мог поклясться в том, что весь этот год не забывал о ней ни на секунду. Поэтом, как только Вон велел ему отдохнуть от дел, он тут же отправился в Покчжончжан. К счастью, Ван Чон отбыл еще до возвращения наследного принца, а Чан Ый с Чин Кваном были слишком заняты, чтобы и теперь оставаться неподалеку от Лина. Скорая встреча сан после целого года разлуки была ему в радость, но кое-что все же заботило Суджон-ху: первым делом он поехал именно к ней, а не в Кэгён к матери.
«Не зря говорят, что дети всю жизнь грешат пред родителями, – и я таков», – думал он. Пусть их мать и жила вместе с семьей старшего сына[77], Лин чувствовал вину и горечь – после недавней кончины отца она наверняка чувствовала себя одиноко, а он совсем ее не навещал. И все же, когда Ван Лин добрался до Покчжончжана и подошел к домику с соломенной крышей, где жила Сан, у него затрепетало сердце. Не только оттого, что наконец смог ее увидеть, но и от сильного потрясения, лишившего его возможности думать хоть о чем-то кроме. Сан сидела на крылечке своего домика и нежно покачивала ребенка в своих тонких руках.
Она практически не изменилась за год. Стройное тело, гладкая кожа, округлые узкие плечи и живость лица – все это казалось таким знакомым, словно с их прошлой встречи прошло лишь несколько дней. Но ребенок! Пусть он не знал всех подробностей появления новой жизни и в беременностях сведущ не был, Лину было совершенно ясно, что времени, которое они провели в разлуке, хватило бы, чтобы зачать и выносить дитя.
Этот милый малыш с его крохотными ручками и ножками… неужто он ребенок Сан? Дети, говорят, похожи на своих родителей, но Лин был не в силах подойти к дому хоть на шаг ближе и узнать, отчего младенец не похож на Сан: может, он пока слишком мал или. может, еще не повзрослел достаточно. Застыв на месте, он так и смотрел на девушку с ребенком на руках. Его обуревало множество чувств, и все же Лин вдруг понял, как естественно Сан выглядит с младенцем.
Почувствовав его присутствие, она подняла голову от младенца и вздрогнула. Всего мгновение спустя ее удивление сменилось радостью, радость – счастьем, счастье – гневом, а гнев – надувшимися губами и раскрасневшимся лицом. А Лин немало удивился тому, что за это мгновение успел распознать все изменения ее эмоций.
– Сан, – ласково позвал он и шагнул навстречу. – Чей это ребенок?
Ее мрачный шепот пронзил его грудь сродни шипу:
– …Мой.
Ее ответ заставил его почувствовать себя глупцом и потерять дар речи. Раньше, когда они были лишь друзьями, он мог просто отмахнуться от Сан, если та, разгневавшись или расстроившись, начинала жужжать у него над ухом; но теперь, когда он считал ее своей возлюбленной, подобное безрассудство лишь подливало бы масла в огонь. Кроме того, это он поступил с ней неправильно, и потому Лину стоило бы склониться перед ней и просить прощения. Но он, конечно, не мог быть уверен в том, что это мгновенно развеет ее гнев. Напротив, заметив его смущение, она может и начать наступать и того яростнее. И все же Лин решил, что лучше всего будет терпеть ее гнев, пока она не смилостивится. Целый год она ждала его здесь, а он никак не возвращался; позабыть об этом не так-то легко. Он потянулся к щеке Сан, но та, разумеется, отпрянула от его руки и резко осадила:
– Мой, он мой, хотя кому известно, кто я? Разве ж я так важна, чтоб меня знали в целом свете?
– Прости, что так долго не приезжал. Я не желал так сильно тебя огорчать.
– Вы, господин, в каждом уголке страны побывали и только сюда не возвращались, а теперь приезжаете и с чего-то интересуетесь кем-то незначительным вроде меня. Кто сказал, что я огорчилась? По людям вроде вас я не скучаю!
– А я скучал.
Сан вдруг замолчала, и щеки ее покрылись едва заметным румянцем. Она все гадала и гадала, какие же оправдания выдумает себе Лин, но никак не ожидала, что его ответ попадет ей точно в сердце. А ведь он сказал лишь пару слов! Уязвленная, она слегка запнулась:
– Да даже если вы пытаетесь угодить мне этими выдумками, я…
– Это не выдумки. Я правда скучал. С той самой секунды, как я покинул Покчжончжан, и до сих пор не было ни мгновения, когда я бы не скучал по тебе.
Человек, без колебаний произносящий такие слова, и правда Лин? Глаза Сан распахнулись еще шире. Он смотрит на нее с нежностью и говорит так ясно и спокойно, будто все это – обычное дело. Да, человек, с серьезным лицом произносящий столь смущающие вещи, и правда Лин. Сан невольно едва не рассмеялась. Зная его характер, он ни за что не стал бы приукрашивать, а если слова его и нужны были лишь для того, чтобы ее успокоить, – пусть, она все равно счастлива. Она и подумать не могла, что однажды он с такой легкостью скажет такое, что, она думала, за всю жизнь не услышит. И все же Сан злилась и была не намерена сдаваться просто так. Она приподняла уголки губ, словно хотела одарить его улыбкой.
– Я не настолько наивна, чтобы верить вашим сладким речам, хотя старания похвальны.
– Я говорю взаправду! Ты почти каждую ночь являлась мне во снах.
