ледовали за Вонсон, быстро и без сожалений шагавшей прочь. И пусть удивление его величества было велико, облегчение оказалось еще сильнее, и, глубоко вздохнув и крепко обняв Муби за талию, он тронулся в путь вместе со своей свитой.
Тан и вторая жена наследного принца Хон, не зная, как быть, молча склонили головы за спиной у внезапно остановившейся свекрови. Тревожную атмосферу разрушил приступ ее тонкого смеха. Смех все не стихал, и потому супруги его высочества, слегка дрожа, будто в пытках, сжимали подолы своих юбок. Неожиданно королева перестала смеяться и обернулась к ним. Ее алые губы были широко распахнуты, но на лице не было и следа улыбки.
– Вы тоже это видели? Вот они: ван да королева, – безумно распахнула глаза она, напугав придворных, что стояли позади ее невесток, и заставив тех отступить назад. Подойдя к испуганный женам своего сына, она пальцами подняла их подбородки. – И ваш муж ничем не лучше, бедняжки вы мои.
И хотя тон ее величества был ласков, слова ее лишь поселили страх в глазах Тан и Хон. Нелегко им было стоять лицом к лицу со свекровью, чьи узкие глаза светились безумством. Ухоженные ее ногти, приставленные к горлу Хон, будто острый кинжал, нежно скользнули по лицу девушки.
– Ты, – смягчился и наполнился нежностью голос королевы, – не представляю, отчего ты живешь здесь. Это я подвергла твоего отца пыткам и сослала его на остров. Это я исполосовала тела твоих старших сестер розгами и отдала их в наложницы своим подданным. А теперь, когда ты стала супругой моего сына, отношения наши и впрямь причудливы. Я подобна твоему врагу. Неужто ты можешь делить комнаты с сыном собственного врага?
– Матушка… – так тихо, что ее едва удавалось расслышать, заговорила Хон. Она выглядела так, словно вот-вот разрыдается, и ногти, до сих пор царапавшие ее щеку, исчезли.
– Бедняжка, – наполнились искренним сочувствием глаза королевы. – Не так я выразилась. Мой сын ни разу не бывал в твоих покоях, а значит, нет в том беды. Ты уже, наверное, и не помнишь лицо собственного мужа. Нужно было рассмотреть его как следует и хорошенько запомнить! В сравнении с тобой не так уж мне и не повезло. Я-то помню каждый волос омерзительной бороды своего супруга! Знаешь, отчего вся твоя красота, какой не похвастаться твоим старшим сестрам, бессильна пред твоим мужем? Не знаешь, да?
– …Мне очень жаль, матушка.
– Почему? Почему тебе жаль? Потому что муж твой совсем не проявляет к тебе интереса? Или потому что тебе неведомо, отчего он безучастен?
Вторая жена наследного принца всхлипнула. А когда из глаз ее потекли слезы, переменчивое сочувствие королевы пошатнулось. Ее холодные пальцы грубо вытерли щеки госпожи Хон.
– С первым мне ничего не поделать. Но вот о втором я тебе расскажу. Твой муж совершенно к тебе безучастен, потому что сердце его уже отдано другой. Как думаешь, кто она?
Зрачки госпожи Хон дернулись. Не от желания ответить свекрови – у нее и мысли такой не было, но от порожденного этими словами чувства страха. Королева тоже взглянула в ту сторону, куда дернулись зрачки девушки. На них смотрела побледневшая Тан. Королева удовлетворенно усмехнулась.
– …Так и есть. Свое сердце он уже отдал, и теперь сколько бы жен у него ни появилось после: две, три, десять или пусть даже сто – ни к одной он не проявит интереса. И если он и обнимет кого-то, так лишь от того, что не может обнять ту, кому отдано его сердце! Не так ли, Тан? – повернулась королева к ней, и сердце девушки сжалось от ужаса. – Мой сын и впрямь похож на своего отца. Наверное, потому он тебя и выбрал. Именно племянницу принцессы Чонхва! Но и у тебя нет свободы усмехаться со спокойной душой. Ты-то лучше всех знаешь, что произошло с твоей тетей и в каком она сейчас положении! Мой сын настолько потерял разум от чувств к тебе, что каждый день приходит в твои покои, но… ты вскоре поймешь, что это было лишь быстротечной страстью. Видела же, в кого сейчас влюблен мой муж, прежде влюбленный в твою тетю? Если Иджил-Буха встретит дочь императорской семьи, ты тут же станешь второй женой и уже не сможешь свободно покидать своих комнат, а муж твой вскоре встретит другую девушку и отдаст свое сердце ей. Такова твоя судьба, бедняжка! Твоя тетушка родила трех детей, а ты, как ни любит тебя муж, так и не понесла, потому забудет о тебе он и еще скорее. Но оно и к лучшему. С появлением ребенка жизнь твоя окажется в опасности…
Взгляд королевы, бормотавшей как в недовольстве, вновь стал расслабленным, ожил, засиял. Еще сильнее сузив свои глаза, она наклонилась поближе к лицу Тан.
– Думаешь, он остерегается, чтобы ты вдруг не понесла? Настолько о тебе заботится?
