Пегий пойнтер не знал правил охоты на глухарином току. Он принялся носиться по залитому лунностью лесу, нюхать, делать стойки, распугал всю лесную жизнь...
Когда я вернулся к костру, мой товарищ, Художник, сушился, он вымок до нитки, дважды перебредя реку.
— Я как услышал, — сказал он мне, — что Робик умолк, так у меня сердце оборвалось. Вдруг, думаю, волки... И — бегом сюда. В речку свалился, на четвереньках... прибегаю — Робика нет. И звать нельзя: все же шуметь вблизи тока — уж это последнее дело.
Робик лежал поодаль от хозяина, слушал, виновато бил по кочке хвостом. Он понимал свою виноватость, страдал, поскуливал, приглашая при этом войти в его положение. Что ж ему оставалось делать, одному-то, в ночи, в лесу... Можно было его понять.
Совет старейшин
В доме на высоком угоре, над озером шло заседание Главного штаба глухарятников. Ну конечно, начальник штаба — Учитель. В свободное от охоты время штаб обсуждает вопросы сосуществования с глухарями — немирного, но предполагающего статус кво на обозримые сроки. Сроки не так уж велики; каждому из штабистов давно стукнуло семьдесят. Собственно, это не штаб, а совет старейшин.
Вопросы обсуждаются широко, разносторонне — в их историческом, биологическом, экологическом, нравственном, кулинарном, литературно-художественном, технологическом и других аспектах. Речь идет о глухарином помете: какой помет следует считать токо́вым, игровым, какой нетоко́вым, неигровым — бытовым, случайным. Старейшины высказываются горячо, с личной заинтересованностью. Прежде всего надо иметь в виду количественные характеристики. Токуя на суку, от волнения глухарь облегчается часто, помногу... Все соглашаются с этим, в вопросе о кучности мнения разделяются. Одни уверены в том, что большие кучи под сосною — верный признак наличия тока: глухарь токует сравнительно короткое время, он подолгу сидит на месте, прислушивается. Другие решительно возражают: кучу глухарь оставляет, когда пасется в брусничнике, а там, на суку... там он вертится, ходит, выстреливает добро во все стороны. Токо́вый помет не кучный, а разорванный, рассеянный.
На какое расстояние может выстреливать глухарь своим добром? Чем отличается прошлогодний, подснежный помет от нынешнего, весеннего? Как определить, чем кормился глухарь, — хвоей или клюквой-брусникой?
Спор бесконечен, неисчерпаем. Каждый остается при своем мнении. Последнее слово за Учителем.
— Токо́вый помет отличается прежде всего насыщенной цветовой гаммой и консистенцией. В нем преобладают желто-зеленоватые тона. На току глухарь испражняется жидко, близко к поносу. В токовом помете главное — элементы хвои... Прошлогодний помет волокнистый, в нем различимы пряди...
Из окна дома видно озеро внизу, на нем острова с гривами хвойного леса. Это жальники — места древних захоронений новгородцев. По ту сторону озера леса и по эту. В лесах тока: Медвежий, Зеркальный, Черничный — тридцать два тока, у каждого свое имя. Все тока разведали Учитель с дружиной. Впервые Учитель когда появился в этом селе, когда поселился в избе на самом высоком месте? Еще в двадцатые годы. Нынче какие у нас на дворе годы?.. Более полувека прошло. Каждому из старейшин (тогда они были моложе) Учитель подыскал избу в этом селе на Новгородчине: только избы у них пониже, чем у Учителя, на более низких отметках над уровнем моря.
Дом Учителя обнесен галереей-гульбищем, как это бывало в старину у новгородцев. С гульбища открывается дивный вид на озеро. Пока старейшины обсуждают свои мужские вопросы, Зинаида Викентьевна, сидя в кресле на гульбище, пишет пастелью этюды.
Из озера к дому тянется шланг. Стоит включить электронасос, и вода поступит в емкости на кухне (сельские бабки ходят по воду к озеру с коромыслом на плече). На русской печи, в том месте, где имеют обыкновение греть свои косточки жихари (так называют на Новгородчине сельских жителей), вмазан большой котел. Печка топится по своей прямой надобности и попутно нагревает воду в котле. Тут же смонтирован и другой бак, с холодной водой, имеются краны с надписями: «хол.», «гор.». Есть и смеситель.
На озере под домом сооружен причал, там флот Учителя: «казанка» с мотором, легкая весельная лодка «Морошка», к ней подвесной моторчик; байдарка, швертбот... У швертбота, правда, другой хозяин, о нем чуть ниже.
Дом Учителя просторный, светлый, открытый всем ветрам, под шифером. Рядом с домом гараж, в нем «УАЗ» Учителя. Учитель добирается в свое поместье самоходом, иные топают пешедралом, до ближайшей станции пятнадцать километров.
Все загодя уготовано Учителем — энергичным, деятельным человеком — для собственной гармонической, отданной любимым занятиям старости.
Совет старейшин-глухарятников редко собирается в полном составе, но если представить себе его кворум... Ближе других к Учителю окажется его Старший брат, заядлый глухарятник, профессор Московского университета, членкор, ему перевалило за восемьдесят. Непременное действующее лицо здесь также Писатель, в тех же годах, высокий, по-гусарски прямой, несгибаемый, щеголеватый, с роскошною бородой, с седою гривой, с ироничными, по-кошачьи то сужающими, то расширяющими зрачок глазами. В молодые годы Писателю привелось строить Беломорско-Балтийский канал. Там, на стройке, однажды он повстречался с Максимом Горьким, совершавшим поездку по строящемуся каналу; их положение в ту пору было разительно неодинаковым...
