[84] из вассальной династии Цинь[85]. Еще и года не прошло со свадьбы, когда она скончалась – узнала о том, что ее супруг прелюбодействует со своей единокровной сестрой Вэнь Цзян. Поскольку королева Ван Цзи была целомудренна и не попрала своих нравственных качеств, ее славили как пример добродетели, однако на самом деле она была лишь девушкой, от несчастья скончавшейся в юном возрасте. Вспомнив собственного супруга, что сегодня отправился охотиться на гору Торасан вместе с Муби, королева Анпхён поняла: не такие и разные судьбы у них с Ван Цзи. Какие верные император выбрал слова! Королева дышала с трудом.
– Ваше величество, прошу, поднимемся в павильон – отдохните немного, – обеспокоенно придерживала ее под руку Тан. Обычно королева бранила свою невестку, но сейчас послушно поднялась в павильон вслед за ней и прислонилась к балюстраде. Она не спеша огляделась, и дворец вдруг показался ей истинно тихим и безрадостным местом. Когда-то он был полон подданных, в попытках угодить ее величеству стиравших обувь от ходьбы, но теперь здесь нет ни души; остались лишь пение птиц, шум ветра да аромат травы и цветов, которые нельзя ни увидеть, ни схватить. «Я и впрямь Ван Цзи», – думала королева Анпхён, печально улыбаясь.
– Я и впрямь Ван Цзи… – ее тусклый голос походил на старческий. – Сколько весен я провела здесь с тех пор, как в свои шестнадцать вышла замуж? Даже если дважды загнуть все пальца, их не хватит, чтобы сосчитать. Ах, уже двадцать третью весну я провожу здесь, и все это время я была Ван Цзи.
– Матушка, – тихонько позвала Тан. Свекровью королева была жестокой, но от ее печали и тоски у девушки разрывалось сердце. Ее величество повернула голову к невестке, посмотрела той в глаза и ухмыльнулась, как частенько делала.
– Но Ван Цзи умерла почти сразу после замужества, а я выдержала здесь целых двадцать три года. Родила сына, увидела своего внука. Не ее со мной сравнивать! – ее холодные миндалевидные глаза вновь засияли воинственностью. Жизнь ее величества вовсе не была столь тщетной, как чжоуской королевы. Она совершила немало и была эти горда. – Я даже стала свекровью девушки из семьи императора.
Королева вдруг оживилась – в последнее время это было одним из ее главных поводов кичиться. Взяв в жены Будашир, дочь Гамалы – старшего брата императора, ее сын упрочил свое положение при дворе императора, пережившего смену поколений. Теперь не благодаря матери, но при поддержке супруги он, Иджил-Буха, расправит свои крылья.
– Знаете, как проходят свадьбы в императорской семье? Нет, вы и представить этого не можете, – вновь приободрился ее голос. Супруги наследного принца тихонько склонили головы и стали внимать словам свекрови. Им совершенно не хотелось знать о свадьбе собственного мужа, которую они и представить не могли, но девушки прекрасно понимали, что королева позвала их прогуляться по саду сразу после своего возвращения на родину лишь потому, что хотела поскорее похвалиться этой свадьбой. – В подарок императору его высочество преподнес восемьдесят одного белого коня – жест, поистине достойный сына тети императора. Невестой его была благоухавшая цветами шестнадцатилетняя девушка – такая же прекрасная, как я сама, когда только стала супругой его величества и прибыла сюда. Никто не подошел бы наследному принцу лучше этой красавицы! Моему сыну она была идеальной невестой. Не зря он племянник императора, что и говорить. Кто только не собрался, чтобы поздравить его со свадьбой! Правители, их супруги, министры, даже здравствующая мать его величества императора – все без исключения. И всем им пришлась по душе корёская еда, особенно – печенье из пшеничной муки, которое приготовили здесь и доставили к празднеству. Только мы пожелали самым прекрасным в мире супругам провести вместе всю жизнь, до самой старости, и выпили за них вина, а уже наступила глубокая ночь, и все мы были пьяны – никто и заметить не успел, как пролетело время, – празднество, состоявшееся прошлой зимой, королева вспоминала так, словно это было вчера, и лицо ее вновь пылало детским восторгом. – И это еще не конец! Разве мог мой сын остановиться на этом? Назавтра, чтобы ублажить здравствующую мать его величества императора, он преподнес ей восемьдесят одного белого коня. В ответ она велела подать на стол семьсот барашков и пятьсот кувшинов вина. До чего ж похожа на покойного Чинкима: хоть и женщина, а такая же мужественная. И как только людям удается пировать до самой ночи и не хмелеть? Назавтра после пира его высочество преподнес восемьдесят одного белого коня своему тестю, правителю Цзинь, а тот в ответ велел подать на стол четыреста барашков и триста кувшинов вина. Никто бы не посмел пропустить пир, устроенный самим братом императора! Правители со всех уголков Великого Улуса и даже его величество император опьянели до того, что падали без чувств. Такую свадьбу устроить не каждому по силам. Не будь меня, так разве ж состоялась бы она?
