13. Но мне нравится его поддразнивать: он так невозмутим и воспринимает жизнь слишком серьезно. Вы слышали его ответ?
— Нет, мадам.
— Тогда я вам скажу, — продолжала герцогиня. — Он ответил: «Как вы можете говорить такое? Девушка, которую я привез сюда, — самое чистое и прекрасное создание из всех, кого я когда-либо встречал в жизни».
Надеюсь, это послужит вам утешением?
— Он… он так… сказал? — запинаясь, выговорила Леона, и глаза ее округлились. — Я не могу поверить в это, мадам.
— Но это правда, — заверила ее герцогиня. — И, сказать по чести, я думаю, что слегка вас приревновала. Вот почему и держалась так холодно и принужденно, когда мы встретились впервые. Видите ли, до сих пор Джулиен душой и сердцем всецело принадлежал мне.
— Я не знаю… что вы имеете в виду, мадам, — пробормотала Леона. — Лорд Чард не интересуется мною, уверяю вас. Его занимает совсем другое, связанное с моим… домом.
Голос ее задрожал, и герцогиня не стала настаивать на дальнейших объяснениях. Вместо этого она сказала:
— Мне остается только еще раз извиниться перед вами за свою бестактность. И чтобы показать, что вы простили меня, не позволите ли мне одолжить вам все необходимое, пока вы здесь?
— В этом нет нужды, — ответила Леона. — У меня есть платье, чтобы надеть сегодня к обеду, а завтра мы должны уехать.
Она сделала легкий жест в направлении батистового платья, страстно желая в эту минуту, чтобы оно не выглядело столь плачевно старомодным и поношенным.
— Значит, вы все еще сердитесь на меня, — вздохнула герцогиня. — И, коль скоро вы так суровы ко мне, клянусь вам, что я закроюсь в спальне и не присоединюсь к джентльменам за обедом. Таким способом я наказываю своего мужа, когда он мне докучает. Для него нет ничего хуже моего отсутствия за столом. И вы так расстроите меня, если откажетесь меня простить, что я непременно останусь в постели и ничего не стану есть.
Леона все еще сопротивлялась, и герцогиня взглянула на нее с таким решительным видом, что можно было не сомневаться, что она в точности сдержит обещание, если ей не удастся настоять на своем.
— О, пожалуйста, мадам… — пробормотала Леона в замешательстве. — Вряд ли вам будет удобно одолжить свои лучшие платья чужому человеку. И я уверяю вас, что для этого нет никаких оснований.
— Оснований более чем достаточно, — заявила герцогиня. — Я эгоистична, самолюбива и до крайности склонна говорить и поступать, не считаясь с чувствами других людей. Мне стыдно за себя, и я просто обязана исправить свой промах. Умоляю вас сжалиться надо мною, иначе, клянусь вам, мое настроение будет испорчено на всю ночь.
Она говорила с таким пафосом в голосе, что Леона не смогла сдержать улыбки.
— О, мадам, вы преувеличиваете, — ответила она.
— Нет, ни в коей мере! — заверила ее герцогиня. — Вы не знаете, до чего глупо я выгляжу со стороны, когда испытываю угрызения совести. Герцог приходит в бешенство от моих выходок, но это бесполезно. Я сижу в меланхолии и размышляю над своими грехами до тех пор, пока не начинаю все видеть в таком черном свете, что мне кажется, я никогда больше не смогу улыбнуться снова.
— Прошу вас, не надо так, мадам, — взмолилась Леона.
— Тогда давайте пройдем в мою комнату и выберем Для вас что-нибудь подходящее из одежды, — уговаривала ее герцогиня.
Все еще колеблясь и в то же время чувствуя, как последние остатки ее гордости тают, словно утренний туман под лучами восходящего солнца, Леона не нашла ничего лучшего, как покориться.
— Хорошо… я согласна… — пробормотала она, запинаясь, едва ощутив прикосновение щеки герцогини к своему лицу.
— Да благословит вас бог! — воскликнула эта темпераментная леди. — Вы простили меня, и я снова счастлива. Давайте немного развлечемся. Больше всего на свете я обожаю наряды. Мы обе должны выглядеть наилучшим образом и поразить этих бестолковых мужчин. Это все их вина с самого начала — как всегда. Пойдемте!
Она подхватила Леону под руку и поспешила через лестничную клетку в комнату, которая показалась восхищенному взгляду девушки еще более просторной и великолепной. Все драпировки здесь были из белой парчи с вышитыми на ней герцогскими гербами, и покрытая серебром кровать была украшена белыми страусовыми перьями и горностаевым покрывалом с каймой из брюссельских кружев.
— Мебель привезена из Италии, — объяснила герцогиня, пока Леона стояла как зачарованная, любуясь красотой комнаты. — Серебряный туалетный прибор был подарен Карлом Вторым одной из его фавориток. Что за прелесть эти маленькие купидоны, играющие на арфе, вы не находите? А этот ковер был соткан третьей герцогиней собственными руками. Взгляните на эти крошечные петельки. Какая работа! Уверяю вас, лично я выбрала бы себе лучшее занятие в свободное время, чем сидеть безотрывно за шитьем, но, как я слышала, третий герцог был весьма романтической натурой и постоянно в кого-нибудь влюблялся, за исключением своей собственной жены.
