«Только взгляни: наш малыш заговорил. Наш Нантха наконец заговорил!» – думая о Мусоке, крепче прижимала она к себе сына, а тот, с трудом дыша, продолжал звать ее. Шум стоял как в доме, где происходит торжество, но к ним вдруг пожаловали и новые люди.
– Вы тут перепугались, как птенцы, углядевшие змею в гнезде, или в чем дело? С чего вдруг такой шум! – съязвила Сонхва, но дети рассказали, что кричат вовсе не от страха, а из удивления.
– Нантха заговорил!
– Он слушал и запоминал все наши слова, а потом как начал повторять! Сами посмотрите!
И Сонхва, и пришедшая вместе с ней Сан, конечно, очень удивились и тут же подошли к малышу. Он так и продолжал восторженно повторять: «Мама, Хяни, дядя». Все по кругу. Увидев Сан, Нантха протянул к ней ручки и позвал: «Госпожа!» Расчувствовавшись, она забрала малыша у Пиён и взяла его на руки.
– Ух ты! Мальчуган даже госпожу запомнил! Сказал же: все-то он знает!
– И правда. Удивил так удивил.
Кэвон кричал так восторженно, что аж слюна кругом разлеталась, Сонхва тихонько бормотала рядом. Губы ее были растянуты в подобии улыбки, но в то же время морщились от горечи; счастливой она не казалась, но и отворачиваться от малыша не стала. Услышав ее голос, Нантха резко повернул к ней голову и позвал:
– Сонхва.
Выражение ее лица вдруг переменилось. Удивление, смущение, растерянность – все это заставило ее распахнуть рот. Она была рада, но не могла показать этого, поэтому ее лицо, казалось, окрасило недовольство.
– И даже Сонхву мальчишка знает, – пробормотал Кэвон, надеясь разрядить вдруг потяжелевшую атмосферу, но и его голос стух. Где бы Сонхва с Пиён ни оказывались вместе, в воздухе повисало неловкое напряжение. Даже Хяни с Нансиль, не знавшие причин тому, переглянувшись, взялись за руки и ушли. А Пиён, поглядев на сына – на руках у Сан, тянет ладошку к Сонхве, – подобрала все разлетевшееся из корзинки и ушла в комнату. Оставшиеся с ребенком и вовсе замерли, застенчиво избегая взглядов друг друга.
– Ой-ой, госпожа, письмо ведь пришло, – вдруг вспомнил о нем Кэвон и, полагая, что лишь он один может разрушить повисшую во дворе неловкость, передал письмо Сан. Та отдала Нантху Сонхве, которую мальчишка звал, и поспешно развернула аккуратно сложенную бумагу – подмигивания Кэвона было достаточно, чтобы точно понять, от кого пришла весточка. Сан отошла в уголочек двора и стала лихорадочно всматриваться в аккуратный почерк; лицо ее то светлело, то бледнело. Дочитав, она слегка сникла, и это не осталось без внимания Сонхвы.
– В чем дело? Его возвращения придется ждать еще несколько лет?
– Нет, пишет, что они уже на корёской земле, – покачала головой Сан.
Что? От удивления Сонхва с Кэвоном широко распахнули глаза. С того дня, как Лин уехал в Тэдо вслед за наследным принцем, прошло три года. Все это время – хоть и редко – он посылал письма. «Даже господин над собой растет», – бывало, хвалила его Сонхва. Содержание писем всегда оставалось невинным, поэтому читать их можно было не только госпоже; в конце Суджон-ху всегда сообщал одну и ту же печальную весть: пока не знает, когда сможет покинуть Тэдо. Сонхва с Кэвоном и в этот раз ожидали того же, но господин уже вернулся на родину? И все равно лишь отправил письмо, как делал и находясь в Великом Улусе? Им показалось это дурным с его стороны.
– Так когда же он приедет?
– Ему нужно отправиться на гору Тутхасан[88]… у него поручение в Кэгёне.
– Поручение! Поручение у него! То-то оно серьезное, небось!
– Не мели чепухи. У него поручение от наследного принца.
– Ах, вот оно что. Спасибо поручениям его высочества – даже мы так заняты их исполнением, что и о собственных делах позаботиться не успеваем, – поджала губы Сонхва. При виде этого Сан незаметно вздохнула – та была права. После трех лет удовлетворения требований Вона дела пришли в упадок. Сан пришлось распродать свои плодородные угодья в Чолладо и Кёнсандо, но даже после этого расточительству принца не было конца. Поручения не ограничивались отправкой в Тэдо золота, серебра и пэкчо. Его высочество также велел ей познакомиться с садебу и молодыми сонби и собрать целую группу, что будет оказывать ему поддержку, и взять на себя все расходы по созданию и содержанию учебных заведений, где воспитывалось бы больше способных юношей. И даже сейчас она оказалась рядом с Кэвоном и Нантхой лишь потому, что шла выбрать лошадь, чтобы исполнить очередное поручение: отправиться в Кэгён и возглавить встречу литераторов, а после наведаться к ученикам. И хотя сперва Сан обрадовалась письму от Лина – первому за несколько месяцев, – теперь ее одолела печаль, оттого что сразу свидеться они не смогут. Спрятав письмо в рукаве, она обернулась к Кэвону.
– Веди лошадей. Отправимся сейчас же.
Когда тот отправился в конюшню, она тихонько позвала Сонхву:
– Сонхва.
– Что? – резко ответила она. Все потому, что уже догадалась, зачем к ней обратилась госпожа.
– Завтра прибудет шелк с полей в Чинджу[89]. Разложи его здесь вместе с пэкчо.
