– А твоя служанка как? Когда ты разговариваешь и с ней, и с Сонхвой, все в порядке?
– Пиён молчит и даже не смотрит на меня. Наверное, сердце не на месте – думает, что предала меня. Сонхва со мной тоже не разговаривает. Мне едва удалось отговорить ее уходить отсюда.
– Как она?
– Кажется бодрой, но на деле все совсем не так.
Повисла тишина – спрашивать стало не о чем. Сузив глаза, Лин окинул Сан тоскливым взглядом и вновь не нашелся что сказать. Не способен он был тонко чувствовать горести и печали чужих женщин: ни Сонхвы, потерявшей мужа и вынужденной заботиться о его ребенке и новой жене; ни Пиён, которой пришлось иметь дело с супругой отца своего ребенка. Но Сан, становившейся печальнее всякий раз, как думала о них, он сочувствовал всей душой. Лин был не из тех, кто пытается шутками и прибаутками утешить чужие печали, – обычно он просто оставлял людей в покое, – однако он ни на шаг не отошел от Сан, хотя и не стал пытаться спешно жалеть ее. Лин молча наблюдал за тем, как волосы Сан нежно трепал пока еще прохладный летний ветерок, а у ног покачивались цветы; дыхание ее было настолько тихим, что заставляло сомневаться, сидит ли она подле Лина.
Когда ребенок тихонько захныкал, Сан прижала его к себе. Она покачивала его вперед-назад и похлопывала по спинке с такой лаской и добротой, словно держала на руках собственного малыша. Подумав, как сильно ей подходит образ матери, Лин улыбнулся. Сан похлопывает ребенка по спинке и утешает его! В те дни, когда, одевшись юношей, она сновала по Кымгвачжону, такое и вообразить было немыслимо.
Даже в ночь пхальгванхвэ, когда она облачилась в широкую шелковую юбку, без поддразниваний не обошлось – оделась, мол, как настоящая девушка. Она производила впечатление человека, которому неловко будет играть роль замужней женщины, однако с ребенком на руках она выглядела так ладно, что Лин вдруг понял: а она ведь и правда женщина.
Сейчас, быть может, поймать ее ничуть не легче, чем белку, а тягаться с ней так же тяжело, как с рысью, но, став старше, она однажды и впрямь подарит жизнь ребенку. А может, и нескольким детям – его детям. Сама собой у Лина перед глазами возникла счастливая картина: он, она и их дети громко смеются, сидя на мару[78] у простенького домика с соломенной крышей. Дети похожи на них с Сан. Опечаленный Лин прикусил щеку. Когда они смогут осуществить эту мечту? Прямо сейчас это было невозможно. Не в Корё. Если люди прознают о том, что у них родился ребенок, их связь вскроется и обоих подвергнут наказанию.
«Каждый хочет воспитывать детей от любимого человека – это естественно. Насколько я бесполезный, если даже это желание исполнить не в силах, – сжалось его сердце при виде Сан, что ходила по двору и укачивала расхныкавшегося еще сильнее ребенка. – Если однажды мы покинем родную страну и станем жить среди тех, кто нас не знает…»
Тогда они смогут жить как обычные муж и жена, как настоящие супруги. Пусть там и не будет Вона, ставшего им другом. Лин вдруг вспомнил, как, напившись, тот обнял его и отказывался отпускать: «Ты не можешь уйти, Лин. Это невозможно. Ты должен быть подле меня. Всегда!» Тогда в глазах наследного принца отражалась смесь мольбы и безумия. Мог ли Лин оставить друга в таком состоянии и отправиться на поиски собственного счастья? Меж его бровями залегла тонкая морщинка.
– Я больше не могу, Лин. Помоги мне! – настойчивый голос Сан и громкий плач ребенка помогли ему вынырнуть из собственных мыслей. Она держала на руках рыдавшего малыша и не представляла, как быть. Лин вскочил и подоспел к ней, но и у него не было идей, что делать. Кто бы мог подумать, что этот кроха сможет так широко разинуть свой рот размером с ноготок. И откуда в этом маленьком тельце столько сил? От его плача, казалось, могли разорваться барабанные перепонки. Дети льют слезы, когда им неуютно или если отчаянно нуждаются в чем-то. Первый делом нужно определить причину. Однако Лин совсем не помнил своего младенчества, и потому даже представить не мог, чего мог хотеть ребенок.
– Из-за чего могут плакать дети?
– Я тоже не знаю! Совсем недавно он нежно улыбался. Сделай что-нибудь!
– Ты так неожиданно просишь меня что-нибудь сделать, но я тоже…
Лин растерянно взял на руки малыша, которого протянула ему Сан. Он был из тех, кто глазом не моргнув справляется с обычными делами, но детей он прежде на руках не держал, и теперь это оказалось для него нелегкой задачей – малыш постоянно крутился и ерзал; от волнения Лин мгновенно покрылся потом. Сан посмотрела на его взволнованное лицо, затем – с беспокойством – на съежившегося ребенка и, едва сдерживая готовый вырватья у нее смех, прикрыла рот рукавом.
Бросив на нее недовольный взгляд, Лин сосредоточил внимание на малыше: держал его то так, то сяк и прижимал к себе поудобнее. Через время он успокоился достаточно, чтобы не уронить ребенка, и к нему наконец вернулось утраченное самообладание. Да дети же только и делают, что едят, справляют нужду и спят! Когда эта мысль пришла ему в голову, он опустил руку малышу между ног; одежда оказалась сухой. Убедившись, что дело не в этом, он обратился к Сан, до сих пор прикрывавшей рот рукавом.
