А на кухне висела во всем блеске красочного наряда репродукция с картины Карла Брюллова.
Нельзя было не заметить, с каким теплом смотрит на нее Валентин Саввич.
— Юлия Павловна Самойлова, светская красавица. Быть может, только благодаря ей мы имеем Брюллова. Да, как это ни странно. У нас же почти никто не знает истории, почему Брюллов, женившись на ослепительной красавице, не прожил с ней и суток. Что за трагедия вошла в его судьбу? И оттого, что Брюллов ушел от жены, началось порицание его со стороны царского двора. От художника отвернулись все, кто еще вчера слезно умолял писать их. Вот в этот момент, как «привидение», возникла Юлия Павловна, приехавшая из Италии. Гордая и ослепительная красавица в роскошном бальном одеянии на этой картине удаляется с бала. Вот она остановилась лишь на миг, прижала к себе девочку-подростка, свою приемную дочь. Такой и запечатлел ее Карл Брюллов, назвав картину «Ю. П. Самойлова с Амачилией Пачини». Моя миниатюра будет называться «Удаляющаяся с бала».
Если вы помните картину «Последний день Помпеи», то Брюллов рядом со своим автопортретом поместил и портрет Юлии Павловны.
Одна фраза, оброненная в тот вечер Валентином Саввичем, стала преследовать меня.
— Есть еще одна работа Брюллова, где Юлия Павловна изображена так же, как на этой репродукции, но рядом с ней стоит еще арапчонок. Говорят, что эта картина где-то за рубежом.
А ведь я точно помнил, что где-то встречал ее. Но где? И как-то непроизвольно всплыла перед глазами картина, о которой мне хотелось бы рассказать при помощи гида. И перенесемся мы за океан, в особняк Марджори Мериветер Пост в Вашингтоне. Особняк тем примечателен, что нет в мире богаче музея, чем этот. Пусть не покажется томительным перечисление экспонатов, они достойны нашего внимания. Зал русских икон, среди которых «Казанская Божия Матерь» XVII века, записная книжка Елизаветы Петровны с заметками, сделанными ее рукой. Платиновая шкатулка с золотым обрамлением, заказанная когда-то в честь коронации Николая I, хрустальные кубки императрицы Анны Иоанновны, Екатерины II, Елизаветы Петровны. Золотой кубок весом более двух килограммов, преподнесенный в 1833 году офицерами Кавалергардского полка выходящему в отставку генерал-адъютанту Апраксину. Часы Петра Великого с эмалевым портретом Екатерины I. К слову, механизм этих часов был заказан в Лондоне, а ювелирная отделка выполнена была русскими мастерами. Чуть далее лежит императорский свадебный венец, который во времена венчания возлагали на последних трех русских императоров. Вновь к слову. Этот венец был выполнен из поясов Екатерины II и украшен 1535 бриллиантами. Блещет красотой пасхальное яйцо Фаберже, принадлежавшее императрице Марии Федоровне. Чуть далее — еще два: одно — подарок сына, Николая II, второе — подарок мужа, Александра III.
Глаза слепит от картин! Какое великолепие красок! Сразу же узнаешь работы Репина, Левицкого. Со стен сурово глядят портреты русских царей. Почти во всю стену картина «русского Марата», как прозвали русского художника Константина Егоровича Маковского в Европе и Америке, «Боярская свадьба». К слову, наш художник за эту работу был отмечен на международной выставке в Антверпене высшей наградой — Большой Золотой медалью и орденом Леопольда.
И вот, во всем своем великолепии, картина Карла Брюллова «Портрет графини Ю. П. Самойловой с воспитанницей и арапчонком».
Миссис Пост, хозяйка самой ценной в мире частной коллекции, поясняет, что все эти вещи она покупала в комиссионных магазинах в СССР, когда в 1936 году приехала вместе со своим мужем Дж. Е. Девисом, в то время американским послом.
«Удаляющаяся с бала»… Вот куда унесла мысленно репродукция из кухни писателя Валентина Пикуля.
— На протяжении уже многих лет я занимаюсь изучением старинных портретов и судьбами изображенных на них людей. Но вновь и вновь трудности — об этом у нас очень мало источников. Как-то мы с супругой, Антониной Ильиничной, выкроили время и побывали на территории Курляндского герцогства. Это у нас, в Латвии. Там в замке должна была быть великолепная коллекция портретов. Того, что хотелось, мы не увидели. Вместо этого — сиротливые холодные стены и какие-то странные портреты. Только дома, из своих архивов, я узнал, какие там, в замке, должны быть портреты, чьих рук творения.
Прошлое, то, что как-то странно скрывается, придет время — и всплывет укором. Ведь исторические произведения должны быть всегда на виду. От увиденного воспитывается самосознание, укрепляются лучшие моральные принципы, душа молодеет и крепнет.
Но сейчас мы во многом обедняем себя. Ведь в каждом заложено природой благородство и… безумие. Мы можем в ленивости относиться к какому-нибудь делу, но в ярости смотреть на несправедливость. Адмирал Макаров так сказал: «Русским морякам лучше всего удаются предприятия невыполнимые». Я бы дополнил, и каждому русскому.
