Я отвернулась. Не люблю, когда кто-то видит мои слезы.
— Тань… ну ладно тебе, извини. Нравится тебе он, и ладно, все, я больше не буду лезть.
— Вот и отстань! — не оборачиваясь к нему, буркнула я.
Рома похлопал меня по плечу.
— Не лей слезы… Вадик не любит плакс.
— Да? — я с интересом посмотрела на брата.
Рома пожал плечами и беспечно улыбнулся.
— Не знаю, просто так сказал.
— Дурак!
Зло берет! Не могу долго на него обижаться. Вот так всегда, сперва доведет, а потом сразу же разжалобит и развеселит.
— Мир? — Рома протянул мне мизинчик. Как в детстве, когда он не хотел катать меня на багажнике своего велосипеда, а я ревела от обиды и жаловалась папе.
Я нехотя даю ему свой мизинец. Как королевна, одолжение ему делаю.
Ну да, слабовольная… так уж вышло. Брат у меня все-таки один-единственный.
На улице уже мрачновато, хочется поскорее в светлый, уютный корпус. Сосны скрипят — это они переговариваются между собой… страшные у них все-таки голоса.
Мы идем молча по ухабистой дороге, сухие сосновые иголки хрустят под ногами, а кругом, куда ни глянь, — лес и таинственно темно — там — между высокими стволами.
— Ну и чего с Алей? — не выдержала я.
А Рома как будто только этого и ждал.
— Ну… сама подумай. Увидела, как вы целуетесь на дискотеке, разнылась и убежала. Ее там всем лагерем утешают.
— Ну надо же!
Мне дела нет до нее. Вадик мой! Пусть хоть целое корыто слез наплачет — не отдам! Он МОЙ!
Брат, видно, понял все, что я не сказала, по выражению моего лица, потому что упрекать больше не стал.
Очень верное решение!
Мы дошли почти до ворот, когда он неожиданно сказал:
— Слушай, Тань, а как тебе Оксанка?
— Как мне? Да мне дела до нее нет, выпендрежница она порядочная, хотя бывает и нормальной иногда. — Я смотрю на брата, пытаюсь выискать ответы на вопросы, которые ужасно не хочется задавать, но кажется — это бесполезно. Лицо у него непроницаемое, как у всех героев моих любимых книжек, поэтому я смиренно начинаю говорить: — И вообще, чего ты спрашиваешь? Она только с вами общается, даже ест за вашим столиком, это мне стоило бы у тебя спросить, как она тебе, и все такое…
Рома остановился у ворот и перегородил мне дорогу своей рукой.
— Ну что еще? — нетерпеливо смотрю я.
— Мне она очень даже…
— Что-о-о? А Юля?!
Брат пожал плечами.
— И ты Вадика еще коллекционером называешь!
Возмущение захлестывает меня, как волной. Такое негодование испытываю, словно это я — Юля, которую вот-вот спишут со счетов.
— Тебе нравится Оксана? — недоверчиво уточнила я.
— Угу.
— Но она грезит о Донских! Ты что, не знаешь, что ли?!
— Знаю, но…
— Да она с ума по нему сходит! Только о нем и болтает!
— Знаю! Знаю!!! Но если бы ты поговорила с ней…
— О чем?
— Обо мне, — Рома смущенно улыбнулся. — Ну же, Тань, ты ей симпатична, это точно! Твое мнение могло бы убедить ее…
— Ты с ума сошел? А как же Юля? Да и что я должна сказать Оксане о тебе?
Брат склонил голову набок и задумчиво поднял глаза.
— Сказать, какой я хороший, расписать мои положительные стороны…
— Ну ты наглый!
Рома посерьезнел.
— Кстати, я не сказал Вадику, сколько тебе лет и про выдуманного парня, у которого якобы сессия, — молчал, так что ты могла бы…
У меня от возмущения нет слов. Ну Донских, ну негодяй — все растрепал! Стою, щеки надула, готовлюсь разразиться неподобающими для леди словами, но брат опередил:
— Тебе ничего не стоит замолвить за меня словечко, а я, в свою очередь, до конца смены — могила.
— Ты меня шантажируешь?! — недоверчиво воскликнула я.
Рома рассмеялся.
— Если тебе нравится именно это слово, то — да. Но я бы предпочел называть это взаимовыручкой! Мы родственники как-никак!
Да уж — родственники, вряд ли в этом месяце я смогу об этом позабыть.
Вожатая отчитывала меня, точно воспитательница в детском саду: «Как ты посмела уйти», «как посмела» да «как посмела», раз десять спросила, есть ли у меня соображение, обещала нажаловаться родителям, а потом отпустила в палату.
Девчонки встретили меня вопросом: «Ну как?»
Я рухнула по привычке на свою бывшую постель и закрыла глаза.
— Все отлично!
Люся захлопала в ладоши.
— С ума сойти!
— Я же говорила, — удовлетворенно заявила Жанна.
А Оксана возмутилась:
— А где же подробности?
Мне ужасно лень рассказывать! Вечно так, когда все хорошо, говорить ничего не хочется — это только твое — личное, а когда плохо — не остановиться. Хочется изливать свои беды и изливать, пока все не выплеснутся.
— Ну Та-а-ань, — Оксана присела рядом, — расскажи, он хорошо целуется?
— Да, очень, — я приоткрываю один глаз и весело смотрю на склонившихся надо мной девчонок.
— А почему вы вернулись порознь? — спросила Люся.
