– Ты собираешь с простого люда слишком малые суммы. Требуй половину урожая, как делают все остальные владельцы крестьянских угодий.
Сан засомневалась, не подводят ли ее собственные уши, и нахмурилась.
– Если я прямо сейчас соберу с них по половине от того, что есть, это будет сродни тому, чтобы убить их собственными руками!
– Да не умрут они, Сан. До этого ведь не умирали, жили себе и жили. Вот и дальше жить будут.
– О Небо! Нет, Вон, нет! – схватилась она за голову. Ей не верилось, что все эти слова произнес Вон. – Мои крестьяне – тоже твои люди! Где же любовь и жалость к ним? Куда делся человек, который, став ваном, хотел утешить мучимый народ и править им гуманно? Человек, который упразднил чиновников, притеснявших крестьянство, чтобы уменьшил народное бремя, и дал людям рис, чтобы накормить голодных? И кто тот человек, что без колебаний говорит сейчас столь черствые вещи?
– Их будущий правитель. Ван, который спасет всех этих людей.
Вон оборвал стебель одуванчика, что зацвел возле каменных ступеней, и пропустил желтые лепестки меж пальцев. Плавность и безмятежность его движений заставили кровь Сан закипеть.
– Спасет? Ван, который выжимает из народа все соки, а в довесок требует золота и серебра?
– При нынешней власти Корё продолжает приходить в упадок. Люди живут в безнадеге. Но когда я стану ваном, все изменится. Как того и хотите вы с Лином, я стану для народа светом и надеждой. Чтобы добиться этого, предстоит многое сделать, а на это нужды деньги. Потерпи еще немного, пока я не претворю эти надежды в жизнь. Пока не стану ваном. Так нужно, понимаешь? – голос его звучал по-прежнему мягко, но пальцы уничтожали маленькие лепестки. Они трагично падали вниз, слетаясь в кучку. Сан покачала головой.
– Нельзя выжимать из народа последние соки, чтобы стать ваном, Вон. Особенно если хочешь стать правителем, который этот народ спасет.
Где-то он это уже слышал. Вон не сумел сдержать невольный смех – в серьезном лице Сан он увидел Лина. «Не следует заботиться о народе лишь ради того, чтобы ухватиться за власть, а напротив, должно взять власть в свои руки ради того, чтобы заботиться о народе», – сказал ему тот в Тэдо.
«Как могут люди походить друг на друга настолько, чтобы и советы схожие давать? Это оттого, что они любят друг друга? Все так, Сан? Неужели все и правда так, Лин?» – стряхнув с пальцев оставшиеся лепестки, Вон вскочил и подошел к ней. Ее темные глаза, обращенные на него, горели решимостью не оступиться ни на шаг. «Похожи», – подумал наследный принц, глядя на нее сверху вниз. Двое его самых близких друзей похожи друг на друга. Глаза их сквозят честностью, выражения лиц – искренностью без прикрас, а души сияют чистотой. Даже упрямство, с которым они желали узнать, что задумал его высочество, было одним на двоих. И это было прекрасно. Благородство характеров своих друзей Вон любил так же сильно, как их ясные непорочные лица. Внутренний мир каждого из них был подобен драгоценному камню, который нелегко запятнать, даже если приложить усилия. Но было в этом и плохое. Он чувствовал себя одиноким. Человек, которого они уважали и ценили, человек, который любил их больше всех, он чувствовал себя самым одиноким и несчастным во всем мире. Вон хитро улыбнулся.
– Я не выжимаю из людей последние соки, чтобы просто стать ваном, Сан. Я хочу править не только Корё, но и всем Великим Улусом. Хочу стать правителем, выше которого будет лишь один человек – император. Лишь тогда Корё получит власть, а его народ станет народом могущественной страны, – Вон подошел к Сан и похлопал ту по мягкому округлому плечу. Сердце ее налилось свинцом, смотреть на наследного принца ей стало тяжело. Сан окутало незнакомое леденящее чувство. А за спиной у нее тем временем раздался его веселый голос. – Если собрать все, о чем я прошу, сложно, подготовь столько, сколько будет возможно.
Сан обмерла. А Вон, недолго поколебавшись, стал удаляться от нее широким шагом.
– Вон, – позвала она, не поворачивая головы. Голос ее звучал тихо, но тут же заставил его остановиться. Сан медленно обернулась. Он, нахмурившись, ждал ее следующих слов.
– Мы все еще друзья? – сдавленно спросила она.
Его глаза на мгновение расширились, но вскоре он снова натянул на лицо свою неповторимую улыбку и коротко ответил:
– Конечно.
Мягкий взгляд раскосых глаз, пухлые красные губы. Как такой кроха может напоминать кого-то? Тан внимательно посмотрела на ребенка, которого ее свекровь держала на руках, и подумала о муже, что вернулся на родину, но так до сих пор и не предстал перед ней ни разу. Взглянув на этого малыша, любой бы сказал, что это именно его ребенок. Его ребенок, милый и красивый. Его ребенок, которого родила не она.
