Смок кивнул и крепко стиснул руку Малыша.
– Что ж, пойдем, – сказал он.
– Ну нет, дудки! – возмутился Малыш. – Мы с места не двинемся по крайней мере дня два. Тебе надо отдохнуть и подкормиться.
Смок покачал головой.
– Да ты посмотри на себя, – уговаривал Малыш.
Зрелище было неутешительное. Смок оброс бородой, но видно было, что лицо у него жестоко обморожено – черно-багровое и все в струпьях. Щеки провалились, и даже сквозь бороду и усы, кажется, можно было пересчитать все зубы под натянувшейся кожей. Так же туго она обтягивала и лоб и скулы под глубоко запавшими глазами. Клочковатая борода была не золотистая – как ей бы полагалось, – а грязно-черная, опаленная у костров на привалах, и вся в копоти.
– Давай укладывай вещи, – сказал Смок. – Мне надо идти.
– Ты же слаб, как младенец. Ты не можешь и шагу ступить. И что за спешка?
– Малыш, я иду за тем, что всего дороже на Клондайке, и я не могу ждать. Вот и все. Давай укладывайся. Дороже этого нет ничего в целом мире. Перед этим ничто золотые озера, и золотые горы, и жизнь, полная приключений, это даже лучше, чем быть настоящим мужчиной и питаться медвежатиной.
У Малыша глаза на лоб полезли от изумления.
– Боже милостивый, – сказал он хрипло. – Да ты что? Совсем спятил?
– Вовсе нет. Наверно, человеку не мешает хорошенько поголодать, и тогда у него раскроются глаза. Во всяком случае, я научился видеть. Я увидел такое… Прежде мне и не снилось, что это возможно. Теперь я знаю, что такое женщина.
Малыш уже открыл рот, губы его насмешливо вздрагивали, глаза смеялись, но Смок не дал ему сострить.
– Не надо, – сказал он мягко. – Ты не знаешь, а я знаю.
И Малыш удержался от шутки.
– Ха, – сказал он, – мне и гадать не надо, и так ясно, кто она. Все кинулись осушать Нежданное озеро, а Джой Гастелл и с места не тронулась. Она сидит в Доусоне и ждет, когда я вернусь и привезу тебя. А если не привезу, она поклялась продать все, что у нее есть, и нанять целую армию охотников, и отправиться в Оленью страну, и вышибить дух из старика Снасса и всей его орды… Но постой, куда же ты, дай я хоть уложусь, пойдем вместе!
Джек Лондон1876 – 1916
В середине января 1876 года в Сан-Франциско никому не известная учительница музыки Флора Веллман родила нежеланного сына от сбежавшего любовника. Урожденный Джон Гриффит Чейни прожил короткую яркую жизнь и стал знаменитым писателем. Мы знаем его под именем Джек Лондон.
Его биологический отец Уильям Чейни, по одним слухам, странствующий астролог, по другим – профессор искусств, настаивал, чтобы его любовница Флора Веллман сделала аборт, и категорически отказывался дать ребенку свое имя.
Мать писателя хотела застрелиться, но лишь ранила себя и стала посмешищем всего города – заметка о неудавшемся суициде была опубликована в «Кроникл» и способствовала спешному отъезду Чейни. Флора после рождения первенца была больше озабочена поисками мужа, чем воспитанием сына. Мать отдала ребенка своей бывшей рабыне Вирджинии. Через год Флора вышла замуж и забрала своего сына у кормилицы.
У мужа Флоры, Джона Лондона, уже были две дочери от первого брака. Со старшей девочкой, Элизой, писатель был близок и дружил до конца своих дней. Отчим официально усыновил писателя, и дал ему свою фамилию. Некоторое время семья Лондона пыталась зарабатывать фермерством, но вскоре под давлением Флоры отчим перевез их в городок Окленд близ Сан-Франциско.
Флора Веллман, мать Джека Лондона. 1921 год
Джек Лондон с детства искал любые способы накопить денег и не чурался тяжелого труда. Кое-как окончив начальную школу, он начал работать. Сначала помогал, чем мог, на ферме отчима, пока они не переехали в Окленд. Затем, уже в городе, доставлял лед в богатые дома, расставлял кегли в кегельбане, убирал пивные павильоны, продавал газеты, нанимался на мелкую подработку где придется. К 14 годам он уже вкалывал наравне со взрослыми на консервной фабрике и зарабатывал 10 центов в час. Монотонная деятельность и копеечная оплата угнетали его дух – Лондон боялся отупеть от беспросветных тягот.
Его единственными отдушинами в то время были мечты и Оклендская публичная библиотека. Позднее Элиза Лондон, научившая сводного брата читать, вспоминала, как застенчивый и необщительный мальчик пристрастился к чтению и все свободное время проводил с книгой.
«Я читал все подряд, но в основном исторические и приключенческие романы. Читал утром, днем и ночью, в постели и за столом, по дороге в школу и из нее. Я читал на перемене, пока другие мальчики играли», – вспоминал он потом. Его интерес направляла и подогревала сотрудница библиотеки Ина Кулбрит, Уже известным литератором, Лондон написал Ине Кулбрит: «Вы первая, кто поощрил меня к чтению. Я был нетерпеливым, жаждущим, жадным малым. И однажды я нашел в библиотеке книгу о Франсиско Писсаро[97]. Вы проштамповали том, выдали его мне и похвалили за то, что я читаю такие книги. Если бы вы только знали, как я горжусь этим!»
