Как только Ван Чон договорил, цевница негромко запела. Видно, она хотела поскорее отправить его восвояси. Еле сдерживая улыбку, Чай Ый усмехнулся. Он подошел чуть ближе и стал глядеть через щель между скалами, стараясь понять, откуда доносится мелодия. Сохын-ху с госпожой оказались на другом конце небольшой долины, где журчал чистый ручеек. Они сидели неподалеку друг от друга на плоском камне, куда падала тень от деревьев. Сан, перекинув свои длинные роскошные волосы на правую сторону, играла на цевнице. Струящаяся белая одежда, необычная красота, изящное светлое лицо и тонкие пальцы, обхватившие инструмент, – все в ней поразило Чан Ыя. Хотя прежде ему не доводилось встречаться с ней лично, она не показалась ему незнакомой.
«Где же я ее видел?» – забыть такую красавицу было невозможно, но ему никак не удавалось вспомнить, откуда он ее знает. Но, так или иначе, красота ее была столь невероятна, что глаза загорелись бы даже у тех, кто не слишком-то заинтересован в женщинах. Ван Чон, сидевший подле и очарованно взиравший на нее, тоже славился своей красотой, поэтому вся долина походила на полотно, изображавшее царство небожителей. Прекрасный юноша и красавица-девушка, лишь сидя рядом, уже были сродни картине.
– А они подходят друг другу, – неосознанно пробормотал Чан Ый и сам вдруг испугался этого. Он резко повернул голову к Лину, но тот, даже если и услышал чужое бормотание, лишь тихо наблюдал за происходящим, скрестив руки на груди. С лица его сошла краска, брови нахмурились.
«Похоже, даже он не знает, когда лучше прервать их и позвать Сохын-ху», – подумал Чан Ый. Ведь как тут побеспокоить старшего брата, наслаждающегося мелодией и девушкой, что ее создает? А потрясение и легкую злость на лице Лина он принял за ярость младшего, чей брат так увлекся молодой госпожой, что даже о поминальных обрядах для собственного отца позабыл. Вскоре мелодия, завершившись головокружительной трелью, оборвалась. Сохын-ху раздосадованно вздохнул, Лин нахмурился еще сильнее. Пришло время выйти из тени. Чан Ый видел, как Суджун-ху опустил скрещенные на груди руки и еще сильнее выпрямил спину.
– Красивая мелодия, – похвалил Ван Чон, но лишь Сан убрала инструмент от лица и поднялась, схватил ее за длинный и широкий рукав. – Но такая одинокая и печальная, что мне никак не подняться. Но, если сыграешь еще одну, я уеду с легким сердцем.
Надеясь провести с ней еще чуть больше времени, Ван Чон пошел на бесхитростную уловку.
Чан Ый нахмурился – такие разговоры о великом искусстве были совершенно неуместны. Не подобает мужчине так выпрашивать. Госпожа отдернула руку, словно желала так избавиться от раздражения, и резко осадила Сохын-ху:
– Я сделала все, о чем ты просил. Ты хотел прогуляться вместе, и мы прогулялись; хотел отдохнуть в долине, и мы отдохнули; хотел послушать, как я играю, и я сыграла. А теперь возвращайся на Канхвадо. Путь неблизкий, я дам тебе лошадь.
– До чего ты бессердечная. Правда будешь притворяться, будто не знаешь, почему я все эти месяцы оставался здесь с тобой, хотя тут даже приличных одеял не найти? – поднялся Ван Чон и нагло подошел прямо к ней. Удивленная его неожиданным приближением она, отступив назад, смерила его яростным взглядом.
– Бесстыдный ты человек. Приблизишься хоть на шаг, и я всажу нож тебе прямо в грудь.
– А что такого я сказал? Аккуратнее, у тебя острый камень под ногами. Если не будешь осторожной… – он неожиданно притянул ее к себе за талию. Одной рукой Ван Чон схватил ее запястья, а другой – с силой притянул к себе сопротивляющуюся девушку. – Так ты точно не упадешь. Не подхвати я тебя, ты могла бы серьезно пораниться, так что будь благодарна.
В боевых искусствах он не был силен, но даже ему хватало сил, чтобы с легкостью удерживать в своих руках девушку, не позволяя ей ни сбежать, ни дать отпор. Разве можно оставить это так? Чан Ый, сбитый с толку неожиданным поведением Сохын-ху, не знал, как быть, а Лин уже взбежал по скале вверх.
– Госпожа! – закричал он. Негромко, но вскоре голос его долетел и до другого края долины. Узнав голос младшего брата, Ван Чон отпустил девушку; его прекрасное лицо перекосилось. Лин понизил свой полный ярости голос: – Его величество и наследный принц сильно обеспокоены тем, что ты отказалась уезжать на Канхвадо и осталась в Покчжончжане. Ты часть королевского рода, к тебе благосклонна семья вана, а ты проявляешь такую неверность! Наследный принц даже послал меня сюда, специально чтобы справиться о тебе. Что скажешь в свое оправдание?
Взглянув на побледневшее лицо девушки, Чан Ый почувствовал к ней жалость. Только она выбралась из рук Ван Чона, тут же столкнулась с холодным расспросами. Ей стоило бы ответить хоть что-то – неважно, насколько правдоподобно прозвучали бы ее слова, – но смущенная Сан лишь продолжала молча смотреть на Лина. «По приказу наследного принца Суджон-ху бы и в огонь бросился, а девушку проведать – дело невеликое. Не поздоровится ей сегодня», – подумал Чан Ый, наблюдая за тем, как широко-широко распахнулись ее огромные черные глаза. Лин холодно продолжил:
– Твое упрямство подвергло опасности и твою жизнь, и жизнь Сохын-ху. Я расскажу его высочеству все как есть, поэтому, если хочешь что-то сказать, говори.
