– Прибытие ваших величеств в усадьбу – огромная честь. Мы приготовили скромное угощение, нижайше прошу откушать и отдохнуть.
Он низко склонился перед королевой, а затем бросился проверять, все ли готово. В мгновение ока появились столы со всевозможными яствами. Десятки артистов и музыкантов развлекали высоких гостей. Издавна на таких пирах было принято вплетать в волосы цветы, и кинё деликатно украшали цветами головы достопочтенной публики, отчего настроение становилось все более праздничным. Подавали отнюдь не «скромное угощение», как изволил выразиться Ёнъин-бэк. Он намеревался устраивать пышные пиры каждый день, пока двор не вернется в Кэгён.
Сан слушала, как постепенно затихают гомон и пение, обрывки которых доносил из усадьбы ветер. Очередной пир заканчивался раньше обычного – наверное, из-за того, что завтра ожидался выезд на охоту вана и наследного принца. Несколько дней подряд высокородная компания лишь стреляла уток и выпускала соколов, а затем веселилась до поздней ночи, но перед последней большой охотой требовалось хорошо выспаться.
Красный закат озарял небо. Дожидаясь, пока полностью стемнеет, Сан сидела возле дома, напрягая слух. В фермерском доме чанса, где остановилась Сан, жили смотритель за полевыми работами и рабочие – жилище было в чем-то сродни казарме. Располагалось оно у подножия горы и смотрело прямо на великолепный Покчжончжан, которым владела Сан. Девушка оказалась здесь раньше, чем королевская процессия добралась до усадьбы.
Двое мужчин прошли по двору, но Сан даже не попыталась спрятать лицо. Здесь она была в безопасности и свободно отвечала, когда к ней обращались. Все, кто жил в чанса, начиная с мужа нянюшки, который и являлся смотрителем, знали, что этой девушке, переодетой в мужское платье, принадлежат все земли вокруг. Обитавшие здесь беженцы благодаря Сан имели крышу над головой и работу.
В те времена многочисленные родственники вана, ставленники королевы и крупные чиновные бюрократы изыскивали различные способы присвоения государственных земель, из-за чего распространилась подтасовка жалованных грамот сапхэ. После опустошительных монгольских нашествий свободная государственная земля раздавалась крестьянам для обработки; собственность на землю удостоверяла грамота сапхэ, которая также освобождала владельца от уплаты земельного налога. Алчные богачи шли на всяческие уловки, чтобы тоже получить сапхэ, а завладев документом, присваивали больше земель, с которых не платили налог. Более того, они часто отбирали сапхэ у мелких владельцев, из-за чего крестьянам приходилось покидать свою землю и становиться бродягами. В ходу были и подделки, и кражи.
Подобные дела пришлись по душе Ёнъин-бэку: благодаря фальшивым сапхэ он прибрал к рукам несколько обширных полей. Он не брезговал и ростовщичеством, требуя от крестьян, которые не смогли вернуть ему долг рисом, расплачиваться землей. Безземельные должники становились его рабами. По мере того как уменьшалось количество земель, с которых собирали налог, остальные владельцы вынуждены были платить все больше и больше и в конце концов тоже превращались в должников. А потому с каждым годом у Ёнъин-бэка прибавлялось земельных наделов и становилось все больше рабов, их обрабатывавших. Чиновников, в обязанности которых входило следить за нарушениями, Ёнъин-бэк купил, и его власть была абсолютной.
Большинство рабочих на личных землях Сан были беженцами с земель ее отца или других крупных землевладельцев. Сан стала защитницей их свободы, а потому могла доверить им и свою тайну, оставаясь перед ними самой собой.
Когда зашло солнце, к Сан подошел смотритель. Он прошептал несколько слов, и Сан поднялась, выпрямляя затекшую спину. Она взяла из рук старика фонарь, для маскировки обернутый несколькими слоями ткани, и направилась к воротам.
Когда ворота со скрипом раскрылись, смотритель обеспокоенно спросил:
– Вам в самом деле надо идти?
Сан слегка кивнула. Она солгала смотрителю, сказав, что собирается проведать ребенка беженцев, которые жили недалеко от чанса. Так как из-за охоты вокруг то и дело встречались незнакомцы, на нее никто не обратит внимания. Однако смотрителю все равно не хотелось отпускать госпожу.
– Непременно одной? Дороги совсем не видно.
Ответная улыбка Сан означала, что она справится, а также предупреждала смотрителя не отправлять кого-нибудь вслед. Старик вздохнул и с тяжелым сердцем стал наблюдать, как удаляется слабый свет фонаря. Узнай об этом его жена, оставшаяся в Кэгёне, не избежать ему заслуженной трепки. Отпустить молодую госпожу ночью одну! В отличие от Кэгёна с его освещенными фонарями улицами в сельской глуши ночью царила почти непроглядная тьма. Даже если светила луна, легко было споткнуться о камень и повредить ногу. Смотритель так переживал, что несколько раз порывался последовать за госпожой, рискуя потерять место. У него разболелась голова: он не мог оставить ее одну, но в то же время не мог нарушить данное ей слово.
– Эх, госпожа, госпожа, в могилу меня сведете.
Стоило ему это пробормотать, как послышался слабый шорох в траве. Смотритель огляделся, ожидая увидеть мышь или другого зверька. Некоторое время он прислушивался, однако шорох не повторился. Если это и была мышь, то она убежала. Поскольку слабого света фонаря уже не было видно, смотритель отправился в дом.
