шев.
Она привезла с собой переданное ей Пушкиным послание декабристам «Во глубине, сибирских руд…». В многочисленных списках оно быстро распространилось среди них.
Вслед за Муравьевой в Читу прибыли из Нерчинских рудников Трубецкая и Волконская вместе с находившимися там восемью декабристами, и сюда же, одна за другой, приехали жены декабристов Наталья Дмитриевна Фонвизина и Александра Ивановна Давыдова.
Фонвизина была дочерью костромского помещика Д. А. Апухтина. В их доме часто бывал ее двоюродный дядя, генерал-майор М. А. Фонвизин, племянник знаменитого автора «Недоросля». Он увлеченно рассказывал о героических походах русской армии в борьбе с Наполеоном, о битве под Аустерлицем, о своей встрече с Александром I и французским королем Людовиком.
Девушка вышла за него замуж. Они поселились в подмосковной усадьбе. Однажды вьюжным декабрьским вечером к их дому подъехала тройка и мужа увезли.
Больших хлопот стоило Фонвизиной получить разрешение последовать за мужем. У них уже было двое детей, но царь не разрешил их взять с собой.
Фонвизиной пришлось оставить детей на попечении бабушки и брата мужа.
– Как птица, вырвавшаяся из клетки, – говорила она, – полечу я к моему возлюбленному делить с ним бедствия и всякие скорби и соединиться с ним снова на жизнь и смерть!..
Давыдова приехала к мужу в начале 1828 года из Каменки – своего, рода «столицы» южных декабристов. Здесь, у ее мужа Василия Львовича Давыдова, бывали многие члены Южного тайного общества.
В Каменке бывал и Пушкин, приезжавший сюда вместе с отцом М. Н. Волконской, генералом Н. Н. Раевским, который приходился Давыдову братом по матери.
Многих бывавших в Каменке декабристов Давыдова знала лично и встретилась с ними в Чите.
Уезжая, Давыдова оставила в Каменке на попечении бабушки своих шестерых детей – трех мальчиков и трех девочек.
Почти одновременно приехали в Читу Елизавета Петровна Нарышкина и Александра Васильевна Ентальцева.
Нарышкина была единственной дочерью известного героя 1812 года графа П. П. Коновницына. Она получила прекрасное образование, была умна, остроумна, добра, но характера довольно замкнутого. Несмотря на большую близость жен декабристов между собой, Нарышкина чувствовала себя несколько одинокой.
Ей было 26 лет, ее единственная дочь скончалась в Москве еще до осуждения мужа. Перед отъездом к мужу она говорила матери, что поездка эта необходима для ее счастья, что она обретет в ней душевный покой. Мать тепло и сердечно проводила ее.
Нарышкина въезжала в Читу в мае 1827 года. Уже издали она приметила окруженную частоколом Читинскую тюрьму, а вскоре через щель увидела своего мужа Н. Н. Нарышкина. Это было слишком неожиданно. Нарышкина громко позвала его. Он узнал голос жены и, гремя кандалами, подбежал к частоколу. Незнакомый тюремный облик мужа, обстановка, в какой она увидела его через год после свидания в Петропавловской крепости, настолько потрясла молодую женщину, что она потеряла сознание. Ее привели в чувство и после короткой встречи с мужем направили к Муравьевой…
Особенно тяжело сложилась в Сибири жизнь Ентальцевой. Отбыв срок каторги, ее муж, подполковник А. В. Ентальцев, был отправлен на поселение в Березов, где заболел тяжелой и длительной душевной болезнью. Верная своему долгу, Ентальцева не оставляла больного, терпеливо ухаживала за ним.
В 1845 году Ентальцева овдовела и попросила Бенкендорфа разрешить ей вернуться на родину, но получила отказ. Она очень нуждалась, жены декабристов помогали ей. Вернуться же на родину ей разрешено было лишь через одиннадцать лет, в 1856 году, после амнистии. Через два года она скончалась в Москве.
Среди жен декабристов оказалась в Чите и юная француженка Полина Гебль, приехавшая на каторгу разделить участь декабриста И. А. Анненкова.
В Москву она приехала в качестве старшей продавщицы большого модного магазина на Кузнецком мосту, здесь встретилась со своим будущим мужем и после его ареста лично обратилась к Николаю I с просьбой разрешить последовать за ним в Сибирь. 5 апреля 1828 года в сохранившейся до наших дней Читинской церкви состоялось ее венчание с Анненковым.
Это было необычное венчание. Комендант острога генерал Лепарский послал за Полиной Гебль свой экипаж, и когда, она подъехала с Фонвизиной к церкви, встретил ее и помог выйти из экипажа.
Оживленное настроение собравшихся исчезло, когда в церковь привели в кандалах Анненкова и двух шаферов. У входа кандалы сняли, но после совершения обряда их снова надели и всех увели обратно в острог.
Дамы проводили Полину Гебль, теперь уже Прасковью Егоровну Анненкову, в ее маленькую квартиру, а через некоторое время плац-адъютант привел туда и Анненкова. Ему разрешено было пробыть с женой среди друзей не более получаса.