Тан посмотрела на мать малыша. Странная девушка с крупными и отчетливыми чертами лица и печальным взглядом; она смотрела на собственного ребенка куда суше, чем Тан. «И что ж в ней привлекло его высочество?» – гадала она. Не из обыкновенного любопытства, но оттого что именно это перевернуло ее жизнь вверх дном. Сколько она ни разглядывала монголку, так и не смогла понять, что именно понравилось в ней наследному принцу и почему он, так редко державший за руку саму Тан, вдруг подарил ребенка этой девушке. Потому что Есыджин во всем отличалась от нее. А быть может, дело в том, что с самого начала между ними с Воном все было иначе. С самого приезда в пёльгун рядом с горячими источниками Тан не понимала, что же в ней пленило сердце наследного принца!
– Так похож на отца. Выдающийся красавец, не правда ли? – ясно сказала королева.
– Да, – запоздало поняв, что слова ее величество обращены к ней, вздрогнула от испуга Тан.
Королева смотрела на нее как-то странно. С сочувствием, жалостью, злорадством. Тан напоминала ей «ту девушку» в «то время»: двадцать лет назад таким же взглядом, каким сейчас Тан смотрела на ребенка в руках королевы Вонсон, королева Чонхва смотрела на ее сына. Как и предупреждала ее величество, Тан постигла та же участь. Недавно и сама королева была опустошена из-за Муби, но над невесткой, оказавшей в подобной ситуации, она злорадствовала.
– В такие моменты твоя тетя устраивала празднества. Разве ты не станешь?
– Я об этом пока не ду…
– Ты должна занять свое место за столом и потчевать этого ребенка. Твое поведение должно за тебя говорить: «Может, ты и родила ему сына, может. и стала первой женой, но я была первой, на ком он женился!» Тетя не говорила с тобой об этом?
Тан прикусила губу и низко склонила голову. Унижения королевы ее совершенно не задевали – больше всего от них страдала она сама. Дурнушка, которая так и не смогла выносить вану ни единого наследника.
Дрожащими ногами девушка ступала по лестнице Кёнсонгуна. Льющиеся слезы застилали ей глаза. Отчего она так печальна? Чин Кван, замерший во дворе в ожидании ее возвращения, с тревогой наблюдал за Тан, но, лишь увидел, как некрепко она стоит на ногах, не выдержал и бросился к ней. Однако его уберегли от недопустимых прикосновений к супруге наследного принца; это сделала другая супруга наследного принца – Есынджин. Она ухватилась за тонкую руку Тан и была немало удивлена – казалось, приложи хоть каплю сил, та сломается.
– Смотри под ноги.
Тан подняла на нее свои круглые от удивления и влажные от слез глаза. Маленькая робкая девушка. Она словно полевой цветочек, крохотная птичка, легкий ветерок. С самой первой встречи Есыджин не испытывала к ней ненависти. Лишь сострадание. Быть может, от того, что этой несчастной девушке предстояло жить в тех же страданиях, что и самой монголке? Рассмеявшись над собственными мыслями, Есыджин повторила свои слова на монгольском – тюркский Тан не понимала:
– Я сказала смотреть под ноги. Лестница еще не закончилась.
– Спа… сибо, – смутилась Тан. Подоспевший к ним Чин Кван смутился не меньше. Шея его покраснела, а неловко вытянутую руку он поспешно опустил.
– Ты ведь был одним из тех, кто сопровождал его высочество в Тэдо? – узнала Чин Квана Есыджин и подозрительно посмотрела на него. – Из города исчез неожиданно, и вот он ты. Здесь. Теперь сопровождаешь не наследного принца, а его жену?
– Нет. Его высочество послал меня сюда, чтобы я передал послание супруге наследного принца.
– Какое?
«Отослал меня в Кэгён, будто я тебе приелась, а теперь посылаешь отдельных гонцов к ней?» – Глаза Есыджин засверкали любопытством, но вскоре она неловко улыбнулась Тан.
– Извини. Услышала про послание супруге, и само вырвалось.
– Ничего, ничего, – покачала головой Тан. Она почувствовала тепло заботы и внимания от этой высокой приятной девушки, и сердце ее затрепетало. Нежная улыбка чужестранки была проявлением доброты и не имела ничего общего с ревностью и ненавистью. Тан мило велела Чин Квану:
– Говори. Что просил передать мне его высочество?
– Его высочество… велел передать, что по возвращении в страну хотел тут же приехать и повидаться с вами и развеять все ваши печали, но не смог, за что просит прощения. Сказал, что, приехав в Кэгён, первым делом навестит вас…
– Вот так да, – широко распахнув глаза, улыбнулась Есыджин. – Его высочество, видно, очень соскучился по супруге.
– Нет, это… быть такого не может.
Первая супруга наследного принца взглянула на раскрасневшуюся от смущения Тан. Ей вдруг стало очень жаль девушку, и она прошептала себе под нос: «Я тоже знаю, что такого быть не может, – уж Есыджин-то лучше всех понимала, что девушка, которую он хотел увидеть, девушка, чьи печали желал развеять, – не Тан, похожая на крохотную птичку, и не она сама. – И все же к ней он хорошо относится. Как того заслуживает жена, как заслуживает супруга наследного принца. А я лишь замена, кукла, которую он использует, чтобы дать выход своей похоти. Одно с другим не сравнить. А ведь это она – жена-брошенка, так почему с ней он ведет себя иначе? Потому что она сестра Ван Лина?»
От мыслей об этом она задыхалась. В тех мгновениях между ночами горячей, животн