Как часто похожи мы на ребенка, когда он, нацепив кошке бантик, потчует ее грушей, дает поглядеть картинки и удивляется, что негодяйка хочет тактично улизнуть или, отчаявшись, царапнет!
В гостях ребенку хотелось бы посмотреть, как открывается коробка, которая стоит на подзеркальнике, и что там блестит в углу, и есть ли в большой книжке картинки, хотелось бы поймать золотую рыбку и съесть много-много шоколадок. Но он ничем не выдаст своих желаний, ведь это некрасиво.
– Пойдем домой, – торопит дурно воспитанный ребенок.
Ему обещали забаву: флажки, фейерверки, спектакль, он ждал и разочаровался.
– Ну как, весело тебе?
– Очень, – отвечает он, зевая или подавляя зевоту, чтобы не обидеть.
Летние колонии. Рассказываю в лесу сказку. Во время рассказа поднимается и уходит один мальчик, затем другой, третий. Это меня удивило, назавтра спрашиваю их: один положил под куст палку, вспомнил про нее, когда я рассказывал, и испугался, как бы не взяли; у второго болел порезанный палец, а третий не любит вымышленных историй. Не уйдет ли и взрослый из театра, если пьеса его не занимает, докучает боль или оставил в кармане пальто портсигар?
У меня есть много доказательств того, что ребенок может неделями, месяцами заниматься одним и тем же и не желать перемены. Любимая игрушка никогда не теряет очарования. Одну и ту же сказку выслушает много раз с неослабевающим интересом. И наоборот, у меня есть доказательства того, что матерей раздражает однообразие интересов ребенка. Сколько раз, случалось, матери просят врача «разнообразить диету, кашки и компоты ребенку уже надоели».
– Вам они надоели, а не ребенку, – приходилось мне им объяснять.
Скука – одиночество, отсутствие впечатлений; скука избыток впечатлений, шум, гам, суматоха. Скука – нельзя, погоди, осторожно, нехорошо. Скука нового платья, скованности и смущения, наказов и заказов и обязанностей.
Полускука балкона и выглядывания из окошка, прогулки, визита, игры со случайными и неподходящими товарищами.
Скука – острая, как болезнь с высокой температурой, и хроническая, с рецидивами и осложнениями.
Скука – дурное самочувствие ребенка: значит, чрезмерная жара, холод, голод, жажда, переедание, сонливость и часы принудительного сна, боль и усталость.
Скука – апатия, безразличие, малоподвижность, неразговорчивость, понижение жизненного тонуса. Ребенок лениво подымается, ходит сгорбившись, шаркая ногами, потягивается, отвечает мимикой, односложно, тихим голосом, досадливо морщась. Нетребователен, но каждое обращенное к нему требование встречает в штыки. Отдельные непонятные и слабомотивированные внезапные взрывы.
Скука – усиленная подвижность. Ни минуты не усидит на месте, ничем не займется, капризен, недисциплинирован, злобен; обижает, задирает, досаждает, плачет и злится. Подчас нарочно идет на скандал, видя в ожидаемом наказании желанное сильное ощущение.
Часто мы видим сознательное упорство злой воли там, где существует банкротство воли; и избыток энергии там, где отчаяние усталости.
Скука приобретает иногда черты массового психоза. Не умея организовать игру или стесняясь, не подходя друг другу по возрасту и характеру или в необычных условиях дети впадают в неистовство бессмысленного крика и шума.
Кричат, толкаются, опрокидывают и тянут за ноги, кружатся до потери сознания, падая на пол; взаимно подзадоривая друг друга, закатываются ненатуральным смехом. Чаще всего «игру» (и это раньше, чем назреет естественная реакция) прерывает катастрофа: драка, порванная одежда, сломанный стул, ушиб посильней, а значит, замешательство и взаимные обвинения. Порой настроение крика и шума гаснет; раздается чье-нибудь «бросьте дурить» или «постыдились бы, что вы делаете», инициатива переходит в энергичные руки – и сказка, хоровое пение, беседа.
Боюсь, эти не слишком частые патологические состояния массовой действующей на нервы скуки некоторые воспитатели склонны считать нормальной игрой детей, «предоставленных самим себе».
Следует помнить, что играют и взрослые, не только дети; что не всегда дети играют охотно; что не все, что мы зовем игрой, на самом деле игра; что многие детские игры – подражание серьезной деятельности взрослых; что игры на вольном просторе одни, а в стенах города или дома другие; и что мы можем рассматривать детские игры лишь с точки зрения места, которое они занимают в современном обществе.
Мяч.
Погляди на усилия самого маленького поднять мяч с земли и проковылять по полу в задуманном направлении.
Погляди на изнурительные упражнения старшего, как он старается научиться ловить правой и левой рукой, заставить отскочить несколько раз от земли, от стены, подбить лаптой, попасть в цель. Кто дальше всех, кто выше всех, кто метче всех, кто больше всех. Соревнование, познавание путем сравнений своей ценности, победы и поражения, совершенствование.