Жених и шаферы в кандалах, невеста-француженка, едва понимавшая по-русски, ее подруги – знатнейшие титулованные дамы Петербурга, коляска коменданта острога, неподалеку тюремный частокол и рядом солдаты с винтовками за плечами – вся эта необычная обстановка произвела на собравшихся тягостное впечатление.
Брак этот был счастливый. Вскоре у них родилась дочь. Это был второй их ребенок. Первую дочь Полина Гебль вынуждена была, отправляясь в Сибирь, оставить в Петербурге…
Постепенно в Чите образовалась так называемая Дамская улица – жены декабристов выстроили себе простые, удобные жилища, но установленный для декабристов режим был довольно строгим. Им разрешалось посещать своих жен в их домиках только в случае их серьезной болезни, а жены могли навещать мужей лишь в остроге в отведенной для этого маленькой комнатке, всегда в присутствии тюремного офицера.
Часами душевного отдыха для декабристов и их жен были вечера у окружавшего Читинский острог частокола. Через его щели они видели друг друга и беседовали. Это были мгновения счастья на их тяжелом жизненном пути. Рождались дети, и заботы о них наполняли дни и годы их жизни на каторге.
Четыре года провели декабристы в Читинском остроге. Эти годы декабрист И. И. Пущин назвал «юношеской поэмой». Какой-то поэтической дымкой окутаны были они. Здесь царил особый культ высокой, благородной дружбы. И жены декабристов сыграли здесь большую роль.
В августе 1830 года декабристов направили из Читы во вновь выстроенную для них тюрьму в Петровском заводе. Впереди их ждал двадцатипятилетний путь каторги и ссылки. Двадцать пять долгих лет тяжелых лишений, горя и невзгод. Но настроение у всех было бодрое.
У ворот своей новой тюрьмы они получили почту, узнали, что Карл X бежал из Франции в Англию, выпили по бокалу шипучего в честь французской революции и с пением Марсельезы, «с веселым духом вошли в стены своей Бастилии», как писал позже в своих воспоминаниях М. А. Бестужев.
В пути, во время перехода из Читы в Петровский завод, к ним присоединились приехавшие из Петербурга жены декабристов А. В. Розен и М. К. Юшневская.
А. В. Розен была дочерью директора Царскосельского лицея В. Ф. Малиновского, – ее сверстниками были А. С. Пушкин, лицеисты А. А. Дельвиг и будущие декабристы И. И. Пущин, В. К. Кюхельбекер и В. Д. Вольховский. На каторге она встретилась со многими друзьями своих девических лет. Уезжая, оставила в Царском Селе пятилетнего сына, которого Николай I не разрешил взять с собой.
М. К. Юшневская приехала к своему мужу, бывшему генерал-интенданту Второй армии Алексею Петровичу Юшневскому. Как и все не имевшие детей жены декабристов, она поселилась в Петровском заводе с мужем в тюрьме. Ей было тогда сорок лет. Декабристы встретили ее дружески. Впервые после восстания 14 декабря она почувствовала себя в родной семье…
Через пять лет после восстания в Петровский завод приехала еще одна молодая француженка, Камилла Ле-Дантю, последовавшая на каторгу за декабристом В. П. Ивашевым.
У Ивашева было в то время крайне подавленное настроение, и он решил бежать. В условиях сибирской каторги это было безнадежно и опасно. Друзья, декабристы П. А. Муханов и П. В. Басаргин, всячески убеждали его отказаться от своего замысла.
Как раз в те дни, когда все уже было готово к побегу, комендант тюрьмы Лепарский получил письмо, в котором родители Ивашева сообщали, что Камилла Ле-Дантю давно любит Ивашева и, потрясенная судьбой декабристов, желает разделить его тяжкую участь и направиться к нему в Сибирь.
Ивашев принял предложение девушки с чувством изумления и большой благодарности. Полагая, что ее решение было отзвуком давних детских мечтаний и юного робкого увлечения, он просил ее серьезно поразмыслить над тем, что ждет ее на каторге. Но та решилась.
План побега, естественно, отпал, и девушка вскоре прибыла в Петровский завод.
Семья декабристов встретила милую и образованную Камиллу Ле-Дантю ласково и приветливо. Через несколько дней состоялась свадьба, и комендант разрешил новобрачным прожить месяц в их собственном новом доме, который Ивашев выстроил еще до приезда Камиллы. Затем она перешла в темный тюремный каземат мужа и оставалась там в течение года, пока женатым декабристам не разрешили жить в своих домах вместе с женами.
В годовщину свадьбы Камилла писала своей матери: «Год нашего союза прошел, как один счастливый день…»
22 ноября 1832 года в Петровском заводе умерла двадцативосьмилетняя жена Никиты Муравьева – Александра Григорьевна. Возвращаясь поздно вечером из тюрьмы в легкой одежде, она простудилась и слегла. Три месяца Муравьева тяжело болела, и видно было, что жизнь ее с каждым днем угасает. Болезнь она переносила безропотно. Дни и ночи у постели больной дежурили друзья. В последние минуты Александра Григорьевна продиктовала прощальные письма к родным, простилась с Александром Муравьевым, братом мужа, и с друзьями, подарила каждому из них что-то на память.
Просила не горевать о ней, сокрушалась только о своем муже Никитушке и родившейся на каторге дочери Нонушке.