«Что ж со мной не так, если я злюсь на нее за чувства, которые к ней питает мой брат?» – смутился он и прикусил губу. Совершенно не жадный, он прежде никогда не мучился собственничеством. Однако Ван Чон без раздумий проявлял свой интерес к Сан, поэтому у Лина взыграло скрытое глубоко в сердце желание быть единственным, кому она принадлежит, и теперь его когда-то свободный от подобных желаний разум был в разрухе. Ему невыносимы были взгляды, которые его брат бросал на нее. Он не мог принять, что «какой-то» мужчина находился рядом с его Сан.
«Мы не можем связать себя узами брака, а я собирался оставить ее в одиночестве на долгие годы, пообещав лишь, что в душе буду считать ее женой! Думал, так смогу верой и правдой служить его высочеству в Тэдо!» – так и не совладав пока с незнакомой доселе ревностью, Лин тихонько вздохнул. Он полагал, что разум всегда будет ему подвластен, кто бы знал, что вскружить ему голову так легко. В конце концов, слишком самоуверенным человеком оказался он сам.
– Извини, что заставила волноваться. Я больше не буду подвергать себя настоящей опасности, обещаю. – Ее кокетливый голос заставил сердце Лина забиться чаще. Играясь со стеклянными бусинами на катккыне, она посмотрела ему в глаза, и он не сумел отвести взгляд от ее черных очей. Стеклянные бусины, которые задевали ее пальцы, сталкивались друг с другом и начинали бренчать. Ее взгляд скользнул по его переносице и медленно опустился к губам, Лин тотчас почувствовал, как они пересохли. Сама того не осознавая, Сан кокетничала с ним всем своим женским очарованием.
Не раздумывая больше ни секунды, он прикоснулся к ее губам. Аромат свежих орхидей, по которому он так скучал, успокоил его бушующий разум. Хотя стоял ясный день и они не были скрыты ничем, единственными, кто мог увидеть Лина и Сан, были деревья, безмолвно отбрасывавшие тени, ручеек, воды которого быстро неслись по долине, да маленькие птички, которые, если и приближались к ним украдкой, тут же улетали, словно не желали мешать. Их сладкие поцелуи, которых они так долго ждали, затянулись надолго.
Когда Лин наконец оторвался от губ Сан, та обняла его за шею и грустно прошептала:
– Ты не можешь отправить Сохын-ху с провожатым, а сам остаться здесь?
– Так… нельзя. И мне уже пора уходить – нужно поторопиться. – Если Чан Ый, что следит за каждым его шагом, поймет, что они провели наедине слишком много времени, быть беде. Но Лин все равно прижимал ее к себе в тенях крон и нежно гладил ее густые шелковистые волосы. – Я должен кое-что сделать. Поэтому и вернулся.
– Что? У тебя приказ от Вона?
– …Да, – недовольно ответил он. Сан подняла голову от его груди.
– Тебя что-то беспокоит?
– …Не совсем, – слегка улыбнулся Лин, заправляя ей за ухо растрепанные прядки.
Кто приказал Чан Ыю следить за ним? Из одного только любопытства он вряд ли бы решил, замаскировавшись, последовать за ним. Чан Ый – один из приближенных Вона, он день и ночь защищает его высочество. «Делай, как я велю, и не перечь мне больше!» – вдруг ясно услышал он резкий голос Вона. Так слежку начали, потому что он пошел против воли наследного принца? Ему не хотелось это признавать. Он ведь не сказал ничего дурного. По крайней мере – ничего такого, что было бы ему не по совести. И пусть Лин высказал мнение, противоречащее воле Вона, это было ради самого принца, и, он верил, Вон это понимает. Поэтому его высочество никак не мог быть тем, кто велел Чан Ыю следить за Лином. Они с Воном провели бок о бок слишком много времени, разделили слишком глубокую привязанность и построили слишком крепкое доверие, чтобы он мог так поступить.
«Что-то здесь не то», – чувствовал он, но не мог понять, что и с каких пор. Но хватать и допрашивать Чан Ыя было ему не по душе. Если следить за ним и правда приказал Вон, лучше уж и вовсе об этом не знать. Лин едва заметно вздохнул, но и это не прошло мимо Сан.
– Что стряслось?
– Ничего. Просто…
– Просто?
– Что ты будешь делать, если я поступлю неправильно в твоих глазах?
Сперва Сан задумчиво нахмурилось, но вскоре ее лицо озарила яркая улыбка.
– Не поступишь!
– Спасибо на добром слове, – рассмеялся он. – А если, скажем, все же поступлю? Если тебе покажется неправильным то, что я делаю, что тогда?
– Такую трепку тебе задам! Потребую опомниться.
Сан, сидевшая у него на бедрах, даже приподнялась, будто собиралась показать ему, что же будет в таком случае. Она даже потрясла кулаком у лица Лина, будто подчеркивая всю серьезность своих слов. Его это насмешило.
– Обязательно так и сделай, Сан, – ему стало легче на душе, и притянул ее в свои объятия. – Если я стану вести себя безнравственно, верни меня на верный путь.
Она нежно обняла его за спину, ставшую за месяцы разлуки шире, и нежно погладила ее руками. Никогда прежде Лин не говорил ничего подобного. Он ведь никогда не просит о помощи, даже в шутку! У нее было дурное предчувствие. Почему он заговорил об этом? Что происходит? Сан хотела спросить, но понимала, что ясный ответ вряд ли получит.
