– Не знала, что тебя зовут Вон, ваше высочество, – проницательный голос Есыджин вдруг донесся до его ушей. Сидя на стуле, он повернулся к ней лицом и нахально ухмыльнулся.
– Неужели? И откуда ж узнала?
– Ты и велел мне назвать тебя так. Хотел, чтобы она тебя так назвала? Небось, потому что мечтаешь, чтобы она стонала твое имя под тобой?
– Не доводи меня.
– Кто она? Старшая подруга? Наложница отца?
– С чего ты взяла?
– Так ведь ей можно звать тебя по имени, но сам ты прикоснуться к ней не можешь и мучаешься в одиночестве.
– Думаешь, я бы не смог прижать ее к себе, будь она моей старшей подругой или наложницей моего отца?
Лукавство на его лице не оставляло ей сомнений: слова эти не пустой звук. Он из тех, кого бы это не остановило. Она сморщила нос. Есыджин быстро приподнялась и посмотрела супругу в глаза.
– Так ты расскажешь мне, кто она? Ты постоянно зовешь ее по имени, когда со мной!
– Никто не знает о моих чувствах к ней. И никто не должен знать. Так что хватит задавать вопросы.
– Я хочу знать, кого ты заменяешь мной.
– Мне отвратительны назойливые женщины. Если хочешь и дальше быть рядом со мной хотя бы в качестве ее замены, закрой рот.
– Что? – заморгала она, чувствуя, что слезы гнева вот-вот покатятся у нее из глаз, и поджала губы. – Язык твой злой, а притворяешься ты сердечным, великодушным и сочувствующим другим! Узнай люди, каков ты на самом деле, стали бы презирать!
– Ты знаешь, каков я на самом деле, а презирать все равно не можешь. Так кто ж тогда сумеет?
– В глубине души я тебя презираю!
– Ни одна девушка не отдавалась бы с такой страстью мужчине, которого презирает.
Ее щеки полыхали. Каждое слово, что он выплевывал, было ужасно, но ни одно из них не было чуждо его прекрасной улыбке. А что страшнее всего, противоречить тут было невозможно. Тело Есыджин выдавало ее разум. Безжалостный мужчина, монстр, бес. Не в силах вынести его улыбку, она отвернулась. Казалось, сердцу ее не будет покоя, пока она не выплеснет весь свой гнев: пока хоть раз не вывернет ему душу наизнанку. Она прочистила горло, чтобы заговорить как в ни в чем не бывало:
– А давай-ка спросим у него, есть ли в окружении наследного принца девушка по имени Сан.
– У него? Это еще у кого?
– У юноши по имени Ван Лин. У того, что безумно тебе нравится, потому что он один здесь понимает корейский.
– Спросить его ты не успеешь – твой язык я вырву раньше.
Сердце Есыджин упало. На сей раз не из-за гнева. Скрывая свой страх, ее супруг отвернулся все с той же улыбкой на лице. Однако за этой улыбкой скрывалась жестокая истина: это тоже были не пустые слова. Она вдруг осознала, отчего он так напрягся. Ох, не верится! Ну наконец-то! Теперь и у нее появился повод для холодной улыбки.
– Так это его жена? Та девушка, на которую тебе только и остается, что смотреть беспомощно.
– Она ему не жена. И в будущем его женой ей не стать. Так я постановил.
– Ха-ха! Так теперь-то ты расскажешь мне, чья она любовница?
– Я не стану порочить себя, чтобы оправдаться.
– В моих глазах ты и без того достаточно порочен.
Вон согласно усмехнулся. Он выглядел уверенным в том, что она не посмеет спросить Лина ни о чем. И хотя он улыбался, его ласковый голос оставался твердым.
– Ты уже видела нас с Лином вместе, так что и сама ведь знаешь? Он мой самый любимый человек. И тем, кто станет ему досаждать, не будет прощения.
– Тогда как насчет этой Сан? Она на втором месте после него?
– Она тоже мой самый любимый человек. Друг другу мы ближе, чем брат с сестрой.
– Если два твоих самых любимых человека нравятся друг другу, отчего не позволить им пожениться? Даже если они станут мужем и женой, вашу дружбу это ведь никак не изменит.
– Этому не бывать, Есыджин, не бывать. Я люблю их больше всех на свете, поэтому и они должны любить меня больше всех на свете. Не друг друга, а меня – каждый из них.
– Так кого же из них ты ревнуешь? Ван Лина? Или Сан?
– …Не знаю. Но в одном я уверен: хочу, чтобы оба они были моими.
Его улыбка исказилась; под ней скрывалось желание закричать. В горниле перемешавшихся ревности, дружбы и любви расцвела его жажда быть единственным и в сердце Лина, и в сердце Сан. Вопреки хвалебным речам, что расходились по свету, он был из тех, кто совершенно не умел делиться любовью. Его сострадание страждущим, его милосердие были лишь малой частью его истинной натуры – той ее стороной, которую он намеренно демонстрировал людям. А на самом деле он был самым коварным зверем среди сивых волков, скрывавших длинные клыки; деспотом, который желал единолично получать все внимание, всю любовь и всю похвалу и мог помыкать всеми одним лишь движением кончиков пальцев. Есыджин с глубоким сочувствием наблюдала истинную сущность своего супруга, о какой не подозревали даже его самые близкие друзья.
