Нет, так нельзя. Я не могу. После того ужаса в Бископс-Арнё — не могу.
Войдя в дом, я первым делом позвонил полькам и сказал, что передумал, я не хочу снимать их квартиру, я нашел вариант лучше, простите, пожалуйста, так вышло.
— Ничего страшного, — сказали они.
После чего я снова оказался на исходной позиции.
— Ты рехнулся?! — заорал Гейр, когда я ему рассказал. — Ты отказался от квартиры на Сёдере, к тому же недорогой, потому что опасаешься, что кто-то едва тебе известный, возможно, подумает, будто ты его преследуешь? Ты знаешь, сколько лет я ищу квартиру в центре? Их невозможно найти. Их нет. И тут являешься ты, тебе на блюдечке с золотой каемочкой подносят одну квартиру, потом вторую, а ты воротишь нос! Да ты охренел!
— Поздно, — ответил я. — Слушай, а можно я напрошусь в гости? Вы мне теперь почти как семья стали. Так что давайте я приеду на воскресный обед?
— Чувства твои я разделяю с одной поправкой: сегодня понедельник. И отцовско-сыновние отношения мне плохо даются, предлагаю Цезаря и Брута.
— А Цезарем у нас кто будет?
— Зачем задавать дурацкие вопросы? Рано или поздно ты нападешь на меня со спины. Ну ладно, приезжай. Здесь поговорим.
Мы поужинали, я вышел на балкончик покурить и допить свой кофе, Гейр пошел со мной; мы разговаривали о релятивистском отношении к миру, свойственном нам обоим, о том, что мир поменялся, когда поменялась культура, но все равно остался для нас всем, так что за его пределами человеку по-прежнему ничего не видно, следовательно, ничего и не существует, — а также о предпосылках этого: мы так думаем потому, что учились в университете в разгар постмодернизма и постструктурализма и росли на Фуко и Дерриде, либо все так и обстоит на самом деле; но в таком случае не отрицаем ли мы постоянную, неизменную и неотносительную первооснову. Гейр рассказал, что один знакомый перестал с ним разговаривать после их препирательств об абсолютном и относительном. Мне показалось странным порывать с человеком по такому поводу, но я ничего не сказал. «Для меня социальное — это все, — заявил Гейр. — Человеческое. За его пределами меня ничего не интересует». — «А меня интересует», — сказал я. «Да ну? И что же именно?» — «Деревья», — ответил я. Он заржал: «Паттерн у растений. У кристаллов. В камнях. В ландшафте. И в галактике». — «Ты говоришь о фракталах?» — «Например. Но вообще все, что связывает мертвое и живое, все известные доминирующие формы. Облака! Дюны! Вот это все очень меня интересует». — «Бог мой, какая скука», — вздохнул Гейр. «Ничего подобного!» — сказал я. «Еще какая», — ответил Гейр. «Пойдем в дом?» — предложил я.
Я налил себе еще кофе и спросил Гейра, могу ли я воспользоваться телефоном.
— Конечно! А кому будешь звонить?
— Линде. Это…
— Да-да-да. Ради которой ты уже успел отказаться от квартиры.
Я набрал номер, это был уж раз пятнадцатый. К моему изумлению, она ответила:
— Линда.
— О, привет. Это Карл Уве Кнаусгор.
— Привет, — сказала она. — Это правда ты?
— Да. Я в Стокгольме.
— Да? В отпуск приехал?
— Нет, не совсем. Я решил пожить у вас тут немного.
— Правда? Вот круто!
— Угу. Я тут уже несколько недель. Я тебе звонил, но ты не брала трубку.
— Я была в Висбю.
— Да?
— Ездила поработать.
— Здорово.
— Да, очень здорово. Я не так много написала, но…
— Понятно, — сказал я.
Повисла пауза.
— Я думал, может, нам как-нибудь кофе попить?
— С удовольствием. Я теперь здесь.
— Завтра, например. Ты очень занята?
— Завтра? Можем попробовать, лучше до обеда.
— Отлично.
— А ты где живешь?
— Я у Нюторгет.
— Прекрасно! Давай там и встретимся? Ты знаешь пиццерию на углу? Напротив нее с другой стороны кафе. Давай там?
— Давай. А когда тебе удобно? Одиннадцать? Двенадцать?
— Двенадцать нормально.
— Чудесно. Тогда увидимся!
— Пока!
— Пока!
Я положил трубку и подошел к Гейру, он сидел на диване с чашкой в руках и смотрел на меня:
— Ну что, клюнула наконец?
— Ага, договорились завтра увидеться.
— Понятно. Вечером зайду, доложишь.
За час до назначенного времени я уже сидел в кафе с рукописью, которую вычитывал как литконсультант, это был роман Кристины Нэсс, и работал. Стоило мне подумать о Линде, и тут же во мне просыпалось предвкушение. Нет, никаких видов на нее у меня не было, эти мысли я похоронил, скорее меня волновала сама предстоящая встреча, как все пройдет.
Я заметил Линду, когда она спрыгнула с велосипеда, потом поставила его передним колесом в стойку у входа, навесила замок, посмотрела в окно, возможно на свое отражение, открыла дверь и вошла. В кафе клубился народ, но она меня сразу углядела и пошла ко мне.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — сказал я.
— Я только схожу заказ сделаю. Ты что-нибудь хочешь?
— Нет, спасибо, — сказал я.
Округлилась как будто — это первое, что я заметил, — почти мальчишеская худоба исчезла.
