блюдающих послышалось: министр приехал… Может быть, именно таким «народным министром» и видит себя В. Пикуль — обладатель глубоко народной, демократичной черты. Она-то и помогла ему замыслить и осуществить свое писательское дело. Она — и море.
На протяжении всей писательской работы Пикуль вновь и вновь обращается к морской теме: «Океанский патруль», «Реквием каравану PQ-17», «Моонзунд», «Крейсера»…
Русская история и море… Первое упоминание в греческих источниках — русские служат в греческом флоте. 902 год.
В наших источниках не сохранено никаких сведений о первых русских мореходах. А поморы в незапамятные времена плавали в Америку: Северный морской путь был проложен на карбасах…
Россия — страна вроде бы изначально сухопутная: нет, это не так. Издревле она дышала памятью, пропитанной морским соленым воздухом. Величие государства Российского, его исторические победы свершались на пути к морю. Наша история — это ВЫХОД К МОРЮ. Именно это остро почувствовал юнга Пикуль: вместе с любовью, преданностью морю возникала, проступала в нем любовь к истории.
— Верите ли, за всю войну я прочел только две книги. Зато хорошо их запомнил. Это «Дорога на океан» Леонова и «Севастопольская страда» Сергеева-Ценского. Времени тогда читать не было. Я был сед, и я хотел спать. Не удивляйтесь, у меня уже тогда появились первые седые волосы. Я в пятнадцать лет освоил флотскую специальность. В звании юнги — наравне со взрослыми — делал все то, что требовали война и условия корабельной жизни. Сначала плавал рулевым, потом работал с гирокомпасами. Удивляться тут нечему: война — время большого доверия к юности. О том, что все виденное мной было историей, я понял, к сожалению, гораздо позже… Море есть море… Оно слабостей никому не прощает. Море может нас удивить, научить жить, страдать, любить и работать. Море только неспособно заставить его ненавидеть. Всему оно учит без спешки, суеты. В море лихостью ничего не добьешься.
Добавим, да и в литературе тоже. Но и о лихости говорится не случайно…
Вот таков он, Валентин Пикуль, фигура в нашей литературе несколько таинственная и загадочная, будто бы стоящая даже как-то особняком.
А уединенность его, вызванная несправедливостью критики, да и прямыми враждебными выходками со стороны недоброжелателей, улетучивается, когда он вдруг видит, что к нему обращаются единомышленники.
Все это в характере моряка. Лишь строже он почувствовал свою необходимость сберечь доблесть веков, охранить ее от поругания и вдохнуть в нее собственную ратную душу. Юнга Пикуль. Мудрый провидец былых веков. Увлекающий самозабвенно своим и только своим воссозданием их. Патриот. Ратоборец — несет вахту охраны и возвеличивания богатств отечественной истории.
Глава 2МОРСКАЯ БИОГРАФИЯ
Все же образно сказано: море — великая простота, наполненная тайной. Так и жизнь писателя…
Валентин Пикуль предполагает, что род его идет от славных потомков гайдаматчины. Да и кто сейчас хорошо знает историю своих предков? А по рождению писатель справедливо считает себя ленинградцем.
Детство он провел на Обводном канале, под опекой бабушки — Василисы Минаевны Карениной, псковской крестьянки. В памяти детства — стены еще петербургских заводов и видение рождающегося «чуда нового века»: строительство Фрунзенского универмага.
Помнит он горьковатый запах первого асфальта, мелодичные гудки утренних трамваев, степенный наплыв белых ночей и тумана…
Пройдет много лет, прежде чем Валентин Саввич захочет узнать происхождение своей фамилии. Просмотрит каталог Публичной библиотеки: очень мало людей с небезызвестной в веках фамилией Пикуль: профессор-технолог, женщина-врач, ученый-изобретатель, строитель метрополитена и он, писатель. Любопытно было то, что все Пикули, какие проживают в нашей стране, ведут свое происхождение из украинского села Кагарлык (бывшее имение графов Браницких), в котором когда-то навсегда осели потомки буйной гайдаматчины, побратимы-сечевики Ивана Гонты и Максима Железняка…
Книг в доме Пикулей было немного. Стояли на полке «Краткий курс ВКП(б)», к которому часто обращался отец Савва Михайлович, томик стихов Тараса Шевченко на украинском языке, сборник стихов М. Ю. Лермонтова и целый ряд тоненьких детских книжечек с полосными иллюстрациями. Почти каждый вечер отец раскрывал какую-нибудь и начинал читать сказки о богатырях, былины и легенды. Потом отца призвали служить матросом на Балтику.
Валя Пикуль успел закончить лишь 5-й класс, когда началась война. Блокада застала его в Ленинграде. Вместе со своими сверстниками он дежурил на чердаках, гасил брызжущие ядовитым фосфором сброшенные немецкие зажигалки, переживал вместе со всеми глад и хлад. Из черной тарелки репродуктора раздавался сухой голос диктора, читавшего сводки Информбюро и приказы Верховного Главнокомандующего. Слышался взволнованный женский голос:
Мы будем драться с беззаветной силой,
Мы одолеем бешеных зверей,
Мы победим, клянусь тебе, Россия,
От имени российских матерей!
Став взрослым, Валентин Пикуль узнает, что стихи читала сама Ольга Берггольц.
Весной сорок второго года он вместе с матерью эвакуируется в Архангельск, где тогда служил отец. Как и все ребята, он, естественно, мечтал о море, о флоте.
