Не сказал мне Валентин Саввич, узнал от моряков, что писатель Валентин Пикуль — почетный член экипажа боевого корабля.
Однажды, а было уже около десяти вечера, я предложил Валентину Саввичу прогуляться по городу.
Он как-то по-особенному взглянул в глаза Антонине (Антонина Ильинична — жена Валентина Пикуля. — С. К.) и согласился.
— А что?! Давайте пройдемся…
И мы пошли по рижским улочкам…
Дымчато-лиловые сумерки словно стекали с черепичных крыш старых домов. Горели вполнакала неоновые фонари в кованых обручах. Дождя не было, но булыжные мостовые матово блестели, словно по ним пробежала влажная темнота. Исчезли машины, но процокала копытами лошадь. Старинные рижские улочки располагают к медленной ходьбе и к такому же медленному разговору. Правда, рижане считают — прогулка по городу должна проходить в молчании. Было тепло, манило к пронзительным воспоминаниям.
— Смотрите, какие красивые особняки. Особенно вон тот, в низине, — как-то восторженно говорит Валентин Саввич. — Мы часто с Тосей любуемся архитектурой города. Станем у какого-нибудь старинного дома и разглядываем. Прохожие удивляются: чего стоят, чего глазеют? А ведь архитектура — та же таинственная картина. Надо только уметь читать ее.
Валентин Саввич остановился, достал сигареты, спички. Я невольно обратил внимание, как он чиркает о коробок, закрывает огонь ладонями, как будто охраняет от ветра, хотя был тихий вечер. Выходит, сохранилась эта привычка с давних пор. Матросская привычка…
— Вот мы с вами много говорили о истории. Я бы даже воскликнул: ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИСТОРИЯ! Мне известно, что сейчас заметно пробудился интерес русского народа к познанию прошлого своей родины. А ведь до сегодняшнего дня встречаются ужасающие вещи. Недавно прочел в газете беседу с видным советским историком академиком А. М. Самсоновым. Оказывается, Институт социологических исследований за все время существования не проводил ни одного мероприятия на тему об отношении молодежи к истории нашей страны. Ни одного! Представьте себе! Поэтому нет ничего удивительного, что наша молодежь совсем не знает истории. А ведь они должны знать, как жили их бабушки, как сражались их прадеды, как сеяли хлеб их пращуры. Это — святое дело. История — не химия, не астрономия, не зоология. Историю можно изучать самому, сидя дома. Для этого совсем не обязательно прослушивать курс лекций. Важно только правильно выбрать литературу для чтения. — Валентин Саввич перевел дыхание. Сигарета давно погасла. — А вон театр, — он кивнул, показывая на здание на другой стороне улицы. — Ни разу не бывал.
Театр не люблю, считаю это лицедейством. Меня почему-то всегда не покидает ощущение, что актеры на сцене просто притворяются. Я вижу в их игре просчеты, которые меня буквально переворачивают. В кино где-то что-то сглаживается экраном, хотя тоже иногда заметна плохая игра актера и слабая работа режиссера. Я хорошо вижу фальшь. На нее у меня глаз остер. Даже когда я беру книгу незнакомого автора, открываю ее на любой странице, то сразу же угадываю фальшивость. Почему я и не могу читать книги современных писателей. Читаю и думаю, а почему тут стоит это слово? Почему — такая фраза? Согласитесь, это уже не чтение. Вот когда я читаю Салтыкова-Щедрина, то там я становлюсь читателем. Я отдыхаю, я им восторгаюсь. Считаю, что этот писатель самый смешной.
Здание театра высвечивалось яркими окнами. Мы проходили мимо афиши. Валентин Саввич пристально вглядывался в нее, но прочесть название спектакля так и не удалось.
— Чем еще отталкивает театр? Декорацией. Я могу восхищаться эскизами Федоровского, которого очень люблю. Или же возьмем немецкого декоратора Приториуса. Но я уверен, если приду в театр и увижу фанерки, тряпки, то я тут же уйду. Пусть будет лучше система Станиславского торжествовать, когда он хотел вывести на сцену коня и чтобы он отмахивал хвостом жалящих слепней. Лучше так. Реализм я принимаю любой. Только не мог даже Станиславский научить коня махать хвостом. А ведь если вспомнить прошлые времена, то ого-го. Быть актером в XVI–XVII веках — это сложнейшее дело. Уж тогда если актеру надо было отрубить руку, то рубили ее по-настоящему. Я знаю секрет, как это делалось. Актер поджимал свою руку, но выставлял что-то вроде протеза. И палач рубил. И кровь хлестала. Тогда искусство было настоящее. И уж если вели актера на казнь, то дрожал он естественно. Ведь палач мог и ошибиться, — Валентин Саввич улыбнулся, — видимо, с тех пор и жива поговорка: «Искусство требует жертв».
Слушая Валентина Саввича, невольно думаешь — какой отрасли он не касался в своих произведениях? Начиная от политики и кончая черной магией. Выходило, что не писал лишь о театре…
— Да, театр я не люблю, — как-то торжественно произнес Валентин Саввич, — но я изучаю театр от его истоков, я изучаю жизнь актеров. Я еще не написал о театре и балете, но я напишу о них. И напишу еще об Иде Львовне Рубинштейн…
Желание написать об этой прекрасной балерине, видимо, возникло у Валентина Саввича под влиянием истории картины Валентина Серова «Портрет танцовщицы Иды Рубинштейн», которую художник написал в Париже, в помещении католической церкви. Помещение сдавалось внаем. Как известно, портрет наделал много шума. Серова упрекали в модернизме. Репин горестно замахал руками, укоряя своего ученика, хотя сам же Репин писал, что самые неудачные произведения Серова — «сама драгоценность».
