Ей казалось, что лучше отправиться в Юань и больше никогда не увидеть Лина, чем остаться рядом с ним и знать, что вместо нее к монголам попала его сестра.
Но Лин покачал головой.
– Нет, – тихо ответил он, взглянув ей прямо в глаза. – Наша общая дружба не пострадает. И я хочу, чтобы ты знала: если выбирать между вами двумя пришлось бы мне, в Юань все равно отправилась бы моя сестра.
– Что?.. Твоя сестра?.. Но почему?!
Глаза Сан стали огромными. Лин ответил не сразу.
– Потому что его высочество… очень тебя ценит.
Лин хотел бы выразиться как-то иначе, но не смог придумать более подходящих слов. Хотя Вон никогда не говорил с ним об этом, Лин замечал, что в присутствии Сан наследный принц становится оживленнее и как будто светлее. И если у Вона возникло к девушке чувство, для Лина это означало только одно: он должен защищать ее, даже если придется пожертвовать собственной сестрой.
Не знавшая всего этого Сан нахмурилась. Из-за того, что она является другом Вона, Лин предпочел бы ее сестре? Почему это так для него важно? Тем не менее искреннее заверение Лина в нерушимости их общей дружбы стало для Сан большим облегчением.
«Ну что я за ребенок! Только о себе и думаю».
Сан опять расплакалась – на этот раз от досады на свое поведение. Лин терпеливо ждал, пока она успокоится.
Когда слезы иссякли, он ласково сказал:
– Идем. Я отвезу тебя домой.
Сан покачала головой. От слез ее глаза и нос покраснели, веки и губы припухли. Лин не хотел отпускать ее одну в таком состоянии, но Сан упорно не соглашалась, чтобы он ее проводил. Он смотрел, как она уходит, и ему было не по себе от ее поникшего вида.
«Вся ли это правда? Действительно ли дело только в возможных чувствах его высочества?»
Лин взглянул на свои пальцы, недавно вытиравшие слезы с лица Сан. Они еще чувствовали прикосновение к нежной коже. Может, это он сам не хочет, чтобы она оказалась в монгольской столице? Задавшись таким вопросом, Лин тут же почувствовал к себе отвращение: уж не забыл ли он, что Тан его родная сестра? Он решительно вытер руку, избавляясь от непрошеных ощущений.
Сан медленно шла вдоль ручья Пэчхон, названного так из-за его прозрачной воды[46]. На сердце было неспокойно, мысли путались, земля уходила из-под ног. В конце концов девушка остановилась, села в траву и пустым взглядом уставилась на бегущий ручей. Она не двигалась с места до тех пор, пока красные блики закатного солнца совсем не исчезли и вода не стала почти неразличимой во тьме.
В усадьбу она вернулась уже ночью. У флигеля, где после наступления темноты всегда царили тишина и покой, сегодня пылали факелы и было светло как днем. Первым ее заметил Кухён, стоявший, как часовой, на ступенях дома. Он бросился к Сан с искаженным лицом, но она прошла мимо, будто вовсе его не заметила, и вошла в дверь, не соблюдая обычной предосторожности. В большой комнате восседал Ёнъин-бэк. Увидев дочь, он вскочил и грохнул рукой по столу.
– Ты! Ты! – завопил он, задыхаясь и багровея от бешенства.
Позади него дрожали, словно от страшного холода, побледневшие нянюшка и Пиён.
Однако Сан едва ли все это увидела, о чем свидетельствовал ее неподвижный отсутствующий взгляд.
– Как ты смеешь выходить, не сказав ни слова отцу, и являться в такое время! Кем ты себя возомнила?!
– Никем. Я всего лишь кукла, которой играют другие.
– Что ты несешь?! – В голосе Ёнъин-бэка вдруг прорезался страх: его дочь походила на сумасшедшую. – Что-то случилось? Кто-то тебя обидел? Сделал что-то дурное? Ответь мне, Сан!
– Никто не сделал мне ничего дурного. Это я сделала.
– Сан, в самом деле! Отвечай нормально, чтобы я тебя понимал. Ты не можешь никому навредить!
– Из-за меня Пиён заперта тут, словно пленница, а дочь Ван Ёна отправлена в Юань. Я разрушила две жизни, а большего преступления не существует.
Ёнъин-бэк вытаращился на дочь, наигранно хохотнул и жестом велел нянюшке и Пиён выйти из комнаты.
Когда они с Сан остались вдвоем, с таким же деланым смешком он заговорил:
– Ты происходишь из королевского рода, Сан, а Пиён всего лишь рабыня. Жизнь раба принадлежит хозяину, и он волен распоряжаться ею, как ему угодно. Что до дочери Ван Ёна, то благодаря ее высокому статусу девушку выдадут за родственника императора, и разве семья Ван Ёна от этого пострадает? Породниться с юаньским императором в наши времена выгоднее, чем породниться с корёским ваном. Да некоторые вельможи даже добиваются, чтобы их дочерей отвезли монголам!
– В таком случае и вы не пострадаете, если знатный монгол возьмет меня в жены. Ради богатства и власти вам давно следовало отправить меня в Юань.