Не будь она королевой, свадьба и правда была бы невозможна. Белые кони, которых наследный принц преподнес его величеству императору, матери императора и своему тестю, были подготовлены благодаря тому, что королева потребовала того от вана, ван – от сановников, сановники – от наместников, а наместники – от простого народа. В монгольской культуре белый – самый священный и благородный цвет, а лошади – самые драгоценные спутники людей. И потому ни один подарок тестя зятю не сравнится в священности и драгоценности с белым конем.
Число восемьдесят один тоже имеет особое значение для монголов. Три – число благоприятное, оно означает «изобилие». Девять, кратное трем. – «число Небес», а восемьдесят один, квадрат девяти, – «величайшее число» и «совершенное число». Для того, чтобы наследный принц смог преподнести родственникам супруги ровно такое благоприятное количество коней, чиновникам седьмого ранга и выше было приказано принудительно собрать налоги по всем уголкам Корё: золотом, рисом, рулонами конопляной ткани самбе. И хотя это породило народную неприязнь и осуждение королевской семьи, королева ничего не желала слышать и лишь предавалась воспоминаниям о пышной свадьбе. Но особенно ее радовала даже не сама свадьба, состоявшаяся столь благополучно, а невообразимый подарок, который ей преподнес император.
– Знаете, как благосклонен был к нам император? Он не только подарил его величеству луки, стрелы, мечи и целый тюк шелка, вышитого золотом, но и одарил тех, кто нас сопровождал: чиновников, евнухов, придворных дам и даже старых слуг. Такой милостью он прежде не одаривал ни вана, ни правителей других частей Великого Улуса! император был так радушен со своим дядей, что даже даровал ему седло, в котором сам скакал весь первый лунный месяц. Поэтому мы, как подобает всем зрелым членам императорской семьи, были важными гостями каждого празднества. Когда цзиньский правитель отбыл в свою столицу, его величество танцевал, а я пела песни. Матери его величества императора было жаль расставаться с нами, поэтому, когда пришло нам время оставить наследного принца в Тэдо и уехать, она устроила для нас прощальный пир в Юнбоккуне. Но и этим не ограничилось: она пожаловала ушитый золотом шелк, лошадей, седла и многое другое всем, кто сопровождал нас в поездке в Великий Улус. Позже я покажу вам эти невероятные одежды.
Королева долго бахвальствовала без устали, но вдруг выбилась из сил. Путь от Тэдо до Кэгёна неблизкий, и, хотя домой она возвращалась в удобной карете, а процессия нередко останавливалась, чтобы позволить людям отдохнуть, теперь у нее и дышать не оставалось сил – сразу после долгого пути она призвала невесток и стала сама с собою вести беседу. Постепенно кожа ее бледнела, а голос ослабевал, но ни одна из ее невесток не заметила изменений сразу – отвернувшись от них, королева прижалась к балюстраде и опечаленно забормотала что-то.
– А теперь все в прошлом. И дни, когда я была полезна сыну, тоже в прошлом…
Впервые вернувшись в собственный дворец после шумного торжества, ее величество почувствовала себя опустошенной. Путь она была еще молода – ей не минуло и сорока – королева чувствовала себя старцем, что проводит время лишь в своих покоях: казалось, ничто больше не вызовет у нее страсти. Иджил-Буха, что был всем для нее, теперь стал совершенно самостоятельной фигурой и больше не нуждался в отголосках ее влияния, а их с ваном отношения, прежде наполненные любовью и ненавистью, растеряли всякие чувства и вряд ли уже станут прежними. Теперь, оставшись в полном одиночестве, она только и могла, что причитать невесткам, вежливо выслушивавшим ее.
«Ах, как же грустно! С тех прекрасных времен, когда мне было шестнадцать, уже минуло двадцать лет! Я встретила своего супруга, еще не познав, что такое любовь, и, не зная, что такое любовь, любила лишь его, а оттого что любила его, желала, чтобы любили и меня, но мы всегда шли друг против друга – так и провели двадцать три года. Когда-то я обещала себе впредь не глупить, но отчего ж сегодня мне так грустно…» – предавалась мыслям она. Жаркий ветер раздувал ее спутанные волосы. Густой цветочный аромат лишал ее ясности ума.
– Поезжайте в Сунёнгун и возвращайтесь с его величеством, – словно в трансе велела она. Три супруги наследного принца удивленно переглянулись. Неужто она забыла о том, что ван отправился на охоту, усадив любимую наложницу перед собой в седло? Не зная, что следует сказать королеве, они некоторое время колебались и не отвечали вовсе, но Тан в конце концов заговорила:
– Его величество сейчас не в Сунёнгуне.
Даже услышав это, королева, по-видимому, ничего не вспомнила.
– Правда? А где тогда? Говорили ведь, что там усыпали цветами всю женскую половину дворца и пиршествовали до самого утра.
«Это было год назад», – подумала Тан, но не осмелилась произнести этого вслух. Когда супруги наследного принца поняли, что с королевой что-то не так, все они безмолвно недоумевали, как же быть. Оглянувшись на них, ее величество улыбнулась.