В одном из своих писем Серов писал: «Остроухов мне, между прочим, говорил о Вашем намерении приютить у себя бедную Иду мою, Рубинштейн, если ее, бедную, голую, выгонят из музея Александра III на улицу. Ну, что же, я, конечно, ничего не имел бы против — не знаю, как рассудят сами Рубинштейны, если бы сейчас случай случился».
— Я напишу о ней, — звонко произносит Валентин Саввич. — Я еще буду танцевать. Занавес пока закрыт, но я изучаю театр уже десять лет.
Мы вышли на безлюдную широкую улицу. Двадцатый век, а город спит, укутанный спокойным сном. На фоне темного неба вырисовывались готические шпили домов. И вдруг в этой умиротворенной тишине раздался веселый, мальчишеский голос Валентина Саввича:
— Смотрите! Какие звезды! — И он, торопясь, словно они скроются за наплывающими облаками, стал называть каждую…
И тогда мне подумалось: человек, умеющий так восторженно смотреть на звезды, видит дальше Земли, а значит, и глубже в истории.
Насыщенной жизнью живет Валентин Пикуль! За активное участие в деятельности Советского комитета защиты мира он награжден Почетной медалью. За вклад в развитие отечественной литературы отмечен орденом Дружбы народов и двумя орденами Трудового Красного Знамени. Недавно он стал лауреатом литературной премии Министерства обороны СССР, но сразу же полученную денежную премию (две тысячи) передал в госпиталь, где проходят лечение воины-интернационалисты.
Валентин Саввич жить иначе не умеет!
Закончить свое повествование об этом удивительном человеке, талантливом писателе мне хотелось бы на старинный лад, к коему часто обращается он сам…
О, любимый мой прочитатель. Хочеши ли, покажу тебе такую вещь, что честнее чистаго злата и серебра, и многоцветнаго бисера и камений драгих. Ничем ты не сможешь обрести силу, бодрость и непокорность, как прочтением книг Валентина Пикуля.
Как птица без крыл не может на высоту возлетети, так и дум не можете домыслить без знаний книг его. Прочтите их со вниманием и усердием. Всякому делу будет благо.
КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ ПРОИЗВЕДЕНИИВАЛЕНТИНА ПИКУЛЯ
1. Океанский патруль: роман,—Л.: Молодая гвардия, Ленинградское отделение, 1954.— 844 с.
2. Баязет: Роман,—Л.: Сов. писатель. Ленинградское отделение,
3. Париж на три часа: Маленький роман. — «Звезда». — 1962.— № 9.
4. На задворках великой империи: Роман в 3-х книгах. Послесловие С. Окуня, — Л.: Лениздат. 1964, 1966.— 414 с.; 576 с.
5. Из тупика: Роман-хроника,—Л.: Лениздат. 1968.— 952 с.
6. Караван РQ-17: Документальная трагедия, — «Звезда» — 1970,— № 5.
7. Пером и шпагой: Три романа и миниатюры, — Л.: Лениздат. 1972.— 619 с.
8. Моонзунд: Роман-хроника. — Л.: Сов. писатель, 1973.— 616 с.
9. Мальчики с бантиками: Повесть. — Л: Детская литература. 1974.— 207 с.
10. Слово и дело: Роман-хроника времен Анны Иоанновны. В 2-х книгах, — Л.: Лениздат, 1974, 1975.— 648 с; 683 с.
11. Из старой шкатулки: Миниатюры.—Л.: Детская литература. 1976.— 320 с.
12. Битва железных канцлеров: Два романа из истории русской дипломатии. — Л.: Лениздат, 1977.— 770 с.
13. Богатство: Роман. — «Молодая гвардия». — 1977. — № 8–9.
14. У последней черты: Роман-хроника. — «Наш современник». — 1979.— № 4–7.
15. Три возраста Окини-Сан: Сентиментальный роман— Л.: «Нева». — 1981,—№ 9—11.
16. Над бездной: Роман и две повести. — Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1983.— 552 с.
17. Миниатюры. — Л.: Детская литература, 1984.— 559 с.
18. Фаворит: Роман-хроника времен Екатерины Второй. В 2-х томах. — Л.: Лениздат, 1984.— 583 с.; 550 с.
19. Каждому свое: Роман в трех частях, — «Дружба» — 1985.— № 3–6.
20. Крейсера: Роман из жизни юного мичмана. — «Молодая гвардия». — 1985.— № 8–9. (За роман «Крейсера» Валентин Пикуль в 1988 году удостоен Государственной премии РСФСР).
21. Под шелест знамен: Роман в 3-х частях, — Л.: Сов. писатель. 1986.— 496 с.
22. Честь имею: Роман. — «Аврора». — 1986.—№ 12; 1987.— № 1–2.
23. Живая связь времен; Размышления. — «Советский воин». — 1987.—№ 1–3.
24. Кровь, слезы и лавры: Исторические миниатюры. — «Наш современник» — 1986.— № 9.
25. Каторга: Роман. — «Молодая гвардия». — 1987.— № 3–5.
26. Эхо былого: Миниатюры. — Владивосток: Дальневосточное книжное издательство. 1987.