Неожиданности часто комического характера. Уже был в руках – и выскользнул, отскочил от одного и попал прямо в руки к другому; ловя мяч, стукнулись головами; улетел под шкаф и сам оттуда покорно выкатывается.
Треволнения. Мяч падает на траву, поднять – значит рисковать. Потерялся – поиски. Едва не выбил стекло. Залетел на шкаф, как достать? Совещание. Ударил или не ударил? Кто виноват: кто криво бросил или кто не поймал? Оживленный спор.
Индивидуализация, внесение разнообразия. Ребенок обманывает: делает вид, что бросает; целится в одного, кидает в другого; ловко прячет мяч, будто у него его нет. Бросил и дунул на мяч, чтобы быстрей летел; ловит и падает понарошку; пытается поймать ртом; ему бросили мяч, а он делает вид, что боится; притворяется, что мяч его ушиб. Колотит мячик: «Ты, мячик, я тебе дам!» «Там, в мячике, что-то стучит», – трясет и слушает.
Есть дети, которые сами не играют, а любят смотреть, подобно тому, как смотрят взрослые на играющих в бильярд или в шахматы. И в игре в мяч бывают интересные, неверные и гениальные движения.
Целесообразность движений – лишь одна из многих сторон, которые делают этот вид спорта приятным.
сколько единственная область, где мы предоставляем ему более или менее широкую инициативу. Лишь в играх ребенок чувствует себя до некоторой степени независимым. Все остальное – мимолетная милость, временная уступка, на игру же у ребенка есть право.
Играя в лошадки, войну, сыщиков-разбойников; пожарных, ребенок дает выход своей энергии в мнимо целенаправленных движениях, на какой-то миг поддается иллюзии или сознательно убегает от подлинной жизни. Потому-то так ценят дети участие ровесников с живым воображением, разносторонней инициативой, большим запасом почерпнутых из книг мотивов и так покорно подчиняются их часто деспотичной власти – благодаря им легче облечь туманные грезы в видимость действительности. В присутствии взрослых и чужих дети стесняются, стыдятся своих игр, сознавая их ничтожность.
Сколько в ребячьих играх горького сознания недостатков подлинной жизни, сколько мучительной по ней тоски!
Палка для ребенка не лошадь, но, не имея настоящей лошади, приходится мириться и с деревянной. И если дети плывут на перевернутом стуле по комнате – это не катание на лодках на озере…
Когда у ребенка в плане дня купание без ограничений, лес с ягодами, удочка, птичьи гнезда высоко на деревьях, голубятня, куры, кролики, сливы в чужом саду, цветник перед домом, игра становится ненужной или меняет в корне характер. Какой ребенок сменит живую собаку на игрушечную, на колесиках? Какой ребенок отдаст настоящего пони за коня-качалку?
Ребенок обращается к игре поневоле, спасаясь от злой скуки, прячась от ужасающей пустоты, скрываясь от холодного долга. Да, ребенок лучше уж будет играть, чем зубрить грамматические правила или таблицу умножения.
Ребенок привязывается к кукле, щеглу, цветку в горшке, потому что пока еще у него ничего больше нет; узник или старик привязываются к тому же самому, потому что у них уже ничего нет. Ребенок играет во что попало, лишь бы убить время, не зная, что с собой делать, не имея другого выбора.
Мы слышим, как девочка преподает кукле правила хорошего тона, как пугает ее и отчитывает; и не слышим, как жалуется ей в постели на окружающих, поверяет шепотом заботы, неудачи, мечты.
– Что я тебе скажу, куколка! Только никому не повторяй.
– Ты добрый песик, я на тебя не сержусь, ты мне не сделал ничего плохого.
Это одиночество ребенка наделяет куклу душой.
Жизнь ребенка не рай, а драма.
довольно набегался, гоняясь за коровами. Маленький продавец газет или мальчик на побегушках носятся вовсю лишь поначалу: быстро учатся размерять усилия, раскладывая их на целый день. Не играет в куклы ребенок, которому приходится нянчить младенца; наоборот, бежит от неприятной обязанности.
Значит, дети не любят работать? Труд детей бедняков утилитарен, не воспитывает, не рассчитан на их силы и индивидуальные склонности. Было бы смешно выдавать жизнь нищих детей за пример для подражания: и здесь скука, зимняя скука тесной лачуги и летняя – двора или придорожной канавы, скука лишь и иной форме. И ни родители, ни мы не можем заполнить ребенку день так, чтобы ряд их, логично связанных друг с другом, раскрывал красочное содержание жизни, от вчера через сегодня к завтра.
Многочисленные игры ребят – работа.
Если вчетвером строят шалаш: копают обрезком жести, стеклом, гвоздем землю, вбивают колья, связывают их, накрывают крышей из веток и выстилают пол мхом, работая то напряженно и молча, то вяло, но зато проектируя улучшения, строя дальнейшие планы, делясь результатами добытых наблюдений, – это не игра, а неумелая работа несовершенными орудиями над недостаточным материалом, стало бы