…Как-то днем Валя Пикуль стоял на берегу Северной Двины и наблюдал, как мальчишка, торопливо забросив в воду удочку и не дав даже вздрогнуть поплавку, тут же выдергивает удилище. Заревел гудок пароходика, и мальчуган, свернув удочку, зашагал дальше.
— Ишь, нетерпеливый, — неожиданно услышал Валя старческий голос. Обернулся. Рядом, на бревне, сидел неслышно подошедший старичок в соломенной шляпе.
— Не утерпел твой дружок, — с сочувствием в голосе произнес он, — дальше пошагал.
— Не-ет, я его не знаю, — ответил Валя. — Я из эвакуированных.
— Ох ты, знать, в город, что всему морю ворот, прибыли. Небось музеи закрыты, а знать много хочешь?! Тогда слушай. — И как своему знакомому, неторопливо рассказал старец дивную историю, подобную той, что читал отец: о том, как молодой царь Петр прибыл в Архангельск. Остановился на Мосеевом острове.
— Глянь-ка вон туда, вишь островок, это и есть царево место. Построили там ему небольшой домик, а из окошек все видно: и как ползут по реке баржи с зерном, пенькой, поташом, смолою, ягодами, икрою, медом, шкурами морских зверей, рыбкою. А на рейде молочно-белыми волнами оплескиваются борта кораблей голландских, немецких, датских. А матушка-царица Наталья Кирилловна из далекой Москвы шлет своему «паче живота возлюбленному драгому» сыну письма:
«Сотвори, свет мой, надо мною милость, приезжай к нам, батюшка мой, не замешкав… Писал ты, радость моя, ко мне, что хочешь всех кораблей дожидаться, и ты, свет мой, видал, которые прежде пришли: чего тебе, радость моя, тех дожидаться? Писал ты, радость моя, ко мне, что был в море, — и ты, свет мой, обещал мне, что было не ходить…»
Об этом случайном знакомце мы еще вспомним. Валентин Пикуль рассказывал, что, когда они с матерью прибыли в Архангельск, он часто бегал к реке, где всегда было полным-полно рыбаков. Каких только разговоров не услышал тогда мальчишка. Но особенно оживленно и весело было вокруг низенького крепкого старичка с окладистой белой бородой. Говорили, что он был когда-то сказочником на баркасах, уходящих в океан, — была такая профессия.
На другой день Валя, конечно же, вновь пришел на берег. И вдруг увидел идущий в сопровождении матросов строй ребят, чуть постарше его.
— Куда? — громко спросил Валя.
— В школу юнг! — выкрикнули из строя.
Благо, что дом рядом. Рванулся Валентин, схватил со стола тетрадку по морскому делу, куда вклеивал и перерисовывал различные рисунки кораблей, вырезки из газет о флоте, и, догнав, пристроился к строю счастливчиков, направленных в школу юнг по путевкам комсомола. Такой путевки у Вали Пикуля не было. И вот он оказался перед отборочной комиссией. На вопросы отвечал четко. С любопытством просмотрели его тетрадь. И вернее всего, отказали бы, так как было ему всего 14 лет. Но вспомнил он своего отца и выпалил:
— У меня отец — флотский комиссар!
Так Валя был зачислен в школу юнг. Этот день он считает днем своего гражданского рождения.
Быть может, не единожды вскидывал вихрастую голову Валя Пикуль, всматриваясь, как на сверкающем шпиле Адмиралтейства маленький кораблик под парусами ловко обходит ураганные волны туч. Более двухсот лет волнует этот кораблик ленинградских мальчишек и зовет к морю — туда, на Север, за Полярный круг…
Вспомним былину о Садко:
Ах же вы, дружинушки, прикащики мои,
Вы берите золотой казны по надобью,
А стройте-тка да тридцать кораблей,
Нос-корму кладите по-звериному,
Бока-то вы сведите по-змеиному…
Нужда влекла русский народ на Север, в края, где «мхи зыбучие, горы толкучие, озера свирепые стоят спокон веку. В лесах витают звери съедучие, змеи клевучие. На водах бушует подора — погода непомерная».
Сказочная «Биармия», так звали Север скандинавы, несмотря ни на что, манила сокровищами. В края студеные добирались даже посланцы стран полуденных и обменивались товарами с гонцами полуночных стран-краев.
Знаменитый норвежец, выдающийся полярный исследователь Фритьоф Нансен, сказал: «…Здесь, на Севере, будущее земли, здесь красота…»
Писатель Михаил Пришвин, бывая в этих краях, чувствовал себя слабым, ничтожным комочком перед беспощадной, равнодушной северной природой. Думая о будущем, он сказал: «Вот если бы нашелся теперь гигантский человек, который восстал бы, зажег пустыню по-новому, по-своему».
Среди певцов Севера имена М. Ломоносова, Б. Шергина, М. Горького, К. Паустовского, И. Соколова-Микитова, исследователя Севера А. Жилинского, сказительницы М. Голубковой.
В «Сказании о Софии Новгородской» писано так: «По слову Великого Новгорода, шли промышленные лодьи во все концы Студеного моря-океана. Лодьи Гостева сына Ивана ушли дальше всех. Иван оследил Нехоженный берег. Тут поставил крест, избу и амбар. Тут, кряду, и ход урочный морской…»