Надо сказать, слова В. Пикуля вроде бы не относятся к тем многочисленным героям — командирам производства, велеречивым начальникам, которых немало сегодня в прозе. Но герои ли они истории нашей, вот в чем вопрос?
Сейчас уже каждому известно, что Валентин Пикуль рьяно отстаивает право каждого из нас знать и помнить историю своего Отечества. Пусть даже она была слишком горькой — как каторга. В 80-х годах XIX века в связи с ростом революционного движения в стране правительство Александра III жестоко расправлялось со своими политическими противниками. Была расширена Шлиссельбургская тюрьма-крепость, откуда, по сохранившемуся признанию, «никто не выходил: оттуда только выносили». Но и в крепости не хватало камер для революционеров, поэтому с 1886 года Сахалин был объявлен не только уголовной, но и политической каторгой.
Вчитаемся в пронзительные слова бывшего политкаторжанина Б. Еллинского: «Мы бились ощупью, но бились смело и верили в победу. Мы делали ошибки и падали, но из наших ошибок вырастал опыт, и на месте упавших единиц вырастали тысячи новых бойцов… Нет и не будет человека, кто бы послал им упрек или ядовито посмеялся: ни одного из тех, кто на костях их и им подобных первых бойцов строит теперь великий храм свободы…»
Читая роман Валентина Пикуля «Каторга», познакомившись с главным героем Полыновым, мне невольно вспомнился «Процесс 28-ми по делу польской партии рабочего класса «Пролетариат», которая заключила договор с «Народной волей» о совместной борьбе против самодержавия. Военный прокурор требовал смертной казни для всех подсудимых. Суд приговорил шестерых к повешению, остальных к многолетней каторге. Печать всего мира освещала этот процесс и забила тревогу. Правительство побоялось нового восстания в Польше. Адвокаты заспешили в камеры с уговорами подать прошение царю о помиловании. Но никто этого не сделал. Шестнадцать участников этого процесса были отправлены на сахалинскую каторгу.
В том же 1885 году в Одессе состоялся другой шумный процесс по делу Ивана Манучарова, состоявшего в «Народной воле». За организацию подпольной типографии, побег из тюрьмы и вооруженное сопротивление он был приговорен к повешению. Его мужеством восхищались революционеры всех стран. Когда смертная казнь ему была заменена десятилетней каторгой, он с гневом отверг царскую «милость» и написал протест, в котором указывал, что лучше смерть или пожизненная каторга, чем подозрения товарищей, будто он вел себя на суде не так, как требовала революционная совесть. В одиночной камере Шлиссельбургской крепости он просидел десять лет, а затем был сослан на Сахалин.
Читатель может разделить мое предположение, что очень много характерных черт между героем романа Валентина Пикуля «Каторга» и политкаторжанином Иваном Манучаровым…
— А в истории нет и не бывает мелочей, ненужных событий и лиц. И хочется сказать обо всех и обо всем. Это продолжаю делать в своих миниатюрах.
Сначала надо сказать, что же такое миниатюра. В словаре это слово трактуется так: миниатюра — небольшой рисунок в красках в старинной рукописи, небольшая картина тщательной и изящной отделки, произведение искусства малой формы.
— Как рождались мои миниатюры? — Валентин Саввич словно переспрашивает. — Когда начинаешь работать над новым произведением, скапливается огромное количество материалов. Что-то ложится в книгу, а что-то остается «за бортом». А ведь бывает, что факт очень хороший и с ним жаль расставаться. Тогда приходится обрамлять его, и смотришь — все вокруг ожило!
Книга Валентина Пикуля «Из старой шкатулки» вышла в 1976 году и как раз содержит разного рода миниатюры. Перед читателями проходит целая галерея исторических лиц, которыми оставлены для потомков добрые начинания.
Первым среди всех стоит неистовый протопоп Аввакум, властитель дум старообрядцев. Можем ли мы, их потомки, считающие себя умными и знатоками, рассказать что-либо о жизни этого человека? А ведь если прочитать его «Житие…», то перед нами предстанет личность одержимого раскольника. Таковым в те времена считался всякий инакомыслящий, отвергающий существующий порядок в государстве и политическую систему управления.
В миниатюре Валентина Пикуля перед нами предстает жизнь Аввакума, считавшего, что мир следует наполнить добрыми делами для других людей: «Когда от века слышат, еже бы мертвый что доброе сотворил?» Челобитные и письма Аввакума переписывались и ходили по рукам. Они распространялись среди народа, потому как затрагивали самые разнообразные темы, отражали состояние и чаяния народной души. Аввакум искренне, с темпераментом и бесстрашно обличал пороки. Страшен был протопоп Аввакум феодальным верхам, светской и духовной знати. Оттого по цареву указу 14 апреля 1682 года он вместе с «соузниками» — попом Лазарем, иноком Епифанием и дьяконом Федором — был сожжен.