Она положила руку на прилавок и повернула голову в сторону официанта, стоявшего у шипящей кофе-машины. Я вздохнул всем телом. И зажег сигарету.
Она вернулась с чашкой чая и села за столик.
— Ну, привет, — опять сказала она.
— Привет, — ответил я.
У нее были серо-зеленые глаза, и я вспомнил, как иногда они вдруг расширялись, будто безо всякой причины.
Она вытащила круглое ситечко, поднесла чашку к губам и подула на чай.
— Давно не виделись, — сказал я. — Ты как?
Она сделала маленький глоток и поставила чашку на стол.
— Нормально, — сказала она. — Вот только что были с подругой в Бразилии. А оттуда я прямиком полетела в Висбю. Так что я еще не перестроилась обратно.
— Но ты пишешь?
Она чуть скривилась и посмотрела в стол.
— Пытаюсь, да. А ты?
— Тоже пытаюсь.
Она улыбнулась.
— А ты правда собрался жить в Стокгольме?
Я пожал плечами:
— Ну какое-то время точно.
— Здорово, — сказала она. — Тогда будем встречаться. В смысле общаться.
— Да.
— Ты кого еще в городе знаешь?
— У меня тут только один знакомый, Гейр. Он тоже из Норвегии. А больше никого не знаю.
— А Мирья? Ты же ее знаешь. По Бископс-Арнё, я имею в виду.
— Ну, ее я, считай, не знаю. Как у нее дела, кстати говоря?
— Хорошо, мне кажется.
Мы замолчали.
Слишком о многом мы не могли говорить, слишком многого нам нельзя было касаться. Но раз уж мы сели вместе за этот столик, надо было вести беседу.
— Рассказ твой в «Ваганте» крутой был, — сказал я. — Прямо крутой.
Она улыбнулась и опустила глаза:
— Спасибо.
— Язык взрывной. И сам рассказ такой красивый. В нем как будто… фуф, как же трудно формулировать… что-то гипнотическое такое.
Она по-прежнему смотрела в стол.
— Ты рассказы сейчас пишешь, да?
— Ну вроде как да. Прозу, во всяком случае.
— Здорово.
— А ты?
— Да ничего не пишу. Я четыре года пытался написать роман, но сейчас перед отъездом опять отправил все в помойку.
Еще помолчали. Я раскурил новую сигарету.
— Приятно снова с тобой повидаться, — сказал я.
— И мне тоже.
— Я пока тебя ждал, читал рукопись, — сказал я и показал на стопку листов рядом с собой. — Кристины Нэсс. Ты ее знаешь?
— Как ни странно, знаю. Я ее не читала, но она выступала в Бископс-Арнё вместе с двумя мужчинами-писателями.
— Правда? Это интересно, потому что она пишет как раз о Бископс-Арнё. Как молоденькая девушка из Норвегии приезжает туда.
Господи, что я делаю? Что я несу?
Линда улыбнулась.
— Я не так много читаю, — сказала она. — И уже не понимаю, писатель я вообще или нет.
— Ты?!
— Но я хорошо запомнила тот визит норвежских писателей. Они были сама амбициозность, особенно мужчины, оба. И очень много знали о литературе.
— Как их звали?
Она сделала долгий вдох:
— Одного точно звали Туре, тут я уверена. И оба из «Ваганта».
— А, понятно. Это были Туре Ренберг и Эспен Стюеланн. Я вспомнил, они ездили туда.
— Да, точно.
— Два моих лучших друга.
— Серьезно?
— Но они все время грызутся как кошка с собакой. Их уже нельзя в одной комнате держать.
— Так ты дружишь с ними порознь?
— Можно и так сказать.
— И ты произвел на меня впечатление тоже.
— Я?
— Ты. Ингмар Лемхаген рассказал нам о твоей книге задолго до твоего приезда. И вообще хотел только о ней и говорить.
Мы снова замолкли.
Она встала и пошла в туалет.
Безнадега, подумал я. Несу какую-то пургу, как идиот. А как быть-то?
Вот черт, о чем вообще люди разговаривают?
Поодаль шипела и шкварчала кофемашина. У прилавка стояла длинная очередь, движения людей говорили о нетерпении. За окном серела серость. В парке желтела волглая трава.
Линда вернулась и села на свое место.
— Чем занимаешься? Город уже знаешь?
Я помотал головой:
— Почти нет. Но я пишу. И каждый день плаваю в бассейне на Медборгарплатсен.
— Да? Я тоже там плаваю. Не каждый день, но почти.
Мы обменялись улыбками.
Я достал мобильный и посмотрел на часы.
— Мне скоро пора идти, — сказал я.
Она кивнула.
— Может, еще как-нибудь чаю попьем?
— С удовольствием. Когда?
Она пожала плечами.
— Ты мне позвони, хорошо?
— Конечно.
Я положил рукопись и телефон в сумку и встал.
— Значит, услышимся. Приятно было повидаться.
— Пока, — сказала она.
С сумкой в руке я быстро шагал вниз по улице, потом свернул вбок мимо парка, и еще один поворот на широкую улицу, где моя квартира.
Никаких подвижек, ничего не стронулось с места, — как встретились, так и расстались.
Но чего я ждал?
Некуда нам двигаться, так?
Я не спросил ее о квартире. Не спросил о контактах. Ни о чем.
К тому же я жирный.
Дома я плюхнулся навзничь на водяную кровать и уставился в потолок. Линда стала не такая, как раньше. Словно другой человек.