Герцогиня, весело щебеча, проследовала в дальний конец комнаты и распахнула дверцу стоявшего там огромного платяного шкафа. Леона никогда в жизни не видела так много платьев сразу и даже ахнула, когда они затрепетали на ветру, словно крылья многоцветной стаи птиц — голубые, зеленые, малиновые, оранжевые, золотистые и розовые. Они шевелились, словно живые, как будто с нетерпением ждали случая быть снятыми с вешалок и предстать перед светом, чтобы их красоту могли оценить.
— Я никогда раньше не видела столько платьев сразу, — почти шепотом произнесла Леона.
— О, здесь всего лишь малая часть того, чем я владею, — ответила герцогиня. — У меня есть еще полный большой шкаф в комнате моей горничной, а многие из платьев я оставила в Лондоне — нет смысла привозить сюда, к примеру, мои бальные наряды. Но мы подберем для вас что-нибудь очаровательное. Позвольте мне взглянуть на вас. — Она обернулась, внимательно осматривая Леону опытным глазом. — Яркие тона, которые я ношу, вам совершенно не подойдут, — продолжала она, словно разговаривая сама с собой. — Вы так молоды, и эти золотые волосы и нежная светлая кожа нуждаются в обрамлении, которое подчеркнет их красоту. Вам следует носить белое или бледно-голубое и иногда, по возможности, розовато-лиловое, оттенка пармских фиалок. Но сегодня вечером вы должны выглядеть великолепно. Я хочу, чтобы вы удивили их всех.
Леона не возражала, но в душу ее закрадывалось легкое возбуждение. «Удивить их всех» означало в данный момент удивить лорда Чарда. Он видел ее среди роскоши Клантонбери в старом сером платьице. Быть может, он стыдился ее убогого вида? Леоне достаточно было сравнить себя с герцогиней, чтобы понять, как она выглядела в его глазах.
— Я знаю! — воскликнула герцогиня. — Белый газ!
Я купила эту материю всего лишь месяц тому назад на Бонд-стрит, и меня уверяли, что это самый последний товар из Франции.
Она вынула платье из гардероба, и Леона увидела, что оно в самом деле было прелестно, нечто такое, чего она даже представить себе не могла, потому что ей никогда не приходилось видеть ничего подобного.
— Примерьте, — распорядилась герцогиня. — О, но это же просто чудо! Ручаюсь, что вы сами себя не узнаете, когда я закончу.
Эта угроза, принятая Леоной с восторгом, была с блеском исполнена, когда двумя часами позже она взглянула на себя в длинное зеркало и действительно увидела перед собой особу, совершенно отличную от той робкой, застенчивой девушки, которая переступила порог спальни герцогини.
Ее переодели с ног до головы, кожи касалось тонкое шелковое нижнее белье, волосы были уложены и завиты горничной герцогини по самой последней моде.
Ее носик был слегка припудрен, а алые губы чуть подкрашены помадой.
— Смотрите не перестарайтесь. Мари, — наставляла герцогиня свою горничную. — Она молода и не нуждается в особых ухищрениях.
— Однако ma'm'selle est ravissante!14 — воскликнула та в ответ, и Леона догадалась, что среди тех качеств, которые больше всего восхищали герцогиню в французах, не последнее место занимали умелые пальцы и хороший вкус ее горничной.
— А теперь платье, ma'm'selle, — обратилась к ней Мари, после того как наконец застегнула вокруг ее шеи ожерелье из мелких бриллиантов.
Платье сидело на Леоне как влитое. Нежно-голубые, шитые серебром ленты поддерживали грудь и обрамляли изящными складками шею. Белый газ с серебряными блестками ниспадал до самых пят, поверх него было надето серебристо-голубое боа.
— Теперь дайте мне взглянуть на вас, — скомандовала герцогиня. — О, Мари, веер и браслет, под пару ожерелью!
Она отступила на шаг полюбоваться произведением своих рук. Леона посмотрела в зеркало и увидела совершенно незнакомую и очень красивую юную девушку, которая прежде никогда не привлекала к себе ее внимания.
— Неужели это я?! — невольно воскликнула она.
Герцогиня даже ахнула от удовольствия.
— Как раз то же самое скажут и другие, — заявила она со смехом. — Погодите, пока вас не увидит Джулиен.
Леона покраснела и затем пробормотала нерешительно:
— Быть может, он не заметит.
— Конечно, заметит, — ответила герцогиня. — Если только у него есть глаза, ему ничего другого не останется.
Кроме того, разве он уже не говорил, что вы прекрасны?
Прекрасны в этом старом сером платье и белой шали?
Дитя мое, где вы только купили такие вещи?
— Боюсь, что им уже довольно много лет, — призналась Леона, словно оправдываясь. — Но это все, что у меня есть.
— Ну вот, я опять за свое, начинаю говорить лишнее, — быстро перебила ее герцогиня. — Да еще в таком дурном тоне. О, моя дорогая, моя дорогая! Когда только я научусь сдерживать свой язык? Герцог часто упрекает меня за это, уверяю вас. Моя милая, мне вовсе не хотелось вас обидеть. Но вы сами видите не хуже моего, как подходящий наряд может вас изменить.
— Да, я понимаю, — ответила Леона. — Но, пожалуйста, не думайте, что меня задели ваши слова о моем сером платье. Я знаю, что оно выглядит ужасно, но когда у меня появляются деньги — что случается нечасто, — всегда находится множество более важных вещей, на которые их необходимо потратить, например на еду, жалованье слугам и даже на овец!