Я с чувством нависшего надо мной долга посмотрела на Оксану и пояснила:
— Ромка пришел сказать, что нас разыскивают, а то мы забыли про время.
— Он так тебя любит, — с завистью протянула Люся, — брат, я имею в виду. Так заботится о тебе.
Знала бы она! Заботится он… о себе он заботится. Ну да ладно, раз обещала, значит, придется выполнять.
Я приподнялась на локте и стала заливать:
— Ромка классный, девчонки нам каждый день домой названивают: «Позовите Рому», «А можно Рому» — надоели уже!
Хотя почему «заливать», все так и есть, телефон не успевает остывать от звонков разных девиц.
— Но он верный, — продолжила я.
Теперь уж точно сочиняю. У Ромки что ни день, то новая подружка. И самое интересное, бывшие на него за это не в обиде, продолжают названивать, гулять звать, в любви признаваться. О гордости этих несчастных вообще отдельный разговор.
— Да-а, братан у тебя прикольный, — без раздумий согласилась Жанна. И Люся закивала, Оксана же, на которую была нацелена атака, интереса так и не проявила.
Ну и хватит! Я сделала попытку. Что ж теперь — дифирамбы ему постоянно петь? Люди чего дурного бы не подумали.
Вожатая объявила «отбой». Мы улеглись. Жанна забралась с фонариком под одеяло читать один из моих романов, Люся уснула почти сразу же, а Оксана около часа ночи достала канат и потихоньку выскользнула из окна. Смелости ей не занимать, я бы так не смогла! Одно дело — сбегать всем вместе и совсем другое — одной.
Я лежу — сна ни в одном глазу. И мечтать — не мечтается. Мысли какие-то совершенно несимпатичные бродят в голове. А тут еще, как назло, в туалет приспичило! Туалет у нас на этаже засорился, нужно идти на первый, а так не хочется из-под тепленького одеяла вылезать.
Ничего не поделаешь, спустилась я со второго яруса, вышла из палаты в коридор и пошаркала. В корпусе тихо, даже смех, как обычно, из-за дверей палат не доносился. На первом этаже то же самое. Я быстренько сделала свои дела, а когда обратно шла по холлу, увидела приоткрытое окно и различила голоса — остановилась, прислушалась.
Любопытно же, кто там шепчется! Донских я сразу узнала, а второй очень тихо говорил — непонятно.
Я подошла поближе к окну и увидела две тени. Тот, что тихо говорил, оказался Ромкой. Да и кому еще там быть, можно было сразу догадаться. Они же неразлейвода.
— Саня, прекращай, что я, по-твоему, должен был сделать? — говорил Рома.
— Мог бы сказать ей…
О ком это они интересно? Неужто Донских обижен? Быть такого не может!
— Что сказать? — Рома повысил голос. — Если ты сам не шевелишься, позволь это сделать другим! Она не может сидеть в одиночестве и ждать, когда ты соизволишь…
— Можно подумать, она ждет! — фыркнул Саша.
Так вот про кого они! Значит, Рома рассказал о своей симпатии к Оксане.
Слушать, как они делят Оксану, мне было неинтересно, поэтому я пошла назад в палату, к своей кроватке, теплому одеялу и мечтам о Вадике, на худой конец, хоть к каким-нибудь мечтам.
Глава 8Вымирающий вид
Есть на свете люди, которых слушают все без исключения, о чем бы они ни говорили. Аля одна из них. Наш отряд играет в пионербол с первым отрядом, во время перерыва все садятся неподалеку от площадки на траву и отдыхают. Я вместе с Жанной, Люсей и Оксаной сижу чуть поодаль от остальных, но это не мешает мне слушать, о чем болтает соседняя компашка. Женя-мочалка и еще две девочки — явно не глупые, когда Аля начинает говорить, обычно о какой-то безделице, слушают ее с открытыми ртами. Вот и сейчас Аля вертит перед подружками каким-то пластмассовым браслетом и вещает:
— Ой, девочки, моя мамуля купила его в Египте, когда ездила отдыхать со своим бойфрендом… только представьте — это кость! Самая настоящая кость верблюда! Вы хоть видели когда-нибудь верблюдов? У них есть горбик и они еще плеваться умеют!
— Я несколько раз каталась на верблюде, — негромко замечает Женя-мочалка.
Казалось бы, вот он — человек, который знает о верблюдах достаточно, чтобы всем рассказать, но этого как будто никто не замечает, все продолжают впитывать Алину чушь.
— А что сегодня было, просто смех, — улыбается королева Спелой пшеницы, — сейчас расскажу, будете смеяться!
Все послушно, без всякого усилия натягивают улыбки, и, кажется, даже я улыбаюсь. Сама не понимаю чему.
— Сплю я сегодня ночью, ворочаюсь… одеяло мое скрутилось в колбаску, лежит оно рядом, я обнимаю его и во сне думаю: «Надо же, как вырос мой плюшевый змей». Представляете, я решила вдруг, что нахожусь дома и обнимаю свою игрушку любимую!
— Идиотка, — закатила глаза Оксана, которая, как и я, прислушивалась к разговору девчонок.
— Да, мозгов кот наплакал, — усмехнулась Жанна.
Люся корректно промолчала, я тоже.
Мозгов-то, может, у нее и того меньше, чем кот мог бы наплакать, но окружающие ее заслушиваются. Мистика просто! Возле нее даже самым умникам лучше помалкивать, чтобы не чувствовать себя оплеванными, когда никто не обратит на их умности ни малейшего внимания.