Читая миниатюру Пикуля об Аввакуме, представлял я затерянный за Полярным кругом городишко Пустозерск, спешно сбитый сруб без крыши, а в нем четверо узников, привязанные по углам. Завалили пустоту хворостом и поднесли факел…
Предания гласят, что выкрикнул Аввакум:
— Держитесь, не отступайте и за отеческое предание умирайте! А отступитесь, Городок ваш погибнет, песком занесет, а погибнет Городок, тогда и свету конец…
Бывал я в тех краях, точнее в Нарьян-Маре. Действительно — городок не велик и не мал. До Пустозерска около сорока километров. Близко, да не попадешь.
— А там и делать-то нечего, — равнодушно ответила мне гид краеведческого музея. — Всего одна лишь печь в память о сожжении Аввакума.
Печально стало на душе. Неужели пророческими оказались последние слова узника…
Рядом с Аввакумом генерал-рыцарь Яков Петрович Кульнев, о котором Денис Давыдов писал:
О муза, расскажи, как Кульнев воевал,
Как он среди снегов в рубашке кочевал
И в финском колпаке являлся среди боя.
Пускай услышит свет
Причуды Кульнева и гром его побед…
Да… Разные люди, разное место они занимают в скрыжалях отечественной истории, благодарен им памятливый народ.
Миниатюры полюбились читателю. Тысячи писем получили издательства и сам автор.
— Я не ожидал такой реакции на них, — рассказывает Валентин Саввич. — Мне просто хотелось коротко рассказать о давно забытом или даже, если быть точным, — напомнить. Но я никак не ожидал, что мои миниатюры можно отнести к разряду занимательного чтения. Упаси боже. Но, к сожалению, такое произошло…
Валентин Саввич не хотел, как видно, говорить об этом, потому как к справедливости путь долог, а несправедливость всегда тут как тут.
В последние годы отчетливо прослеживается тенденция наших критиков и исследователей, занимающихся анализом творчества того или иного литератора, обязательно отмечать, что он, дескать, сходен манерой письма с таким-то… И тут непременно называется имя известного классика.
Так, например, творчество Василия Макаровича Шукшина сравнивалось с произведениями Чехова. А зачем эти сравнения, что они дают для понимания писателя, неизвестно. Валентина Пикуля в одной из статей назвали… советским Дюма.
— Мне-то понятно, почему, — взволнованно говорит Валентин Саввич. — Вот, мол, писатель, который так много фантазирует с долей правды. Каково? Смешно представить, я — и фантаст своей истории. Абсурд. Я всегда был и остаюсь на твердой позиции — историю надо очищать от фальши. Ради этого и пишу. Так, например, над одной миниатюрой в 15 машинописных страниц я работал тоже 15… но лет…
Напомню вкратце читателям, о чем эта миниатюра. Иван Мясоедов был сыном знаменитого художника-передвижника Григория Григорьевича Мясоедова, человека очень сложного. Художник Илья Репин для картины «Иван Грозный и его сын Иван», работая над образом царя, попросил позировать Мясоедова-старшего, который потом говорил:
— Илья взял царя с меня, потому что ни у кого не было такого зверского выражения лица…
Сын пошел по стопам отца-художника. Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, в 1901 году его приняла петербургская Академия художеств, и он попал на выучку к Владимиру Маковскому. Иван Мясоедов работал в мастерской Рубо. О нем ходили легенды. И вдруг… он исчез.
— Я по крупицам создавал образ этого человека. А когда вышла миниатюра, я получил известие из Полтавы, где жил в свое время художник, что там открылась выставка его картин. Жаль, что не прислали каталог. Так и не узнаю, что сохранилось из его работ, а что безвозвратно погибло и потеряно.
Исторические миниатюры Валентина Пикуля можно читать по-разному: и как увлекательные истории, и как истории, заставляющие нас задумываться над превратностями человеческой судьбы. Помнится прекрасная миниатюра Пикуля «Под золотым дождем», рассказывающая о гениальном голландском художнике Рембрандте Харменсе ван Рейне. Валентин Пикуль выбрал самое блаженное время из жизни художника, когда он был влюблен, когда знатная патрицианка, дочь бургомистра Леувардена — Саския ван Эйленбург — вошла в его дом. Приданое жены пригодилось художнику, и он стал покупать ценнейшие произведения великих мастеров, граверов, скульпторов. Появились подлинники произведений Рафаэля, Джорджоне, Пальма Веккьо, Якопо Бассано, Аннибале Каррачи. Мастерскую художника украшают работы и рисунки Альбрехта Дюрера, Лукаса Кранаха, Луки Лейденского. Для особых друзей Рембрандт доставал из резных шкафов гравюры, представляющие пейзажи различных стран, памятников архитектуры, образцы одежды, оружия. Стремление к роскоши объяснялось тем, что Рембрандт был молод, был влюблен.
Но миниатюра Валентина Пикуля заканчивается немым укором голландцам: они могут показать даже носовые платки и стулья художника, дом, в котором он жил, но не могут показать могилу.
В основу своего сюжета миниатюры Пикуль, возможно, положил гипотезу венгерского писателя Шондора Броди.
Жизнь скручивала Рембрандта в бедности сотни раз. И когда он уже навеки остался один, отторгнутый всеми, ему пришла идея: попросить аванс у «подлеца», записанного в церковную книгу при рождении под именем Беккера. Повзрослев, он приобрел еще и псевдоним — Мускус.