– Он не голоден?
– Няня совсем недавно давала ему молока.
Лин потер живот малютки, и тот действительно оказался полным и плотным от еды. Значит, оставалось одно.
– Кажется, он хочет спать. Как уложить плачущего ребенка?
Пожав плечами, Сан покачала головой, словно хотела сказать: «А мне почем знать?» Лин глубоко вздохнул и поднял ребенка повыше, положив его маленькую головку себе на плечо. Медленно шагая, Лин нежно поглаживал его спину, и плач, казалось, стал понемногу утихать. Сан, следовавшая за ним, вдруг, вспомнив что-то, хлопнула в ладоши.
– Точно! Няня говорила, что дети быстро засыпают сами собой, если дать им грудь.
– Тсс, он стал плакать пореже, – прося быть потише, подмигнул ей Лин. Сан покачала головой.
– Да где там? До сих пор громко плачет.
– И что ты предлагаешь?
– Дать ему грудь, конечно!
Чью, его? Сан громко засмеялась над Лином, который, задумавшись об этом, захлопнул рот.
– Если уж взялся за что-то, нужно нести ответственность до конца, Лин, – ее шаловливый взгляд задержался на его груди. Он ошалело двинулся от нее по двору, Сан погналась следом. Ребенок никак не успокаивался и продолжал плакать, а Лин, хоть и не злился на Сан, чувствовал себя неловко из-за того, что ходила за ним по пятам и уговаривала дать ребенку грудь.
– Я сама его уложу.
– Как?
– Как и советовала няня. Давай ребенка.
Ее руки потянулись наверх, чтобы ослабить одежду на груди. Лин нахмурился.
– Не дам.
Что? Сан широко распахнула глаза. Он не ответил ни «хорошо», ни «ладно», даже «не стоит» не сказал и вместо этого обронил по-детски недовольное «не дам», чем заставил ее вновь рассмеяться.
– Что такое, Лин? Этот молодой человек слишком мал, чтобы ревновать меня к нему. Я заберу его совсем ненадолго.
– Даже если и ненадолго, все равно не дам. Я уложу его по-своему, – отвернулся он. Где-то у него за спиной громче прежнего хохотала Сан, ее смех странно смешивался с плачем малыша.
– Жадина! Я и не думала, что ты такой скупердяй, – довольно смеялась она, а Лин терпеливо поглаживал ребенка по спине. И вот наконец плач, который, казалось, никогда не закончится, постепенно начал становиться тише и в конце концов превратился в глубокое дыхание. Воздух входил и выходил через маленькие ноздри. Получилось! Он и правда уснул! Сан смотрела на Лина с восхищенной улыбкой. С ребенком на руках он выглядел практически так же невероятно, как с мечом наизготовку.
«Тебе и это подходит. Когда и наш ребенок появится на свет, будешь ли ты и с ним так заботлив? – думала она. Будет. Даже еще ласковее и заботливее, чем сейчас. К их ребенку он не станет ревновать и не отнимет того от груди Сан. Представляя, каким он будет с их малышом, она мечтательно улыбнулась. – Хочу увидеть Лина с нашим ребенком на руках».
Вдруг ее горло сжалось. Сан прикусила губу. В глубине души она понимала, что такой день в их жизни не настанет никогда. Друг для друга они единственные супруги, но это существует лишь между ними – их отношения не признает никто. Даже Вон – их самый близкий друг.
– Смотри, Сан! У меня получилось, – обернувшись к ней, тихонько, чтобы не нарушить сон крохи, прошептал он, но тут же вздрогнул, заметив, что у нее на глаза навернулись слезы. – …Сан?
Он подошел поближе и внимательно посмотрел на нее. Глаза Сан покраснели, но она слабо ему улыбнулась. Что такое? Широко распахнувший глаза Лин не стал спрашивать; вместо этого он поднял ладонь к ее щеке и пальцем стер капельки слез из-под ее век. Она молча прижалась к его руке. Кожа его была мягкой и теплой, и чувства, накопившиеся в ее душе, вдруг схлынули.
– Когда-нибудь… – мечтательно пробормотала она себе под нос. Когда-нибудь что? Лин задумчиво погладил ее по щеке. – …забери меня отсюда и увези – из Покчжончжана, из Корё.
– …!
– Давай отбросим титулы и позабудем о том, что ты Суджон-ху, а я госпожа, и отправимся куда-нибудь, где мы сможем жить просто как Ван Лин и Ван Сан. Нет, давай и имена отбросим: будем жить просто как ты и я.
– Сан, – позвал он ее тихо, и Сан, опустив глаза, горько улыбнулась.
– Хотя нет, ничего. Забудь! Ты не сможешь расстаться с Воном.
Смирение напополам с обидой, прозвучавшие в ее голосе, задели Лина. Казалось, она сдается и признает, что Вон занимает слишком большую часть его сердца, что ей никогда не победить. Раньше и Лин так думал. Не проронив ни слова, он кусал себя за щеку. В минуты одиночества он чувствовал нерешительность и не мог принять решение, но теперь!
– Сан, я… – тяжело заговорил он, но вдруг убрал ладонь от ее лица и отступил на шаг. Ее озадачил вдруг пробежавший по щеке холодок, и она попыталась шагнуть вслед за ним, но услышала шелест травы об обувь. Оглянувшись на звук, Сан увидела трех людей; внешне они были совершенно разными, но все как один выглядели одинаково удивленными.