«Ты ни за что не поступишь неправильно. Кто бы что ни говорил, я в тебя верю», – Лин покорно, словно израненный зверь, досадливо оперся на нее, и Сан, словно утешая, нежно поцеловала его волосы, уши и щеки.
12Распри
– Там укрываются выжившие самбёльчхо… – сказал Чай Ый. Лин посмотрел на него с совершенно обыкновенным выражением лица. Нельзя показывать свою растерянность. Спокойствие, только спокойствие. Он и глазом не моргнул. Кто удивился, так это Чан Ый. Он бросил взгляд на стоящего чуть поодаль Чин Квана. В порт вошла целая флотилия из сорока семи кораблей, и теперь там активно шла разгрузка риса. Чин Кван наблюдал за ходом работы, поэтому разговор Лина с Чан Ыем не слышал. Тот еще сильнее понизил голос. – Я отчетливо это слышал. Их немного, но все они прячутся под боком у госпожи из Хёнэтэкчху. Неясно, знает ли об этом она сама…
– Она – нет.
Чан Ый сильно нахмурился. Госпожа не знает об этом, но Суджон-ху в курсе… От удивления он даже начал заикаться.
– Н-но как тогда вы…
– На самом деле они были обыкновенными оголодавшими крестьянами и не имели никакого отношения к самбёльчхо. Лишь хотели выразить свой гнев, прикрывшись их именем. Наивно верили, что смогут изменить мир, но на самом деле хотели лишь одного: получить землю, которую смогут мирно возделывать, да хижину, которая укроет их от ветра и дождя. Поэтому я оставил их под крылом госпожи. Теперь эти люди просто крестьяне.
– Но они точно называли тех крестьян «самбёльчхо». И говорили о каком-то убежище и командире. Они пошли по стопам бунтовщиков, поддержавших Сынхва-ху[64], который восстал против покойного вана, разве это не делает бунтовщиками и их самих?
– Всем им нет и тридцати. Когда настоящие самбёльчхо пошли против королевской семьи, эти люди были совсем детьми или еще даже не родились. Они стали скитаться, лишь потому что не могли найти себе пропитания, да и были там в основном женщины и дети. Думаю, вовсе лишить их жизни или, осудив как настоящих бунтовщиков, обречь на жизнь заклейменных преступников, лишь потому что они зовут себя самбёльчхо, было бы ошибкой. Это бы только усугубило проблему. А они надежные люди, поэтому я решил, что будет лучше дать им жизнь, которую они хотели, и показать милосердие его величества и наследного принца.
Чан Ый растерялся. Для него – воина, человека простого и приземленного – все было иначе: если человек последовал за знаменами бунтовщиков, значит, он и сам бунтовщик, а это уже достаточная причина, чтобы лишить его жизни. Таков воинский кодекс. И не им размышлять о том, что толкнуло людей стать на путь измены королевской семье, решать их проблемы и наставлять их на путь истинный. Миловать таких людей – воля правителя, которому служит и сам Чан Ый, и Суджон-ху, и правитель этот – наследный принц.
«Будь на моем месте его высочество, он бы согласился с Суджон-ху?» – задумался Чан Ый. Пожалуй, да. Наследный принц ведь считал, что для спасения настрадавшегося народа нужно провести полноценные реформы и разрушить дурные обычаи. Он желал даровать скитальцам землю, а не ссылать их по темницам. Чан Ый готов был согласиться с доводами Лина. Мечом не победить ярость и неприязнь – они лишь вспыхнут сильнее. Чуть погодя, он вновь заговорил.
– Я беспокоился, потому что госпожу из Хёнэтхэкчу защищают и королевская семья, и его высочество: устрой что ее люди, это причинит неприятности не только ей самой, но и наследному принцу. Не было ли ошибкой доверять госпоже остатки этой разгромленной клики, не сказав правды ни ей самой, ни его высочеству?
– Твои слова не лишены смысла, – согласно кивнул Лин. – Но, как и я сказал, они обычные бродяги, которые стали скитаться лишь из-за собственной бедности. Я не хотел ставить клеймо самбёльчхо на людей, что никогда ими не были, и обременять этим госпожу. Равно как не хотел заставлять его высочество переживать из-за бунтовщиков, которых на деле больше нет.
– Вы слишком много на себя берете… И почему вы оставили их на попечение госпоже, а не кому-то еще?
– Наследный принц желает помогать скитальцам, и они с госпожой очень близки, поэтому она, как никто, понимает его желания. Вот я и оставил их подле нее. Почему бы не смотреть на это как на поиск нового дома для нескольких скитальцев?
– Но где гарантия того, что они и впрямь будут мирно заниматься земледелием и не сотворят что-нибудь самонадеянное?
– Я в них уверен. Беспокоиться совершенно не о чем, – сказал Лин, глядя в глаза Чан Ыю. Он не пытался принудить того к молчанию, просто не прятал взгляд; Чан Ый неосознанно покачал головой. Суджон-ху не из тех, кто стал бы бросаться словами. Скажи все то же самое кто-нибудь другой, прозвучало бы не лучше блефа, но из уст Лина – нет.
– Хорошо. Ради его высочества, ради госпожи и ради вас я впредь не стану говорить об этом, – серьезно пообещал Чан Ый и отступил от Лина на шаг. Тот поспешно окликнул его: