– Прости, Сан, – еле слышно пробормотал он. – Прости, что покидаю тебя. Не в силах хоть что-то сделать, не обещая ничего определенного. И пусть просить о таком – бесстыдство, дождись меня. Если его высочество благополучно вернется на родину и взойдет на престол, давай убежим вместе. Давай отринем титулы, земли и состояния и убежим. Не как Ван Лин Суджон-ху и Ван Сан из Хёнэтхэкчу, но как просто я и просто ты, как муж и жена. А эти места и его высочество…
Слегка приподняв голову Сан, Лин подложил под нее подушку. Стоило ее телу оказаться на расстоянии от его собственного, он почувствовал холод и пустоту в груди. Укрыв ее льняным одеялом, Лин встал, оделся и широкими шагами направился к выходу, но, схватившись за ручку, замешкался – не в силах был открыть ее по своей воле. Лин оглянулся, будто неведомая сила тянула его к Сан. Во мраке голубоватой зари ее лик сиял белизной. Слабая улыбка у нее на губах тронула его сердце.
Лин попытался отвернуться от нее, но вдруг его внимание привлек сверток ткани, который она отбросила в угол. Ступая беззвучно, он подошел туда и поднял почти законченный турумаги. Он вновь взглянул на крепко спящую Сан и покинул комнату вместе со свертком. Обувшись, Лин спустился по каменной лестнице, вернулся к своему фыркавшему коню и погладил его по морде.
– Без продыху мчался изо всех сил, а теперь вновь перетруждаться. Непутевый у тебя хозяин, тяжело приходится.
– Мамочки! – разнесся в утренней тишине негромкий женский голос.
Признав Сонхву, Лин быстро приложил палец к губам.
– Тшш!
Она подошла поближе, и лицо ее тут же прояснилось. Все как она и говорила. Разважничавшись и не сумев скрыть этого, Сонхва ухмыльнулась.
– Вы приехали.
– Она уснула, пусть отдыхает, – смущенный торжеством на ее лице, заговорил он, отвернувшись.
– Ах вот как? – захихикала Сонхва.
Взглянув на нее краем глаза, Лин молча вскочил на коня. Он и так спешил, времени на ее поддразнивания у его совершенно не было.
– Господин, – преградив ему пусть, Сонхва схватилась за поводья.
– Что? – беззвучно вопрошало его холодное лицо, но она не могла не спросить.
– Вы пообещали госпоже вернуться? Сказали ей, как вам быть дальше? – Ее брови взметнулись вверх, когда Лин продолжил молчать. – Неужто вы зашли так далеко, но не сказали ни слова? Вы настоящий вор!
– Эй!
– Да, так и есть. Пусть статус ее высок, а богатства несметны, в конце концов, она лишь молодая девушка. Опереться не на кого, а вокруг лишь чернодушные юнцы! Она отдала вам сердце и душу, а вы не сказали ей ни слова, какое помогло бы ей справляться с одиночеством, и покидаете госпожу, пока она спит? Как ей справляться с пустотой?
– …
– Мужчинам это может казаться чем-то незначительным, но для женщин важно каждое слово! «Дождись меня! Я вернусь! Думай лишь обо мне!» – и подобное. Вы хоть подумали, что она почувствует, проснувшись в одиночестве?
Спокойствие, с которым Лин слушал ее, разозлили Сонхву. Стоит подумать о его придворном статусе, нет, даже если игнорировать социальный разрыв между ними, совершенно ясно, отчего ее слова были столь грубы и смехотворны. Ей должно было благодарить Суджон-ху за щедрость – окажись на его месте кто-то другой, Сонхве бы уже с корнем вырвали язык. Однако она не отпустила поводья, наоборот, сделала еще один шаг к нему. Не только из веры в его щедрость, но и из заботы о Сан. Только она хотела распахнуть свои надувшиеся губы, ее прервал четкий и низкий голос Лина.
– Могу я попросить кое о чем?
– О чем?
– Позаботишься о Сан, пока меня не будет?
Тихонько ахнув, Сонхва ослабила хватку на поводьях. Лин тут же ударил коня, пуская того вперед. Наблюдая за тем, как он тут же скрылся вдали, она пробормотала:
– Позабочусь. Возвращайтесь скорее.
Пусть Лин казался бессердечным, на самом деле он был добрейшей души человеком. Глядя ему в спину, Сонхва думала о своем муже, которого больше никогда не увидит. Люди, тяжелые характером и крепкие, ничуть не выражающие своих чувств. Люди, не показывающие, что у них на сердце. Люди, что всегда держат спину прямо и смотрят только вперед. «Нет, этот янбан – совершенно другой человек!» – неистово закачала головой Сонхва.
Вместе с едой и одеждами она направилась прямиком в Покчжончжан. Разбудит Сан, когда солнце уже встанет.
Раздавшийся обворожительный смех заставил королеву Вонсон нахмуриться. Пусть она и не видела милую улыбку смеявшейся, ей было прекрасно известно, что это за девушка, и потому она, отправившаяся на легкую прогулку с двумя невестками, чтобы скрасить свое одиночество, чувствовала себя сконфуженно. Но куда больше ее раздражал благородный и довольный мужской смех, раздавшийся сразу после дерзкого женского. Смеявшегося мужчину королева также могла узнать не глядя. Пусть он никогда и не смеялся в ее присутствии, даже не улыбался ей мягко. Искренний и удовлетворенный смех вана клинком прошелся по ее сердцу.
«Жизнь моя ничуть не лучше, чем у королевы Чонхва», – жалела себя королева. Она, самая могущественная женщина во всем дворце, во всей столице, нет, во всем Корё, не могла получить того, чем столь легко завладела какая-то девка из простолюдинов, прежде вертевшаяся пред мужчинами. Муби, заставлявшая ее супруга так смеяться, вызывала у королевы лишь желание загрызть ту до смерти, но она сдерживала свой гнев; лишь дрожь на кончиках пальцев выдавала ее. Больше ничего не смевшая желать от мужа, она удерживала себя в руках лишь в угоду настояниям сына – единственного человека, о котором она заботилась.
– Покуда отец мой на престоле, будет становиться лишь хуже. Твои страдания станут лишь сильнее, и никогда – терпимее. Поэтому я все решил. Не стану ждать, пока почит отец. Стану ваном, – сказал он тогда с улыбкой, какую не сумела бы повторить ни одна из красавиц. То была улыбка, полная очарования, какое покорило бы и мужчин, и женщин, но хитрая и холодная, будто змеиная. При виде нее на устах сына, которого она доселе считала еще маленьким, королева вздрогнула. Ее сын вырос и вскоре свергнет отца. – Но для этого его величество император должен понять, насколько отец неспособен править. Сейчас он только и делает, что наслаждается компанией этой коварной девки Муби, предается разврату, пускает на самотек положение дел в стране и оставляет все на евнухов, и потому растет недовольство народа, а молодые сонби[15] жаждут прихода нового вана. Чтобы свергнуть отца, необходимо позаботиться о том, чтобы так все и оставалось. Поэтому прошу, мама, потерпи и прояви терпение! Скоро я отдам эту девку прямо тебе в руки.
Королева не сумела сказать сыну, что о таком и помышлять нельзя. Не в том было дело, что, когда ее муж под патронажем сына отречется от престола, она сможет остаться с ним, и не в том, что восхождение на престол сына позволит ей избавиться от ненавистной ей Муби; не в чем-то подобном. Вонсон смолчала, потому что замерла из-за вдруг обнажившейся жесткости, которой засияли глаза ее сына. Ужасающей жестокости, какой не обладала и она сама, прежде до крови истязавшая девушек, которым не посчастливилось почувствовать на себе удары ее железных розог. Глаза ее сына наполнились безжалостностью изверга, о какой она прежде не подозревала, но оставались столь же прекрасными. Есть нечто общее между ужасающей красотой и ужасающей безжалостностью: ни то, ни другое не оставляет и шанса на сопротивление, подавляя своей силой.
«Он изменился слишком неожиданно», – думала королева. Он был чутким, сердечным, глубоко переживал и заботился, сочувствовал, чувствовал. Она беспокоилась о том, что эмоции, заполнявшие собой мир ее сына, оказались стерты. Пусть ему и было суждено однажды стать ваном, пусть нельзя было проявлять слабость, не могла она не почувствовать себя скверно, видя столь незнакомую сторону своего ребенка. И все ж ни о чем и спросить не могла – принц был в пути в далекий-предалекий Тэдо. Ей оставалось лишь догадываться, что могло пробудить в нем скрытую доселе сторону.
Не желая приближаться к смеющимся еще ближе, королева остановилась. Но смех стремительно приближался, и ван со свитой верхом на конях выскочили из невысоких кустов и предстали перед ней. Смех до сих пор хохотавшего вана прервался, воцарилась тишина, от которой присутствовавшим тяжело было даже дышать. Проницательный взгляд королевы упал на девушку, сидевшую перед ваном и расслабленно улыбавшуюся. Ее улыбка, чем-то напоминавшая улыбку наследного принца, привела Вонсон в замешательство.
– Сановники, спешьтесь, проявите уважение к своей королеве, – прозвучавший голос был тих и нежен, но тем не менее силен и тверд. Когда Тан, стоявшая за спиной ее величества, нарушила тишину, остолбеневшие евнухи и воины оказались обескуражены.
Муби положила ладонь на грудь вану, нахмурившемуся из-за встречи с женой, и оперлась о его плечо. Она учтиво задавала негласный вопрос: «Мне нужно спускаться?» Ее бесстыдный поступок заставил побледнеть и королеву, и Тан, и госпожу Хон, вторую жену наследного принца.
– Мы спешим, потому давайте опустим сложные церемонии, – раздраженно повернулся ван к королеве. У нее в глазах вспыхнуло пламя. Ей хотелось расцарапать лицо Муби, на лице которой расползлась победная улыбка, но сначала – разорвать в клочья ухоженную седую бороду собственного мужа.
– Ваша величество… – спокойно заговорила она, но лишь благодаря тому, что была матерью своего сына, – куда вы направляетесь сейчас, когда обсуждается срочный перенос столицы дальше от северных границ государства?
– Проверять оборону крепостных стен столицы. Поскорее уйдите с дороги.
«Вместе с этой девкой?» – переменилась в лице королева. Ответ его величества был настолько бессмысленным, что даже ревности не вызвал. И в самом деле, как сказал ее сын, позже ван отречется от престола. А пока она ничего не может сделать. Королева покорно отошла. Это потрясло всех кроме нее самой – даже вана и Муби. Первая и вторая жены наследного принца вместе с придворными пос