— Разве? — спросил Гейр. — Вроде чем меньше имеешь, тем проще живется?
— Мне точно нет, — сказал я. — Это теперь вещи ничего не значат. А раньше значили о-го-го. Вся жизнь могла зависеть от какой-нибудь ерунды, от мелочовки.
— Подмечено верно, — сказал Гейр, — но я бы не назвал это оптимизмом. Фатализмом — да.
— Все, что случается, — случается, — сказал я. — Но сейчас мы все собрались за этим столом. Выпьем за это! Скол!
— Скол!
— Семь минут до новогодних курантов, — сказала Линда. — Включим телевизор? Послушаем Яна Мальмшё?
— Это кто такой? — спросил я, подошел к ней и протянул руку. Она ухватилась за нее и встала на ноги.
— Актер. Он декламирует стихотворение, а потом считает удары курантов[60]. В Швеции такая традиция.
— Тогда включай, — сказал я.
Пока она занималась этим, я подошел к окну и открыл его. Шум и грохот петард становился все оглушительней с каждой минутой, теперь трещало и взрывалось непрестанно, шумовая стена поднялась выше крыш. И толпа на улице стала гуще. Шампанское и бенгальские огни, тяжелые пальто поверх праздничной упаковки тел. Никаких детей, одни веселые пьяные взрослые.
Линда принесла последнюю бутылку шампанского, открыла пробку и налила доверху пузырящиеся бокалы. С ними в руках мы столпились у окна. Я оглядел нас — радостные, возбужденные, болтают, тычут пальцами, чокаются. На улице завыли сирены.
— Или война началась, или 2004-й наступил, — сказал Гейр.
Я обнял Линду и притянул к себе. Мы посмотрели друг другу в глаза.
— С Новым годом! — сказал я и поцеловал ее.
— С Новым годом, возлюбленный мой принц, — сказала она. — Это наш год!
— Да! — кивнул я. — Этот год наш!
Когда все вдоволь нацеловались и напоздравляли друг друга и потихоньку стали расходиться с улицы по домам, Андерс и Хелена вспомнили о своем китайском шаре. Мы оделись и вышли во внутренний двор. Андерс поджег фитиль, теплый воздух медленно стал поднимать шар, и, когда Андерс наконец выпустил шар из рук, он заскользил вверх вдоль стены дома, беззвучный и светящийся. Мы провожали его взглядом, пока он окончательно не скрылся за крышами Эстермальма. Вернувшись в квартиру, мы снова сели за стол. Разговор стал растекаться и рассеиваться, но временами все же собирался воедино; например, когда Линда взялась живописать, как гимназисткой попала на светскую вечеринку — на виллу с огромным бассейном, огороженным гигантского размера стеклянной стеной, сказала Линда и призналась, что в какой-то момент, когда все полезли купаться в бассейн, она, ныряя, ударила ногой по стеклянной стене, а та возьми да и разлетись с грохотом на миллион звенящих осколков.
— Тот звук я не забуду никогда, — сказала Линда.
Вступил Андерс с рассказом о поездке в Альпы, он катался офпист[61], и вдруг земля ушла из-под ног. С лыжами на ногах он упал в расщелину, глубиной метров шесть, вероятно, и потерял сознание. Его вывезли вертолетом. Он сломал позвоночник, и была опасность, что его парализует; немедленная операция, незнамо сколько недель в больнице; время от времени, рассказывал он, у кровати возникал, как во сне, сидящий на стуле отец, и от него разило спиртным.
На этом месте Андерс встал, вышел на середину комнаты и задрал рубашку на спине, чтобы показать нам длинный шрам.
Когда мне было семнадцать, заговорил я, у нас лопнуло колесо на скорости сто километров, мы проскребли боком о фонарь, перелетели через дорогу и приземлились в канаве, чудесным образом не покалечась, при том что машина разбилась в хлам. Но самым ужасным была не авария, а холод, минус двадцать как минимум, а мы в футболках, кроссовках и пиджаках, мы же возвращались с концерта Imperiet, и в таком виде торчали несколько часов на шоссе, ночью, посреди Телемарка, пока сумели поймать попутку.
Я налил коньяку Андерсу, Гейру и себе, Линда зевнула, Хелена начала историю, произошедшую с ней в Лос-Анджелесе, но вдруг где-то в доме заорала сигнализация.
— Что за черт? — удивился Андерс. — Противопожарная?
— Сегодня Новый год, — напомнил Гейр.
— Надо выходить из квартиры? — спросила Линда и устроилась поудобнее на диване.
— Пойду посмотрю для начала, — сказал я.
— И я с тобой, — вызвался Гейр.
Мы вышли на площадку. Дыма не было. Но звук раздавался с первого этажа, и мы побежали вниз. Над лифтом горела лампочка. Я потянулся и заглянул в стеклянное окошко в двери. Кто-то лежал в лифте на полу. Я открыл дверь. Русская соседка. Она лежала на спине, задрав ноги на стену лифта. Одета празднично, на выход: черное платье с какими-то пайетками на груди, чулки телесного цвета и высоченные каблуки. Увидев нас, она рассмеялась. Я рефлекторно взглянул сначала на ее ляжки и черную перемычку трусов между ними, а уж потом перевел взгляд на лицо.
— Я не могу встать, — сказала она.
— Сейчас поможем, — ответил я. Потянул ее за руку, и она смогла сесть. Гейр взялся с другой стороны, и вдвоем мы сумели поднять ее на ноги. Она все время смеялась. Тяжелые пары парфюма и алкоголя заполняли крошечную кабину.
