Бесплодность борьбы с такими просьбами заставляла искать более глубокую причину этого явления. И я нашел ее.
Я обнаружил общечеловеческую, а не чисто детскую тонкость души. Резкий ответ не обижает просящего за другого, лично не заинтересованный проситель не видит недовольного лица, кривой усмешки, нетерпеливого жеста. Ему важен отказ как таковой.
Мне случалось видеть, как настоящий проситель наблюдал издали, какой эффект вызовет его просьба, готовый по первому зову подойти и дать разъяснения.
Когда мы ввели в Доме Сирот систему письменного общения с детьми, количество просьб через послов значительно сократилось, и у нас появился готовый ответ:
«Пусть напишет, чего он хочет и почему».
И, слепо поверив в него, бедный воспитатель вступает в конфликт с совестью, потому что не может, не умеет, не обладает достаточным терпением непрерывно выслушивать вопросы и вечно давать ответы. И даже не подозревает, что чем чаще он бывает вынужден отделаться коротким «не надоедай» от маленького приставалы, тем он лучше как воспитатель.
«Я хорошо написал, вычистил башмаки, вымыл уши?»
Если первый спрашивает, потому что у него есть сомнения, то уже следующие желают только обратить на себя внимание, прервать начатую работу, получить лишнюю похвалу.
Бывают вопросы трудные, на которые лучше не отвечать совсем, чем отделываться поверхностным, непонятным объяснением. Поймет, когда будет изучать физику, космографию, химию. Поймет, когда будет изучать физиологию. А вот этого никто не знает, даже взрослые, даже учитель – никто.
Следует принять во внимание самого ребенка: вдумчивый он или поверхностный, что побудило его спросить – беспредметное ли любопытство или желание разрешить мучающий его вопрос, тайну природы, этическую проблему – и, наконец, возможность ответа. И мое «посмотри в книжке – тебе не понять – не знаю, спроси у меня через неделю» или «не морочь мне голову» будет результатом многих правильно учтенных обстоятельств.
Я смотрю с подозрением на воспитателя, который утверждает, что он терпеливо отвечает детям на вопросы. Коли не врет, он, возможно, настолько чужд детям, что они действительно редко и лишь в виде исключения обращаются к нему с вопросами.
то сделанное шепотом признание – настежь распахнутые в нее ворота.
Вот добровольное признание, сделанное через несколько месяцев после имевшего место факта:
«Мы очень на вас были злы, он и я. Вот мы и уговорились, что один из нас заберется ночью через окно к вам в комнату, возьмет очки и выбросит в уборной, а потом подумали, что ведь жалко выбрасывать, что мы только спрячем. Мы не спали и ждали до двенадцати часов ночи. Когда я уже встал, чтобы идти, один мальчик проснулся и пошел в уборную. Но я потом все равно опять встал. Влез я в окно – сердце во как колотится! Очки лежали на столе. Вы спали. Я их взял и спрятал у себя под подушкой. Потом-то мы испугались. Не знали, что и делать. Потом он сказал: «Надо положить на место». А я ему сказал, чтобы он положил. А он не захотел. Тогда я опять встал, но уже в комнату не влезал, а просто положил и немножечко еще подтолкнул».
Зная обоих, я понимаю, откуда исходила инициатива, как вырабатывался план действий и почему месть не была доведена до конца.
Одному этому факту можно было бы посвятить целый трактат, такой это богатый материал для размышлений.
Рассказывая что-нибудь любопытное – ждешь внимания. Сердишься – ребенок не должен огорчиться.
Это значит, ты получаешь нормальную реакцию на раздражение. А бывает и по-другому: ребенок реагирует парадоксально. Ты имеешь право удивиться, обязан задуматься, но не сердись, не дуйся.
Ты подходишь к ребенку с дружеским чувством, а он отворачивается с досадой, а то и явно тебя избегает: может быть, это ты перед ним виноват, а может быть, это он провинился, сделал что-нибудь плохое и честность не позволяет принять незаслуженную ласку. Возьми это на заметку и через неделю или месяц попроси объяснить: может быть, он забудет, может быть, скажет, а может быть, по его улыбке или смущению ты поймешь, что он помнит, только не хочет сказать. Воспитатель, отнесись к его тайне с уважением.
Однажды я приструнил ребят:
– Что это за шушуканья по углам? Прячетесь в классной комнате… Вы же знаете, я этого не люблю!
Ответом мне были: стоическая покорность, злостное упрямство, своевольная ясность духа. Мое внимание должно было бы привлечь явное отсутствие раскаяния; я не понял и подозревал преступные козни наших неслухов. А это ребята в секрете репетировали комическую пьеску, которой думали нас порадовать. Еще сегодня я краснею при мысли, как я был смешон в своем ожесточении.
