и сама Академия Генштаба, которая дала неправильные «рецепты» для ведения войны…
Тогда же был проведен опрос офицеров и генералов с военно-политическим образованием: в чем они видят причины неудач войны с Японией? Генералы отмалчивались. Зато офицеры дали волю своему возмущению: по их мнению, главным виновником поражений был бездарный Куропаткин, окруживший себя не менее бездарными генералами, создавшими вокруг него непроницаемое кольцо интриг, наветов, поисков сплетен и пустого бахвальства… Никто не возвысил голоса, все терпели любую глупость, все молчали. Канцелярщина штабной бюрократии замораживала любую свежую мысль не только в стратегии, но даже и в полевой тактике. Радио- и телефонная связь бездействовали, а генералы под огнем противника рассылали пеших и конных ординарцев, как во времена Очакова и покорения Крыма. Офицеры не только не владели боевыми маневрами, но пренебрегали психологией солдат. Между тем в этой неразберихе единственным и правильным лозунгом был такой: «Вперед — избавим Порт-Артур от осады!»
Офицеры в этой войне были вроде официанта в ресторане, который готов подать генералу любое блюдо по его вкусу!..
Валентин Саввич продолжил разговор о патриотизме:
— В моем представлении патриотизм — это знание о своем Отечестве, и эти знания помогают нам правильно понимать и объяснять любовь к Отчизне. Он (патриотизм. — С. К.) не может быть каким-то приземленным чувством, проявляющимся в любви к какой-то деревне, какому-то березовому краю. Здесь должно быть все: память о поле Куликовом и стремление узнать, откуда есть пошла и как стала земля русская и как славяне пришли и разбили римские легионы, отчего летописец, над головой которого храпели татарские кони, старательно выводил старославянской вязью обращение к потомству…
Но, к сожалению, изучение истории нашего государства пошло путями, ведомыми лишь отдельным лицам…
Несмотря на то, что XX век слишком зримо «стеснительно опускал» отдельные этапы истории, она сама настоятельно требовала к себе внимания. Мощный «пласт» исторических романов увидел свет в послевоенные годы. Читателям были представлены такие книги, как «На сопках Маньчжурии» П. Далецкого, «России верные сыны» Л. Никулина, «Россия молодая» Ю. Германа, «Брусилов» Ю. Слезкина, «Кутузов» Л. Раковского, «Денис Давыдов» Н. Задонского.
Воинская доблесть, стойкость, взаимовыручка, самоотверженность русских людей — таковы главные качества, которыми справедливо гордятся исторические романисты, донося до нас, современников, правду о его славных предшественниках и подчеркивая тем самым преемственность важнейших черт национального характера.
Глава 8ВЛАДЕЛЕЦ АМФОРЫ ЧУДЕС
В квартире Валентина Пикуля всегда есть какая-нибудь репродукция или какая-то фотография, которая неотступно вас будет преследовать, пока вы находитесь в доме. Естественно, также «по пятам» она преследует и хозяина дома.
Когда я впервые вошел в квартиру Валентина Пикуля, то, встретившись с остекленелыми глазами какого-то старца, даже оторопел. Этот взгляд так впился в меня, что места, на котором висела картина, я уже невольно стал сторониться. Хозяину я посочувствовал: ведь выйди он из своего кабинета — старец вопьется сердитым взглядом в спину, пройди на кухню — тоже проводит сердитым взором. Жутко чувствовать на себе этот леденящий душу взгляд.
— Распутин! — произнес Валентин Саввич, когда остановились перед фотографией. — Сейчас живу только им.
Странный все же метод «оживления» своих героев у писателя. Он по крохам, по крупицам собирает все о человеке, который ему будет необходим. Пройдут дни, годы, пока вдруг…
Пикуль мне пояснил, что должно произойти, но у меня возникла почти нереальная мысль — а может быть, этого не выдерживает изучаемый объект. Да, да, он понимает, что о нем собрано все, не только хорошее, но и то, что было сметено, скрыто от глаз. Но когда вдруг объект чувствует, что теперь он «обнажен» и изобличен, ему ничего не остается делать, как…
— Когда герой у меня оживает, начинает двигаться, как в кино, я сажусь и пишу. Тут уже меня трудно оторвать от стола. Все вижу, за всем наблюдаю, лишь успевай поскрипывать перышком. Даже стараюсь клякс не ставить, а то отвлекают.
Когда через два года я вновь приехал в гости, то на месте портрета отвратительного старца, висел другой — благообразного человека в жандармском одеянии…