Джек Лондон в возрасте 9 лет со своей собакой по кличке Ролло. 1885 год
Джек Лондон учится в баре. 1886 год
Авантюрные романы Р. Л. Стивенсона, В. Ирвинга и Г. Мелвилла не только подстегнули фантазию, но и подтолкнули к приключениям: «Вглядываясь в туманные дали беспредельного будущего, я собирался продолжать все ту же, как я именовал ее, мужскую игру – странствовать по жизни во всеоружии неистощимого здоровья и неслабеющих мускулов, застрахованный от всяких бед».
Однажды 15-летний Лондон за одну ночь заработал больше, чем за месяц на консервной фабрике. Он одолжил у кормилицы 300 долларов и купил небольшую шхуну. Вдоль Оклендского побережья и в бухте Сан-Франциско он собирал устрицы и продавал их в местные ресторанчики. На берегу он обзавелся полезными, но опасными знакомствами – с местными аферистами, нечистыми на руку моряками и другими персонажами, которыми всегда кишели приморские города. Он писал: «Я встретил здесь самых разнообразных людей, многие из них были в прошлом такими же молодцами, как я, такими же „белокурыми бестиями“, – этих матросов, солдат, рабочих смял, искалечил, лишил человеческого облика тяжелый труд и вечно подстерегающее несчастье, а хозяева бросили их, как старых кляч, на произвол судьбы».
В 17 лет он нанялся матросом на шхуну «Софи Сазерленд», идущую через Тихий океан на тюлений промысел. Позже «Тайфун у берегов Японии», очерк о том морском путешествии, даст в 1893 году старт его писательской карьере и сразу же принесет первую награду – премию одной из калифорнийских газет.
Рейс продлился семь месяцев, и, вернувшись, Лондон устроился каменщиком на джутовую фабрику, затем в кочегарку, а после, не в силах усидеть на месте, вновь отправился путешествовать – теперь уже по железной дороге через всю Америку: «Мне только что минуло 18 лет, и я принял решение пойти бродяжить. С Запада, где люди в цене и где работа сама ищет человека, я то на крыше вагона, то на тормозах добрался до перенаселенных рабочих центров Востока, где люди – что пыль под колесами, где все высунув язык мечутся в поисках работы. Это новое странствие в духе «белокурой бестии» заставило меня взглянуть на жизнь с другой, совершенно новой точки зрения. Я уже не был пролетарием, я, по излюбленному выражению социологов, опустился «на дно», и я был потрясен, узнав те пути, которыми люди сюда попадают». В 1894 году он принял участие в походе на Вашингтон – марше безработных. Общение с люмпенами и жизнь впроголодь быстро утомила Джека: «О, скитаться по путям-дорогам отнюдь не значит срывать цветы наслаждений!» Вскоре юноша был пойман в штате Нью-Йорк и отсидел месяц в тюрьме города Буффалло за бродяжничество. Обо всем этом он напишет позже в автобиографических очерках «Дорога», «Сцапали!» и других.
Бар Heinold’s First and Last Chance существует и по сей день
Фотография ориентировочно 1904–1906 годов. На пляже в Калифорнии фотограф Арнольд Генте ведет съемку группы поэтов и писателей, среди которых самый дальний – Джек Лондон
Примерно в это же время Лондон познакомился с социалистическими идеями, и они его полностью захватили. Он окончательно убедился, что физический труд – путь к страданиям: многие его знакомые умирали от нищеты, болезней и непосильного труда.
«У меня были крепкие мускулы, и капиталисты выжимали из них деньги, а я – весьма скудное пропитание. Я был матросом, грузчиком, бродягой; работал на консервном заводе, на фабриках, в прачечных; косил траву, выколачивал ковры, мыл окна. И никогда не пользовался плодами своих трудов!» Лондон понял: пора полагаться на собственный мозг. «Все дни своей жизни я выполнял тяжелую физическую работу, и каждый день этой работы толкал меня все ближе к пропасти. Я выберусь из пропасти, но выберусь не силой своих мускулов. Я не стану больше работать физически: да поразит меня господь, если я когда-либо вновь возьмусь за тяжелый труд, буду работать руками больше, чем это абсолютно необходимо. С тех пор я всегда бежал от тяжелого физического труда».
Умственные занятия, по убеждениям Лондона, увеличивали срок жизни. Получив премию за первый рассказ, Лондон осознал, что писательством можно зарабатывать. Но для этого недостаточно одного желания и любви к чтению – для начала надо получить образование.
Лондон вернулся в Калифорнию, «засел за книги» и вернулся в старшие классы общеобразовательной школы, чтобы стать, по его словам, «торговцем мозгом». Тогда же он вступил в Социалистическую партию, очарованный ее идеалами: «Не помню, какую книгу я раскрыл первой, да это, пожалуй, и не важно. Я уже был тем, чем был, и книги лишь объяснили мне, что это такое, а именно, что я социалист. С тех пор я прочел немало книг, но ни один экономический или логический довод, ни одно самое убедительное свидетельство неизбежности социализма не оказали на меня того глубокого воздействия, какое я испытал в тот день, когда впервые увидел вокруг себя стены социальной пропасти и почувствовал, что начинаю скользить вниз, вниз – на самое ее дно».