Я не верю, что это так, но верю, что она этого требует, и знаю, что она делает ошибку.
Пример:
Мальчик видит на улице похороны. Величественная процессия – фонари, торжественность. За гробом следует ребенок: в своем отделанном черным крепом платье он участник исполненного таинственной поэзии обряда. И у мальчика мелькает мысль: должно быть, это приятно, когда мама умирает… И он с ужасом смотрит на мать. Ой, он не хочет, чтобы мама умирала, и откуда только такие мысли?
Ну можно ли, позволительно ли такую мысль высказать? И вправе ли мы тревожить ребенка в момент грозного конфликта с совестью?
Если ребенок поверит тебе свою тайну, радуйся, потому что его доверие – высочайшая награда, лучшее свидетельство. Но не принуждай ни просьбами, ни хитростью, ни угрозами, все способы одинаково недостойны и не сблизят тебя с воспитанником, а скорее разъединят.
Надо убедить детей в том, что мы уважаем их тайны, что вопрос «Не можешь ли ты мне сказать?» не значит «ты должен». Пусть на мое «почему» он ответит искренне, без уверток: «Я не могу вам этого сказать. – Я вам потом когда-нибудь скажу. – Никогда не скажу».
В ответ она покраснела, опустила голову и недоуменно пожала плечами.
Несколько дней спустя я спросил его, с чем он тогда к ней обратился. Никакого замешательства, искреннее желание вспомнить.
– Ах да, я спросил у нее, сколько шестнадцатью шестнадцать.
Я был ему так благодарен – столько он пробудил во мне хороших задушевных мыслей.
Другой раз мне стало известно, что с одной девочкой, когда она шла вечером через сад, случилась какая-то загадочная история. Наши ребята ходят в город без провожатых и в одиночку – это входит в программу воспитания, и отказаться от этого было бы очень жаль. Мы решили удвоить бдительность. Случай в саду меня сильно беспокоил. Я потребовал, чтобы она во всем созналась, припугнув, что иначе не буду пускать одну.
Она сказала, что, когда шла по саду, пролетавшая птичка испачкала ей шляпку: «Сделала мне на голову».
Мне кажется, из нас двоих я был более сконфужен.
Будь мы более деликатны по отношению к детям, как часто нам приходилось бы сгорать со стыда за ту нечистоплотность жизни, которую они застали и от которой мы их не в силах уберечь.
Не возмущайся лицемерно: ты выслушаешь доносчика, твоя обязанность выслушивать.
– Он вас ругает, обозвал нехорошим словом.
– Откуда ты знаешь, что он меня ругает?
– Нас много слышало.
Значит, услышал случайно, не подслушал.
– Ну ладно, только зачем ты мне это говоришь?
Смущение: ну сказал и сказал.
– Ну а знаешь ты, почему он меня ругал?
– Разозлился, что вы…
Суть доноса – ерундовая, цель – неясная. Наверное, думал заинтересовать воспитателя, импонировала мысль, что вот, мол, владеет великой тайной и делится ею со старшим.
– А ты сам не ругаешься, когда злишься?
– Иногда и ругаюсь.
– Не делай этого, это дурная привычка.
Не читай ему нравоучений, может быть, он хотел тебе добра, а если нет, несколько ставящих в тупик вопросов и отсутствие интереса к сообщению – достаточное наказание.
– Старшие мальчики говорят разные свинства, и у них какие-то неприличные картинки есть и стихи.
– Какие такие картинки и стихи?
Не знает. Он спрятался и подслушивал. А говорит потому, что такие картинки иметь не разрешается. Он хочет, чтобы этих мальчишек наказали.
– А ты, случайно, не просил показать тебе картинку?
Просил, да они не захотели, сказали, что он мал еще.
– А я могу им сказать, от кого я узнал?
Нет, нельзя: они его побьют.
– Раз ты мне не позволяешь сказать, от кого я это знаю, то я не могу им ничего сделать. Они могут подумать на кого-нибудь другого и побьют его.
Ну ладно, он не боится: поступайте как знаете.
– Спасибо, что сказал. При случае я поговорю с ними, попрошу больше этого не делать.
Я говорю ему «спасибо»: он заметил то, что я сам обязан был заметить. А разговор о том, что месть уродлива, я откладываю на после. На сегодня довольно, он ожидал другого эффекта – выстрел не попал в цель.
Он был в доме, где скарлатина. – Малыши забиваются в раздевалку и курят, они дом поджечь могут. – Икс подговаривает Игрека украсть. – Зет относит сторожу еду и взамен получает яблоки. – Вчера на улице какой-то господин предлагал девочке пойти в кондитерскую и прокатиться на автомобиле.