– Как ты разговариваешь с отцом?! – воскликнул Ёнъин-бэк, и его лицо мгновенно налилось кровью, а жилы на шее по-бычьи вздулись. – Если дочь Ван Ёна не заберут в Юань, то заберут тебя, а это значит, что наш обман вскроется! Меня вышлют из столицы, а имущество конфискуют! Как ты не понимаешь?! Знаешь ли ты, что случилось с бывшим военным советником Хон Мунге, который скрывал в монастыре старшую дочь? После пыток его лишили земель и богатств и изгнали на остров! А кто такой Хон Мунге? Человек, доказавший несомненную верность престолу и, как никто другой, достойный благодарности королевской семьи! По секретному приказу государя Вонджона он казнил не кого-нибудь, а Лим Юму[47], который к тому же был родным братом его жены! Хон Мунге оберегал нашего вана с тех времен, когда тот был наследным принцем! И если даже таких, как он, могут унизить и оставить ни с чем, то что говорить обо мне? А как поступили с его дочерью? Королева собственными руками избила ее до крови железным прутом, а потом отдала в жены первому попавшемуся вояке! Ты понимаешь, Сан? Это тебе не родственник императора! Ты ведь не хочешь оказаться наложницей неотесанного мужлана?
– Если кто-то из-за меня вынужден провести остаток жизни в слезах, мне тоже не будет покоя.
– Поздно что-то менять! Пиён давно потеряла свою свободу, а эскорт королевы с девицами уже отбыл в Тэдо!
– Я знаю… – Сан бессильно опустилась на стул. – Если бы только я могла просто исчезнуть…
Ёнъин-бэк растерялся. Ему еще не приходилось видеть дочь такой безвольной и слабой – напротив, ее живой и энергичный характер всегда доставлял ему массу хлопот. Как ни любил он свое богатство, Сан была дорога ему больше всего на свете. Он ласково погладил ее по голове.
– Я сделал это ради тебя. Знала бы ты, сколько мне пришлось заплатить евнухам и королеве. Но мне ничего не жалко, лишь бы ты была в безопасности. Ты моя единственная наследница.
Сан горько усмехнулась:
– Если бы не богатство, нашу семью уважали бы больше.
– Глупости! Без денег мы не смогли бы достойно жить.
– Для того чтобы жить достойно, не нужно столько денег, сколько у нас.
– Чем больше, тем лучше. А слишком много их не бывает.
– Почему же «чем больше, тем лучше»? Что в этом хорошего?
– Разве хорошее нуждается в объяснении? Это само собой разумеется. – Ёнъин-бэк устало прикрыл глаза. – Ты еще слишком юна, но в конце концов поймешь своего отца. А пока просто делай то, что я говорю. Прежде всего сейчас же переоденься. Вздумала тоже вырядиться в мальчишку! Я, конечно, когда-то хотел сына, но не такого. И послушай меня очень внимательно. У меня был план устроить твою свадьбу с Ван Чоном, пока королева гостит в Тэдо, но из-за того, что его сестру забрали в Юань, им сейчас не до свадеб. Но мы используем это время, чтобы все хорошенько обговорить. А ты сиди дома, и ни шагу из флигеля. Если Ван Чон прознает, что ты творишь, наверняка откажется жениться. Ему нужна благородная супруга, а не уличный сорванец, пусть даже такой красивый и очень богатый.
– Я не выйду за него замуж.
– Что-что? – Сан говорила негромко, и Ёнъин-бэку показалось, что он ослышался.
– Я ни за что не выйду за него замуж, – твердо повторила Сан. – И ни за кого другого по вашему выбору. А если станете меня заставлять, лишу себя жизни.
– Сан! Ты уже достаточно разозлила меня сегодня, хватит! – взорвался Ёнъин-бэк, не сдержавшись. – Ты выйдешь за Ван Чона! Я так решил! И до свадьбы посидишь взаперти!
Сан ответила ледяным взглядом, который еще больше разъярил Ёнъин-бэка.
– Что за негодница! – вскричал он, с силой пнул дверь и выскочил из комнаты.
Во флигель тут же проник прохладный ночной ветер и принялся играть волосами Сан, приводя их в беспорядок, но девушка и не подумала закрыть за отцом дверь. Закрыла ее нянюшка, прибежавшая из соседней комнаты вместе с Пиён.
– Госпожа, вы в порядке? Госпожа? – испуганно допытывалась Пиён.
Сан не ответила, сухо обратившись к нянюшке:
– Мне нужны горячая вода и чистая одежда.
Не произнеся ни единого слова в укор, что было так на нее не похоже, нянюшка отправилась выполнять поручение.
– Госпожа, что произошло? Вы встретились с вашим другом? – спросила Пиён, когда они остались одни.
Глаза Сан тут же наполнились слезами.
– Что с вами?!
Пиён порывисто обняла госпожу, готовая расплакаться вместе с ней. Сан не двигалась, словно действительно была куклой. Лишь горячие слезы, орошавшие плечо Пиён, говорили обратное. Пиён не знала, почему ее всегда жизнерадостная госпожа плачет так горько, и верное сердце служанки ныло от жалости и тяжелых предчувствий.
– Вы очень поздно, ваше высочество. Хорошо, что вы наконец здесь, – сказал сановник Ин Ху, помогая наследному принцу слезть с коня, когда тот прибыл в Пхёнджу почти ночью.
Ин Ху, или Хулатай, как его звали раньше, был одним из тех, кто сопровождал юную монгольскую принцессу, ныне королеву Вонсон, в ее первый приезд в Корё. Подобно Чан Суллёну, он прижился на корёской земле, сменил имя и, пользуясь покровительством королевы, приобрел положение и власть, каких никогда не удостоился бы в Юани.
– Почему вы так задержались? Ее величество не спит, ожидая вас.