– Как по мне, он редкостный проходимец. Разъезжая между Тэдо и Кэгёном, он кормил весь простой люд, какой встречал, принимал прошения, был истинным примером для подражания, но почему тогда он отнимает у вас все, почему последние соки выжимает из ваших людей? Вы называете его другом, а он поступает все равно что ростовщик.
– Это ради того, чтобы помочь Вону стать выдающимся ваном. Нужно просто потерпеть немного.
– Ха! Вы хвалите его за чистоту и благородство – он не возражал получить на целых сорок кынов серебра и двадцать тигриных шкур меньше, – но, если подумать, не много ли он хотел изначально? Разве пятисот-шестисот кынов серебра было мало? – усмешка Сонхвы, подобно ножу, вонзилась в сердце Сан.
– Ты не права. Все не так.
– В это верите лишь вы с Суджон-ху. А принц ваш на деле ничем не отличается от всех предыдущих ванов и богачей.
– Отличается! Мы с Лином делаем все, чтобы он был не таким, как они. Разве ты не знаешь, зачем я еду в Кэгён на встречу со всеми этими людьми? Не знаешь, почему они поддерживают строительство частных школ и обучение способных ребят? Новая сила и новый ван превратят Корё в новую страну!
Сонхва елейно улыбнулась – без опасений и прикрас.
– Новой силой вы называете новую семью наследного принца, новую ветвь его родословной? А новая страна? Ее, думаете, смогут создать те, кто собственноручно никогда не работал и даже книжки только листал, а не читал? И это страна для тех, кто действительно читает?
– Ну почему ты ему настолько не доверяешь…
– Это вы с Суджон-ху одного рода, вот и верите принцу так легко. Я поверю, только если его высочество и все эти ученые сначала испачкаются в земле и покроются потом за работой, а потом уже станут говорить о новой стране. Если они станут такими же, какой в убежище стали вы: сами будут готовить для себя, собирать дрова, обогревать свои комнаты, шить себе одежды. Вот тогда я поверю.
– Такому не бывать, Сонхва. Иначе статус бы совсем ничего не значил.
– В том-то и дело. У обычных людей этот статус не изменится: и до того, как наследный принц станет ваном, и после этого у людей вроде нас в жизни ничего не изменится.
Сан чувствовала: переубедить Сонхву ей не по силам – поэтому была особенно рада Кэвону, вернувшемуся с лошадьми. На одну взобралась она сама, другую оседлал Кэвон, третью нагрузили тяжестями. Готовая отправиться в путь тотчас, как окажется верхом, Сан, не теряя времени, припустила вперед.
– Пока я буду в Кэгёне, позаботься о Покчжончжане. И о Нантхе.
– Будьте осторожны, госпожа, – вновь заговорила вежливо Сонхва; Сан кивнула. – Кэвон! Смотри в оба глаза и защищай госпожу! Если что случится, бегите оттуда. Понял?
– Ой ли, посмотрите-ка. Забыла, что я родился и вырос в Кэгёне? Когда-то я властвовал на его улицах! Забыла, что говоришь с Огненным Кулаком? – свирепо посмотрел он в ответ и провел пальцем вдоль горла, словно перерезая его. Наважничавшись перед Сонхвой, он отправился вслед за Сан. Когда лошади двинулись в путь, Сонхва, долго державшая на руках тяжелого Нантху, взглянула на дверь, куда вошла Пиён, и тоже ушла со двора. Даже за три года она так и не смогла привыкнуть к их встречам, пусть их и было множество. Кэвон же, заметив, как тяжело вздохнула Сан, осторожно спросил:
– Сонхва опять из-за чего-то ворчит? – улыбка Сан была ему ответом, и он вдруг заговорил громче. – Вот же стерва с ядовитым языком. Не чтит ни статусы, ни отношения между мужчиной и женщиной. Как ни откроет рот, оттуда только грубости и льются. Вот отец Нантхи и стал распутствовать!
Поняв, что он сказал, Кэвон удивился собственным словам, закрыл поскорее рот и медленно отвел взгляд, чтобы не видеть недовольного взора Сан. А потом вдруг запищал, словно крохотный комарик, – небывалое дело для человека его размеров.
– Наверное, сегодня она разозлилась из-за письма. Да, должно быть, так и было. Она хотела утешить ваши печали, вот и получилось, как получилось. За языком она не следит, но о вас, госпожа, правда заботится.
– Знаю.
«Знаю, Сонхва приняла меня как друга. Поэтому и о Воне говорила резче, чем могла», – Сан и сама понимала, отчего та сказала все, что сказала. В глазах крестьян, что брали поля Сан в аренду, Вон был сродни тирану. Хотя никто, кроме Сонхвы, не жаловался на самом деле – чтобы не обременять их, Сан продавала собственные земли. Ее богатства, подобно снегу, таяли на глазах, но она не печалилась об этом. Если требовалось принести жертву ради того, чтобы Вон смог повести Корё по новому пути, она была готова пойти на это. А поскорее избавиться от собственного богатства было для нее лишь к лучшему – в конце концов, именно из-за него она оказалась в руках королевской семьи и не могла открыто любить Лина и вступить с ним в брак.
Она бы с радостью отдала все свои богатства и, прямо как сказала Сонхва, зажила тихонько с Лином: готовила бы еду, шила одежду, собирала дрова, чтобы обогреть дом. Она не ждала, что время, когда это станет возможным, вскоре наступит, но все равно готовилась к этому: делила поля между теми, кто брал их у нее в аренду, – чем больше членов семьи, тем больше участок – и помогала им стать независимыми.