— Вот спасибочки, — сказала она. — Спасибочки-преспасибочки.
Она взяла мои руки в свои, нагнулась и поцеловала их — сначала одну, потом другую. Затем задрала голову и посмотрела на меня.
— Ты красавчик, — продолжала она.
— Теперь поехали наверх, — сказал я.
Нажал кнопку этажа и закрыл дверцу. Гейр улыбался во весь рот, поглядывая то на нее, то на меня. Когда лифт поехал, она тяжело привалилась ко мне.
— Ну вот, — сказал я. — Приехали. Ключ есть?
Она заглянула в маленькую сумочку, висевшую на одном плече, сунула внутрь руку и перебирала содержимое, качаясь взад-вперед, как дерево на ветру.
— Вот! — сказала она победно, вытягивая за кольцо связку ключей. Гейр выставил руку и придержал ее за плечо, когда она потянулась с ключом к замку и вся стала клониться вперед.
— Шаг вперед! — сказал он. — Ну, вот и все.
Она послушалась. Несколько секунд возни с ключом, и он вошел в замок.
— Вот спасибо, — снова поблагодарила она. — Вы прям как два ангела-спасителя сегодня.
— Не за что, — сказал Гейр. — Удачи!
Когда мы шли к нам наверх по лестнице, Гейр спросил:
— Это ваша сумасшедшая соседка?
Я кивнул.
— Так она проститутка, что ли?
Я помотал головой:
— Нет, насколько я знаю.
— Да наверняка. Сам подумай, откуда бы у нее деньги здесь жить? И видок тот еще. Но она ведь не дура, да?
— Прекрати, — сказал я. — Самая обычная тетка. Просто очень несчастная, пьющая и из России. Плюс расторможенность импульсов.
— Вот я и говорю, — засмеялся Гейр.
— Что это было? — спросила Хелена из гостиной.
— Наша русская соседка, — ответил я, входя в комнату. — Упала в лифте и не могла встать, потому что пьяная в дым. Мы помогли ей попасть в квартиру.
— Она целовала Карлу Уве руки и говорила, что он красавчик, — доложил Гейр.
Все посмеялись.
— И это после того, как она несколько раз являлась сюда и крыла меня последними словами, — сказал я. — Мы чуть рассудком не тронулись.
— Кошмарная тетка, — сказала Линда. — Она вообще себя не контролирует. Каждый раз, проходя мимо, я реально опасаюсь, не пырнет ли она меня ножом. Она смотрит на меня с ненавистью. Верите? С дикой ненавистью.
— Время начинает играть против нее, — сказал Гейр. — А тут являетесь вы, счастливые голубки и с пузом.
— Думаешь, дело в этом? — сказал я.
— Естественно, — сказала Линда. — Надо нам было с самого начала не показывать своих чувств. А мы вели себя слишком откровенно. И теперь она на нас зациклилась.
— Ну да, — сказал я. — Кто хочет десерт? Линда приготовила свое знаменитое тирамису.
— О! — сказала Хелена.
— Знаменито оно тем, что я умею готовить только его, — сказала Линда.
Я принес кофе и тирамису, и мы снова сели за стол. Но не успели расположиться, как внизу загремела музыка.
— Вот так и живем, — сказал я.
— А нельзя ее выпереть отсюда? — спросил Андерс. — Если хотите, могу устроить.
— Это каким же образом? — спросила Хелена.
— У меня свои методы, — ответил Андерс.
— Да ну? — сказала Хелена.
— Заявите в полицию, — предложил Гейр. — Тогда она поймет, что дело серьезное.
— Ты думаешь? — спросил я.
— Естественно. Если вы не будете действовать решительно, цирк никогда не кончится.
На этих словах музыка оборвалась так же резко, как включилась. Дверь внизу хлопнула. По ступенькам зацокали каблуки.
— Она явится к нам? Сейчас? — сказал я.
Все замолкли и вслушивались в шаги за дверью. Но они прошли мимо и направились дальше вверх. И тут же вернулись назад, процокали вниз и стихли. Я подошел к окну и посмотрел на улицу. В платье, безо всякой верхней одежды и в одной туфле она вывалилась из дома на белую проезжую часть. Махнула рукой, мимо ехало такси. Оно остановилось, соседка загрузилась в машину.
— Она села в такси, — сообщил я. — В одной туфле. В силе воли ей не откажешь, во всяком случае.
Я вернулся за стол, и разговор перетек на другие темы. Около двух ночи Андерс с Хеленой засобирались домой, надели тяжелое зимнее пальто и куртку, обнялись с нами и вышли в ночь, Андерс нес спящую дочку на руках. Гейр и Кристина через полчаса тоже ушли, Гейр не сразу, с полдороги он явился обратно с туфлей на высоком каблуке в руке.
— Я как принц из «Золушки», — сказал он. — Что мне делать с туфлей?
— Поставь ей под дверь. Пока-пока, мы спать ложимся, — ответил я.
Когда, убрав со стола и запустив посудомоечную машину, я вошел в спальню, Линда уже спала. Но не крепко, потому что она открыла глаза и сонно улыбалась мне, пока я раздевался.
— Хороший вечер получился? — сказал я.
— Да, хороший, — сказала она.
— Думаешь, они довольны? — спросил я, укладываясь и прижимаясь к ней.
— Думаю, да. А тебе кажется, нет?