Римские папы, имевшие много грехов, были достаточно умны, чтобы не вмешиваться в дела художников. Вот оттого галереи Ватикана и оказались наполненными гениальными произведениями. Екатерина II, грешница великая, открыто признавалась, что в искусстве не разбирается, но умела внимательно слушать советы людей знающих и поэтому оставила нам после себя Эрмитаж. Но в истории были короли, императоры, да и цари, которые, напротив, не стыдились указывать художникам, как надо работать, о чем писать, кого возвеличивать, а кого и уронить.
«Музеи научили меня очень многое понимать, а картины обострили глаза», — часто повторяет Валентин Саввич.
Сколько раз каждый из нас задавался вопросом: в чем же притягательная сила творений великих мастеров? В том ли, что возвещают о дерзании на своем поле боя или в чем другом?
— Я не могу представить себе, — рассказывает Валентин Саввич, — как бы я писал свои исторические произведения, не пережив множества восторгов перед полотнами прошлого. Много раз убеждался, что живопись взаимосвязана с литературой, а пишущему об истории просто немыслимо пройти мимо картин русской жизни. И поэтому я еще молодым начал собирать репродукции картин и составлять портретную картотеку.
Собиранию коллекции русского портрета и портретной картотеки Валентин Пикуль посвящает очень много времени. Здесь собраны репродукции с живописных портретов выдающихся исторических деятелей, гравюры и литографии, скульптурные изображения и памятники надгробий.
В портретной картотеке дана краткая аннотация о человеке, указан художник, даты исполнения, размеры и местонахождение портрета.
— Сейчас у меня собрано более двадцати пяти тысяч портретов. Этой работе я отдал почти сорок лет жизни, — говорит Валентин Саввич. — У меня очень органично соприкоснулась любовь к русской генеалогии с любовью к русской иконографии. Но не путайте это слово с иконами. Иконография — область исторической науки, занимающаяся изучением всевозможных портретов, судьбой изображенных на них лиц. Вот тут вступает в дело историк. Иногда знаешь имя, фамилию человека, а дальше — тьма. Судьбы его не знаешь. А чтобы узнать ее, требуются многие годы. Это тяжелая исследовательская работа, работа «настоящего криминалиста».
В моей библиотеке есть достаточный подбор книг по генеалогии, без знания которой писать исторические романы просто невозможно. В России происхождение, родственные связи всегда играли важнейшую роль. Они зачастую определяли положение человека в обществе, политическое влияние на жизнь страны, продвижение по службе и еще многое другое. Почему бы не возобновить издание таких произведений? Между тем генеалогические сведения, литература по генеалогии очень трудно достаются. Это, пожалуй, самая редкая литература. У меня есть Полное собрание сочинений профессора Савелова в одном томе. Чрезвычайно редкое издание. Савелов был первым профессором-генеалогом в России, и специально для него ввели курс отечественной генеалогии в Московском университете в конце прошлого столетия.
И еще мне бы хотелось сказать о картотеке, которая в нашей стране уникальна. И не потому, что я ее автор, а потому, что этой отрасли у нас в стране совершенно не уделяют внимания. Я имею в виду некрополистику.
Согласитесь — захоронения сами по себе документ. Пожалуй, нигде нет более правдивых данных о человеке, нежели в надгробных надписях. Ну и опять же родственные связи. Хоронили всегда рядом, и потому историку, изучающему генеалогию, необходимо обращать внимание на то, где лежит, когда произошло захоронение, кто рядом… Я сам описал несколько кладбищ. И сделал это вовремя, ибо, к великому сожалению, и кладбища, как и памятники старины, варварски уничтожаются. Я успел описать немецкое кладбище в Риге, на месте которого сейчас проложили дорогу. В Лужском районе, на берегах Череменецкого озера, я описал заброшенное кладбище, найдя там родственников композитора Глинки — Шестаковых, о которых специалисты много знают, но вот года рождения и смерти не установили.
В Тарту я описал немецкое кладбище, заросшее в человеческий рост буйной крапивой, и нашел там захоронение очень интересного человека. В «Моонзунде» у меня показана гибель двух русских морских офицеров — братьев Унтербергеров, не пожелавших покинуть тонущий корабль. Описывая кладбище, я обнаружил могилу приамурского генерал-губернатора Унтербергера, автора знаменитой монографии о богатствах этого края и перспективах их освоения, а рядом — две символичные могилы его сыновей, погибших в море. Меня бросает в дрожь, когда я читаю в нашей прессе о вопиющих фактах постройки скверов и парков для отдыха на месте бывших захоронений. Я согласен полностью со словами Юрия Бондарева, выступавшего на XIX Всесоюзной партийной конференции, где он с болью и тревогой сказал, что наша печать сейчас разрушает, уничтожает, сваливает в отхожие ямы прожитое и прошлое, наши национальные святыни, жертвы народов в Отечественную войну, традиции культуры. Такая печать воздвигает уродливый памятник нашему недомыслию…
«Собрать рассеянное!» Не этому ли подчинено стремление писателя Валентина Пикуля. Но не скитаясь по дорогам, не занимаясь осмотром забытых архивов, хотя этим Валентин Саввич с удовольствием занимался бы, а «собирать рассеянное» прямо тут, в своем «горячем цехе».