Как-то вместе со Старшим братом Учителя и с Писателем мне довелось отломать дорогу до станции. На одном из привалов Старший брат вдруг принялся подражать кукованью кукушки, да так искусно, что прилетевшая на зов кукушка чуть не села ему на лысину.
Писатель иронически сощурился, сказал запомнившуюся мне фразу, грассируя и картавя при этом:
— Вы смотгите, какой талант! Я думал, пгофессога Московского унивегситета ничего не умеют. И вдгуг такое дагование. Тепегь я изменю мое пгевгатное мнение о пгофессогах Московского унивегситета.
... Являлся на совет старейшин Генерал в отставке. О нем говорили, что во время гражданской войны он корректировал огонь кронштадтских батарей по кораблям Антанты. Корректировщика поднимали в корзине аэростата, он брал с собою на всякий случай карабин. И вот однажды прилетел вражеский аэроплан — сбить корректировщика (он назывался тогда военлетом). Что было делать беззащитному военлету? Тут и пригодилась ему охотничья выучка, опыт меткой стрельбы по вальдшнепам на тягах. Он приложился к карабину, выцелил голову вражеского летчика и нажал на курок. Аэроплан рухнул. Этот случай записан в летописи гражданской войны как первый победный воздушный бой.
Во вторую мировую войну военлет стал Генералом авиации.
Еще одного члена совета старейшин я окрестил Командором. Почему — станет ясно из дальнейшего повествования. Командор ко второй мировой войне вошел уже в такие годы, когда не воюют. Первую свою медаль «За храбрость» он получил на первой мировой войне, участвуя в боях русской эскадры с германскими броненосцами на Черном море. Он был тогда вольноопределяющимся, приехал из Петербурга, окончив Лесной институт, — повоевать с германцем, из патриотических чувств.
Потом он закончил еще Морской корпус, в звании мичмана командовал артиллерийской башней на линкоре. Линкор стоял на Гельсингфорсском рейде; свободное от вахт время мичман проводил на охоте в лесах. Однажды он принес из волчьего логова на линкор двух волчат, воспитал их как собак. Только один человек на линкоре, из нижних чинов, знал, что это волки, мичман открылся ему, другим говорил, что — собаки.
Много лет спустя Командор напишет рассказ «Волки на линкоре». Рассказ попадет мне в руки как редактору журнала, и я напечатаю его. До сих пор у меня хранится снимок, подаренный мне автором рассказа: высунувшийся наполовину из иллюминатора боевого корабля, молодой еще, большелапый, с веселым выражением лица волчина...
В революцию мичман ушел с линкора, добрался до девственно-диких в то время лесов под Лугой, несколько месяцев жил там охотой, не получая вестей из внешнего мира.
Когда вернулся в Петроград, первым делом — что бы вы думали? — пошел на оперу в Мариинку. Там повстречал командира линкора, преобразившегося, без погон, в кожанке военмора. Бывший капитан первого ранга пригласил бывшего мичмана принять участие в рейде Волжской флотилии: ее создавали в Кронштадте из миноносцев и торпедных катеров. Мичман готов был повоевать, но только не со своими братьями по классу, дружками по Морскому корпусу. Бывший командир линкора, теперь военмор, ему объяснил, что воевать надо с мятежными белочехами. Это меняло дело.
Мичман принял участие в подготовке флотилии к походу, соответственно его боевому опыту был назначен командиром передового отряда. Передовой отряд спустился с боями до Нижнего Новгорода, поднялся до Чистополя по Каме. Балтийские моряки побили и белочехов и деникинцев. В боях Командор проходил ускоренный курс политграмоты: кто враг России, кто ее верный сын. Поход закончился взятием Царицына.
Впоследствии командир передового отряда Волжской флотилии напишет книгу «Корабли атакуют с полей». Можно взять ее в библиотеке.
По распоряжению Главкома Командору предстояло принять командование крейсером на Каспии... Тут он совершил легкомысленный, невозможный в военное время, поступок: не выполнил приказа... Знаете, чем это карается? Ну да, этим самым. Вместо того чтобы стать командиром крейсера на Каспии — военных действий на этом водоеме не предвиделось, — Командор погрузился в теплушку, вместе с братишками — балтийскими матросами; на платформах принайтовили боевые катера — и отправились на Байкал воевать с Колчаком.
Пока разбиралось дело о неприбытии Командора на боевой корабль, выносился приговор, шли депеши (по счастью, они в то время шли медленнее, чем развивались события), Командор покомандовал Байкальской флотилией, навел шороху на беляков по берегам Байкала. Когда установилась на священном море тишь и гладь, что было делать вошедшему во вкус вояке? Дело нашлось. Командование Красной Армии направило отряд балтийских моряков (лучших воинов-рыцарей у Революции не было) в Якутск и дальше, через хребты, на Охотское побережье, устанавливать там Советскую власть. Командора назначили командиром отряда, в отряде четырнадцать матросов-братишек.