– Во снах? В каких?
Когда Сан, прежде смотревшая на него с недовольством, вскинула голову и ее черные глаза заблестели предвкушением и любопытством, Лин неловко улыбнулся.
– В таких же, какие снятся всем полным сил парням. Я уже рассказывал тебе…
– …Болван! – вскрикнула Сан. Она сразу поняла, о каких снах он говорит, и щеки ее заалели. Отвернувшись, чтобы не смотреть ему в глаза, девушка разразилась смехом, который до сих пор пыталась сдержать. Лин с облегчением улыбнулся – если и не до конца, так хотя бы отчасти она успокоилась.
– Теперь мне можно к тебе прикоснуться? – осторожно протянув руку, он коснулся ее щеки. Сан больше не чуралась его рук, и губы ее изогнулись в улыбке.
– Я этого не говорила!
– Тогда и за это прости. Я был не прав.
– Если ты думаешь, будто простых извинений достаточно, чтобы получить прощение…
«Это не так», – осталось невысказанным. Медленные и сладкие прикосновения, ее влажные губы – на его сухих, дрожь возбуждения, пробегающая по бледной коже и растекающаяся по всему телу. Ласковый и теплый поцелуй. Сан закрыла глаза. Все как и год назад: одно его крохотное прикосновение, и ее парализовало. Мягкие движения языка – верный знак того, что вскоре по телу разольются возбуждение и жар. Она покорно приоткрыла губы, но Лин быстро отстранился. И это все? Он с сомнением взглянул на Сан, затем – на ребенка у нее на руках, а после – снова на Сан. Со смущением на лице Лин потребовал объяснений. Широко распахнув глаза, она вслед за ним взглянула на малыша и вновь посмотрела Лину в глаза. Сперва он непонимающе моргнул, но вскоре все понял и улыбнулся.
– Красивый малыш, правда?
– …Да.
– Повезло, что родился здоровым, хотя его отца и не было рядом.
– Ах, – явно смутившись, Лин прикусил губу.
– Он появился на свет чуть раньше срока и заставил маму немало помучиться, но… Тяжело тогда пришлось, правда.
Его лицо слегка позеленело от страха. Лин и сам догадывался, но, услышав все от Сан, испугался еще сильнее: пока его не было рядом, ей пришлось в одиночестве перенести столько боли. Мысли об этом рождали в нем тяжелое чувство вины. Она, позаботившаяся о том, чтобы слухи не вышли за пределы Покчжончжана и стерпевшая одиночество и схватки в родах, теперь она смотрела на ребенка, словно ничего и не было, порой даже улыбалась ему. Уж лучше бы она причитала и громко ругала Лина! Сердце его ныло так, словно его рвали на части. Если так посмотреть, малыш на руках у Сан чем-то похож на нее саму или на него. Он не мог точно сказать, чем именно, да и для их ребенка глаза у него были как-то маловаты, но, возможно, это оттого, что весь он еще совсем крохотный. Лин с досадой посмотрел на ребенка, о существовании которого даже не подозревал.
– Малютка и правда похож на родителей. Нос и губы в маму, а глаза – в папу, – сказала Сан. Лин проследил за ее пальцами, нежно скользящими по лицу ребенка. Приплюснутая переносица и губки бантиком совсем не напоминали ему внешность Сан, но если она так говорит, значит, нос и губы у ребенка в нее. Кто бы что ни говорил, а уж она-то знает ребенка лучше всех! Да и глаза у Лина в детстве, должно быть, выглядели точно так же. Размышляя об этом, он слегка зажмурился. Сан выпрямила спину – ей, наверное, тяжело было так долго держать ребенка на руках.
– Ай-ай, пора отнести тебя маме. Руки затекли.
Что? Словно очнувшись ото сна, Лин распахнул глаза; наблюдавшая за ним Сан широко улыбнулась. Лишь теперь ему стало ясно, что все это время она дразнила его. От удивления он потерял дар речи, а Сан, испугавшись его молчания, осторожно ухватилась за его рукав.
– Злишься?
– Вовсе нет, – отвернулся он, чтобы скрыть свое смущение. Лин чувствовал смущение, а не злость. Он думал, будто это их общий ребенок и будто сам он стал отцом, от чего сердце его наполнилось чувствами, которые он был не в силах описать словами, а сухие глаза, прежде не плакавшие, вдруг увлажнились. Сердце Лина переполняли привязанность, гордость, печаль и любовь – оно будто готово было разорваться от их смеси, как вдруг сердце его, чем-то походившее на мяч из кожи, упало и оставило после себя лишь пустую оболочку; Лин стыдился своего волнения и этой пустоты. Потерев лицо ладонями, он спросил дрожащим голосом:
– Кто его родители? Крестьяне? Или кто-то из людей Сонхвы?
– Моя служанка Пиён. Она ушла куда-то. – Голос Сан сник. Удивленный ее неожиданным ответом, он присел рядом.
– А отец кто?
– …Мусок. Муж Сонхвы.
Он удивился еще сильнее, и Сан кратко рассказала ему обо всем: о том, как полтора года назад, когда монголы вторглись в Покчжончжан, ее спасли юноша с девушкой; о том, как несколько месяцев назад Мусок пал от рук Пхильдо, а Сонхва забрала Пиён с места сражения; о том, как та родила раньше срока.
– А что с Пхильдо?
– Исчез. Сонхва, думаю, знает, где он, но не говорит.