«Человек, который сумеет истинно утешить его в своих объятиях, не Ван Лин и не та девушка, а я. Лишь мне это по силам», – подумала она и покинула их ложе. Когда девушка подошла к Вону, он, подперев щеку рукой, взглянул на нее с интересом. Ее не прикрытое как следует тело оказалось прямо у него перед лицом. Это что еще такое? Он поднял свой взгляд.
– Вы с ней никогда не разделите постель. Ведь тем, кто станет досаждать твоему другу Ван Лину, не будет прощения, даже тебе самому. Поэтому и твое имя, и твоя могучая мужская сила – все мое, Иджил-Буха.
Фыркнув, Вон рассмеялся. То не было насмешкой и не было невольным смехом, вырвавшимся без причины; Вон смеялся, потому что ей и впрямь удалось вызвать у него интерес. На монгольском его имя, Иджил-Буха, означало «два быка»; его ему дала принцесса Кокечин[50], хатун покойного наследного принца Чинкима. Монголы считают, что в быках мужской силы больше, чем в конях, а «Буха», которое и переводится как «бык», означает человека с сильной мужской энергией. С серьезным видом размышляя о его мужской силе, Есыджин выглядела мило. Но вместо того, чтобы протянуть руки к ее телу, он поднялся, подобрал оказавшуюся под кроватью одежду, и передал ее своей супруге.
– Неплохо сказано, но сейчас тебе лучше привести себя в порядок. Не хочу, чтобы ты предстала перед моим другом в таком виде, – только он договорил, как стало ясно: снаружи кто-то есть.
– Входи! – без промедления позвал Вон. Смущенная Есыджин укуталась в одежду и бросилась к кровати. Не успела она и запахнуть одежду, открылась дверь и в комнату вошел Лин. Он остановился, не заходя вглубь, и посмотрел в глаза Есыджин, что лежала на расстеленной кровати и держалась за ластовицы своей одежды. Он был очевидно смущен, однако лицо его осталось спокойным, будто чистое озеро.
«Он такой же монстр, как мой муж», – подумала она.
С самой первой их встречи Есыджин чувствовала неловкость рядом с ним. Когда Вон представил ее Лину как свою жену, тот приподнял бровь, обронил одно лишь «поздравляю» и стал серьезно обсуждать что-то с наследным принцем на языке Корё. Она не могла понять, о чем именно шла речь, но чувствовала: говорят о ней. Словом, он игнорировал существование Есыджин, равно как и ее супруг. Если бы он не стал вежливо кланяться ей перед уходом, когда они закончили разговор, она, пожалуй, и сама бы позабыла о том, что вообще была в той комнате. Вот с тех пор он и не обращал на нее никакого внимания; не говоря, конечно, о соблюдении минимальных приличий. Хотя вернее было бы сказать, что он был к ней равнодушен. Во всяком случае, если она спрашивала о чем-то, отвечал он искренне. И Лин все же был лучше Хайсана: надменный императорский племянник громко расхохотался, как только увидел ее:
– Неужто настолько трудно лежать одному в постели, думая о супруге, которая осталась в Корё? Как и сказал, найдешь девушку – заплачу, сколько попросишь, Иджил-Буха!
По сравнению с невоспитанным принцем, осмеявшим простоту ее внешности, Ван Лин, по крайней мере, сразу признал в ней новую супругу своего господина. Лишь после встречи с Хайсаном она поняла, что не сказать ни слова было проявлением учтивости Лина. И даже сейчас этот учтивый юноша не выразил и капли удивления, чтобы не смущать ее. Как только их глаза встретились, он, опустив взгляд, вышел за порог, через который только-только перешагнул.
– Я зайду позже.
– Нет! Дело важное, поэтому я и позвал тебя так рано. Иди сюда, садись, – шаловливость, проскользнувшая в глазах Вона, разозлила Есыджин. Ее спутанные волосы и неаккуратно запахнутая одежда не оставляли сомнений в том, чем они занимались, пока Лин не пришел. Мужчина, что позволяет постороннему видеть свою супругу растрепанной! Оскорблениям от мужа не было конца. – Садись, Лин! Говорю же, дело важное, – бесцеремонно подгонял его наследный принц, пока тот в нерешительности мялся в дверях.
В конце концов он вошел в комнату и сел рядом с Воном. Тот прекрасно знал: его друг, опустивший глаза вниз, чрезвычайно недоволен и зол. Наследный принц не нарочно устроил все так: у него действительно было важное дело, а Есыджин оказалась в его объятиях совершенно случайно – из-за его сна. Но его желание смутить Лина еще сильнее породило мучительную для того забаву.
«Кажется, я уже видел это где-то, – подумал наследный принц и вскоре вспомнил. Лин напоминал его самого в тот день, когда, возвращаясь в Кэгён в прошлый раз, он отправился в королевский дворец, где живет Муби, в поисках своего отца. Он насмехался над своим родителем, презирал его. Кобеля, чье лицо застилала похоть. – И я таким выгляжу Лин?»
Ответ на этот вопрос, озвученный лишь в мыслях, он ни за что не смог бы получить. Суджон-ху все так же смотрел в стол и сдержанно прислушивался в ожидании рассказа о важном деле, о котором должен был поведать наследный принц; на его лице Вон не сумел найти и следа презрения. Лишь святое терпение мученика, который все понял и все вытерпит.
«Раз я поступаю подобно единственному человеку в мире, на кого не желаю быть похожим, верно говорят: мы становимся похожи на тех, кого презираем», – горько размышляя, поджал уголок губ наследный принц.