Вот оно! Взгляд Тан тоже ожил. Вот почему он совершенно к ней не прикасался! А если так, она уж сможет отпустить всю горечь, что терзала ее до сих пор. Если все и правда так, если только все так!
Однако, даже если это ставило под угрозу ее жизнь, Тан желала его прикосновений, и потому сердце ее заболело. Девушка закусила губу. Она желала прикосновений, желала объятий, желала больше испытать и больше ощутить. Она желала, чтобы бессметный жар у нее внутри мог извергнуться, подобно вулкану, и сжечь все, не оставив и пепла. Пусть формально они и стали жить во дворце вместе, пусть и расставались на несколько лет, он даже в ночь перед отъездом не прикоснулся и пальцем к ней и мирно заснул, оставив ее, мучимую печалью, в одиночестве дрожать от слез подле.
«И какая из меня добродетельная женщина! От досады я только и жаждала прикосновений, а его высочество лишь заботился о моей безопасности», – подумала Тан.
Когда лицо королевы оказалось близко к кончику носа ее старшей невестки, по губам ее пробежала усмешка.
– Удивительно, что Иджил-Буха так старается ради тебя. На зависть остальным, но… однажды и ты станешь такой, как тетя. Ведь твой супруг станет ваном… и когда это время настанет, ты поймешь мои чувства. Но все ж не вини моего сына слишком уж сильно. Ты хотя бы получила его любовь.
«Этого недостаточно, матушка. Я желаю большего. Я хочу, чтобы весь он был только моим. Не думаю, что сумею стерпеть иное», – мысленно отвечала ей Тан. Измотанная безрассудством королевы, девушка грустно развернулась и молча последовала за свекровью, когда та без предупреждения удалилась, размахивая руками. За ними нерешительно направилась и Хон, так и не сумевшая стереть свои слезы до конца. Холодный ветер гулял там, где они доселе стояли. Осень подходила к концу.
Люди пили без конца. Как гласят билики[16] Чингисхана[17], «если уж нет средства против питья, то человеку нужно напиться три раза в месяц. Как только [он] перейдет за три раза – совершит [наказуемый] проступок»[18]. Великий хан считал: «Если же в течение месяца он напьется [только] дважды – это лучше, а если один раз – еще похвальнее, если же он совсем не будет пить, что может быть лучше этого?!» – но, похоже, и сам не верил, что полное воздержание от алкоголя возможно. Он вопрошал: «Но где же найти такого человека, который [совсем] бы не пил?» Многочисленные билики хана имели большую власть над его потомками, чем любой закон, однако это наставление представляло собой единственное исключение. Бесчисленное множество людей выпивали не трижды в месяц, а многократно чаще; такими были и собравшиеся здесь. Человеком, инициировавшим застолье и открывшим им дорогу к пьянству, был Тэмур, внук императора и один из самых приближенных к трону людей.
Устроенный им туй[19] был торжественным и широким. Монгольские приемы – больше, чем обычная попойка. В особенности потому, что устраивают их зачастую не люди знатных кровей. Для обмена информацией и налаживания отношений здесь собирается множество канцлеров, посланцев из других стран, нойонов[20] от всех племен, представителей знати, прибывшие из других улусов[21] в качестве пленников, и зажиточных торговцев, прибывших из западных земель; все они стремятся понять, кто здесь друг, а кто враг. Туй – общественное межгосударственное пространство, и потому человек, не владеющий одновременно монгольским, тюркским и фарси[22], не осмелился бы занять место за столом.
– Только взгляни-ка, братец! И почему все так в тебе заинтересованы? – приобнял Вона за плечо Тэмур, изо всех сил старавшийся держать ровно свою охмелевшую голову. Причина, по которой он, по своей природе страстный любитель выпить, устроил сегодня туй, состояла в том, чтобы «утешить двоюродного брата, наследного принца Корё, покинувшего дом и, быть может, тосковавшего по родине». Вон, чья яркая улыбка не выдавала и признака тоски по дому, был человеком, одаренным в языках. Люди наперебой предлагали ему спиртное, заводить с ним разговоры и в конце концов оказывались очарованы его сладкими речами и красивым лицом. Приемы Тэмура всегда были шумными, но теперь, когда его двоюродный брат был в центре событий, гул стоял пуще прежнего, и оттого он смотрел на Вона с крупицами зависти и во много крат большей любовью. А тот растягивал в улыбке губы, что были чувственнее, чем у большинства красавиц.
– Оттого что я сижу рядом с самим ханом.
Удовлетворенный ответом, Тэмур, смеясь, похлопал Вона по плечу. Очень уж он любил своего чрезвычайно смышленого младшего брата. Кроме того, он был особенно важен. Вскоре, когда старый император покинет этот мир, Тэмур, вероятно, унаследует престол, убрав в сторону своего старшего брата Гамалу. Пусть никто и не высказывался об этом открыто, было совершенно ясно, что все думали: «Это будет Тэмур, не Гамала». Когда он уберет с дороги своего неспособного к управлению империей старшего брата и станет самым великим в мире, бельмом на глазу у него останутся лишь два человека. Первый – Хайду