Не раскрывая фонаря, Сан некоторое время пробиралась почти в полной темноте. Миновав поля, она вышла на лесную тропинку. Ее шаг стал смелее, словно здесь она ходила множество раз. Пройдя сквозь лес, Сан увидела яркий свет.
Она замедлила шаг, затушила фонарь и спрятала его в кустах, а затем осторожно подкралась поближе к свету. Здесь находился один из лагерей с временными жилищами, в каких размещались младшие военные чины, стрелки, загонщики и подсобные рабочие, которым не нашлось места в Покчжончжане. Вокруг палаток были расставлены пылающие факелы, однако никто не стоял на страже. Судя по тишине, все уже спали.
Понаблюдав за лагерем некоторое время, Сан медленно поднялась и бесшумно приблизилась к одной из палаток. Она тихо откинула полог и заглянула внутрь, прислушиваясь и оглядывая спящих. Видимо, не обнаружив то, что искала, Сан направилась к следующей. Осмотрев три палатки, она нырнула в четвертую, самую маленькую.
Здесь хранились охотничьи принадлежности. Сан прежде всего осмотрела луки и ящики со стрелами, собранные в одном углу, а затем принялась обыскивать все помещение. Под грудой теплой одежды обнаружился еще один бамбуковый ящик для стрел. Сан открыла его и уже собиралась рассмотреть лежавшие в нем стрелы, как кто-то молнией подлетел к ней сзади и зажал ей рот. От схватившего ее человека слабо пахло сосной, и Сан сразу узнала запах. Ван Лин! Она хотела произнести его имя, но юноша лишил ее этой возможности, сильнее прижав к себе. Снаружи послышались шаги, и Сан затихла, почти перестав дышать.
Появилась черная тень. Человек остановился недалеко от палатки и стал возиться с одеждой. Послышался звук льющейся на кусты мочи. Когда человек облегчился, к нему подошел второй.
– Не спится? – спросил густой голос.
Первый, кряхтя, завязал штаны.
– Проснулся от холода и понял, что надо отлить. А вы почему не спите, командир?
– Услышал, как ты тут бродишь. Ну, раз поднялся, надо и мне оросить траву.
На этот раз моча полилась громче.
Первый странно всхлипнул и сказал:
– Вот ведь как устроено наше тело: даже если знаешь, что завтра можешь умереть, все равно тянет облегчиться, как в любой другой день.
Удовлетворенно выдохнув и завязав шнурки на поясе, второй вытер о штаны руку, которую, по-видимому, намочил, и похлопал по спине первого.
– Ну-ну, если настраиваться на плохое, дело не сделаешь. Думай только о том, как лучше справиться с нашим заданием. Иди-ка спать.
– Не знаю, смогу ли заснуть. А ну как завтра закроем глаза навсегда?
– Но ты же спал. И сейчас заснешь, главное – ложись.
Первый понуро двинулся к своей палатке, но второй остался стоять.
Обернувшись, первый спросил:
– А вы не идете?
– Проверю сначала стрелы, раз уж поднялся.
– Пхильдо проверял их при мне перед сном.
– Знаю, – ответил второй и направился ко входу палатки с охотничьим снаряжением.
Вслушиваясь в приближающиеся шаги, Сан от ужаса широко раскрыла глаза и вцепилась в державшую ее руку Лина. Тот отпустил ее, быстро накрыл ящик и рывком уложил девушку на землю. Упав на нее сверху, он наспех прикрылся попавшейся под руку одеждой. Прижатая спиной к земле, Сан выставила вперед руки, чтобы хоть немного отстраниться от давившего на нее тела Лина, но тот, напротив, прижался к ней еще сильнее.
Она услышала дыхание Лина у своего уха, и в то же мгновение полог палатки откинулся и внутрь вошел человек. Тяжело ступая, он подошел к груде одежды, где был спрятан ящик, и шумно завозился. От напряжения девушка словно одеревенела.
Но даже задыхаясь и не имея возможности пошевелиться, Сан невольно отметила, какая широкая грудь у Лина, всегда казавшегося ей слишком худым. Они были прижаты друг к другу так плотно, что между ними не мог пройти даже воздух. Сан чувствовала, как при дыхании поднимается и опускается грудь юноши. Наверное, он тоже чувствовал, как она дышит. Сан отчаянно хотелось отодвинуться от Лина подальше, но слыша, как мужчина возится с ящиком, она не решалась сделать и малейшего движения. Ей придется терпеть близость Лина до тех пор, пока они не выберутся.
У Сан участилось сердцебиение, и она молилась, чтобы Лин этого не заметил. «Успокойся, прошу тебя, успокойся», – уговаривала она свое сердце. Но сердце не слушалось, и Сан не знала точно, кто из присутствовавших в палатке мужчин тому виной.
Казалось, прошла целая вечность. Закончивший возиться с ящиком человек теперь бросал сверху одежду, чтобы получше его скрыть. Хватая не глядя, он стащил одну из тяжелых накидок, которыми укрылся Лин. Что делать, если их обнаружат? Сан мгновенно пришла в себя. Лучше всего попытаться сбежать, но вряд ли это получится. Скорее всего, придется драться. Ее пальцы впились в предплечья Лина. Однако уже в следующее мгновение мужчина встал и направился к выходу. Полог палатки опустился, шаги удалились, и вскоре все стихло.