И снова она не вымолвила ни слова. Чан Ый решил, что замерла она от смущения, ведь никогда прежде с ней не говорили столь холодно. Ван Чон подумал так же, поэтому благородно вмешался:
– Лин, она осталась здесь, чтобы защитить крестьян и ноби, а я…
– А ты остался здесь, совсем недалеко от Канхвадо, но даже в поминальных обрядах отца участвовать не стал. Это чудовищное непочтение. Супруга наследного принца в ярости и требует твоего возвращения, так что поезжай немедленно. Чан Ый! – позвал он, совершенно не обращая внимания на колебания брата. Не успел Ван Чон и слова сказать, Лин отдал приказ Чан Ыю, вслед за ним поднялся по скале и поклонился присутствовавшим. – Забирай Сохын-ху, и ждите в Покчжончжане. Я выслушаю оправдания госпожи и последую за вами – вернемся на Канхвадо вместе.
Как и подобает солдату, Чан Ый быстро преодолел долину и, поклонившись Ван Чону, сказал:
– Пройдемте за мной, Сохын-ху.
Все произошло в секунду, и Ван Чон, не успевший вымолвить ни слова, лишь скривился, будто кислого наелся. Его блестящий план не увенчался успехом, поэтому теперь, проглотив свое недовольство, он цокнул и, минуя брата, поплелся по долине вслед за Чан Ыем. Тот повел его той же дорогой, по какой пришли они с Лином. Сохын-ху искоса поглядывал на брата, прервавшего его в такой важный момент. Чан Ый беспокоился о напуганной госпоже, застывшей на месте, но был уверен: Суджин-ху не станет обходиться с ней слишком уж жестоко. Он-то знал, что на самом деле Лин был добродушным человеком с широким сердцем. Пусть проступок девушки был велик, если Ван Чон сказал правду и она осталась в Покчжончжане ради людей, которым некуда было бежать, Лин учтет это. По дороге к назначенному месту Чан Ый, будто самому себе, но так, чтобы слышал бурчавший Ван Чон, сказал:
– Суджон-ху так добр к людям, оказавшимся в беде.
О чем это он? Сохын-ху пристально посмотрел на своего провожатого, но тот никак не ответил на его взгляд и молча пошел вперед, в лес. Ван Чон, обдумывавший эти слова, громко выдохнул через нос. Он не беспокоился о том, схватил ли его брат Сан, кричит ли на нее; куда больше его занимали сожаления: вот бы Лин пришел хоть немного позже.
– Проклятье! Да если б только! – забрюзжал юноша. Чан Ый улыбнулся. Тогда он сомневался, вмешаться ли, но они с Суджон-ху появились в самый нужный момент, как бы это ни огорчало теперь Ван Чона. Только было схватил свою жертву, как тут же получил подзатыльник. Не чета он младшему брату. И теперь Чан Ый ругал себя – как мог он принять Сохын-ху за человека сродни небожителям. Кто действительно был бы хорошей парой для госпожи из Хёнэтхэкчу, так это Суджон-ху, не менее же высокий и красивый, чем его старший брат. Уж он-то ведет себя по-мужски.
«В отличие от брата Сохын-ху, с виду безукоризненный и изысканный, на деле лишь пустая оболочка», – пуще прежнего стал презирать этого совершенного на вид красавца Чан Ый, широко шагавший вперед. Пытавшийся поспевать за ним Ван Чон задыхался от быстрой ходьбы.
– Как далеко ты собрался меня тащить? Я больше ни шага не сделаю. Веди сюда лошадь!
– Осталось совсем немного, – бросил он раскапризничавшемуся, словно дитя малое, юноше и продолжил широко и быстро шагать вперед, не беспокоясь о том, как к этому относится Сохын-ху. Ему совершенно не хотелось присматривать за человеком, который не способен преодолеть даже столь незначительное расстояние. Но, когда до выхода из леса оставалось совсем немного, Ван Чон уселся под деревом, чтобы отдышаться, и Чан Ыю тоже пришлось остановиться.
– Мы почти дошли. Разве вы не видите? Руины Покчжончжана прямо там, – сдерживая раздражение, утешил он. Ван Чон с трудом протянул ему руку.
– Я больше не могу. Подожду брата здесь. Если тебя что-то не устраивает, приведи мне лошадь. Все равно отсюда до переправы придется добираться верхом. – Прикрыв глаза, он прислонился к дереву, практически полностью ложась на него.
Поколебавшись, Чан Ый опустился на мягкую траву чуть поодаль. Ничего не мешало ему сходить за лошадью, но Чан Ый не захотел подчиняться приказу Ван Чона. Они были совсем рядом с руинами, поэтому было не так уж и важно, где им ждать Лина: здесь или там. Вслед за Сохын-ху он полулежа прислонился к высоким зарослям и прикрыл глаза – решил в ожидании Лина насладиться отдыхом.
Трава зашелестела о полы одежды. Чан Ый распахнул глаза. Это точно не Лин – он не догнал бы их так быстро, значит, там был кто-то из крестьян или ноби Покчжончжана. Судя по шагам, по лесу шли двое. Оба – мужчины. Не желая их беспокоить, Чан Ый продолжил лежать неподвижно. Краем глаза он увидел, что Ван Чон уснул и теперь был тихим, как младенец. Однако вместо того, чтобы просто пройти мимо, мужчины остановились где-то неподалеку.