[101], расположенный у подножия Тутхасана. Сперва этот храм носил имя Пэннёдэ – «Храм белого лотоса», которое, как говорят, получил в память о тутхасамсон, трех странствовавших монахах, что в древности пришли из Индии, возложили у горы белый лотос и основали сам храм. Именно сюда Ли Сынхю вернулся в свое время и стал жить затворником в Ёнандане, где занимался сочинительством, а после пожертвовал его храму и дал новое имя.
С горы Лин с Ли Сынхю спускались без продыху и остановились лишь раз: старик возложил камень на вершину пагоды, что стояла на вершине Свинумсан. Однако они не спешили, а напротив, шли неторопливо – каждый погрузился в свои мысли и растворился в окружавшем их пейзаже. Так они поднялись на вершину горы и спустились вниз по извилистой тропинке. Путь начали ранним утром, однако в храме Канджанса оказались лишь после полудня.
– Суджон-ху!
На подходе к храму они первым делом заметили Чан Ыя, привязавшего коня и беспокойно расхаживавшего взад-вперед. Лишь завидев Лина со стариком, он, теперь возглавлявший дворцовую стражу, громко закричал. Ван Лин сразу заметил его необычное поведение. Раз Чан Ый, что должен был ожидать его в Кэгёне, проделал путь до Самчхока, дело у него было срочное. Суджон-ху взглянул на него в ожидании объяснений, и тот без промедления сообщил:
– Ее величество скончалась.
Брови Лина дернулись вверх, но вскоре он вернул себе спокойствие. Обернувшись к медленно подошедшему к ним старику, он вежливо сообщил:
– Я надеялся спокойно побеседовать с вами, учитель, и вместе зажечь благовония, однако мне нужно ехать – национальный траур.
– Возвращаетесь в Кэгён?
– Из дворца в Тэдо, должно быть, направили гонца, и его высочество вскоре будет в Корё. Я оправлюсь ему навстречу.
– Ее величество скончалась, потому что… дуют ветра перемен? – скорее заговорил сам с собой, нежели задал вопрос старик. Меж бровями Лина пролегла глубокая морщина.
– О чем вы?..
– Вы готовы, господин? – теперь Ли Сынхю определенно обращался к нему. Отчего старик задает такие неясные вопросы? Лин прикусил губу. Монах окинул его теплым и сердечным взглядом. – Если вам станется сложно отличить верное от неверного, забудьте о глазах, и пусть вас направляет сердце. Прислушивайтесь к своему внутреннему голосу. Доверяйте своей доброй душе, пусть она ведет вас и помогает без стыда принимать решения. Если будете поступать так, станет совершенно ясно, за что стоит держаться, а от чего – отказываться.
Опустив глаза, Лин на мгновение задумался над словами старика, а после вскочил в седло – Чан Ый как раз привел ему коня.
– Благодарю за совет. Ваши слова лишний раз убедили меня в том, что был абсолютно прав, когда советовал его высочеству взять вас в советники. Подумайте над моим предложением, учитель, и, прошу, дайте стоящий ответ.
– До самого конца пытаетесь отправить старика в логово клешей? Тяжело ж с вами, – опустошенно рассмеялся старик.
Оставив его позади, Лин и Чан Ый припустили коней. Ветра перемен… О чем он говорил? Суджон-ху смутно догадывался, откуда дует этот ветер. Чем ближе он был к Вону, возвращавшемуся из Тэдо, тем сильнее разрастался проросший у него в груди росток тревоги. По прибытии в столицу Лин отправился во дворец наследного принца, и там его тревога стала такой сильной, что разрослась множеством ветвей и накрыла тенью его душу.
В комнате не было никого, кроме них с Лином, но Вон не плакал. Увидев друга, он, прежде погруженный в мысли, и вовсе широко улыбнулся и бросился навстречу. Быть может, потерял рассудок от горя? Но нет, его ясные проницательные глаза говорили об обратном. Даже у Ван Лина, которого наследный принц усадил на стул, выражение лица было мрачнее, чем у его высочества.
– Примите мои соболезнования, – простые слова утешения заставили Вона на мгновение прикрыть глаза. Это были совсем не те слова, что он ожидал услышать от Лина, поэтому на лице принца отразилось явное удивление.
– А, да… – кусал он ногти, опершись подбородком об руку. – Никогда бы не подумал, что матушки не станет так неожиданно. Совсем недавно она распевала песни на празднестве. Человеческая жизнь поистине непредсказуема.
– Вы вернетесь в Тэдо сразу после похорон или останетесь на родине на год, до годовщины смерти ее величества?[102]
– Ни к чему возвращаться так скоро! Ты ведь и сам размышлял о том же, правда? Я думал, ради встречи с тобой придется ехать в Кэгён, но ты прибыл сюда. А все потому, что размышляли мы об этом, – странно засверкали его глаза и совсем сбили Лина с толку.
– О каких размышлениях вы говорите?
– О возможности. Возможности, которую матушка подарила мне ценой своей жизни!
Лин вздрогнул, кровь заледенела у него в жилах. Его тревоги обернулись реальностью. Притворившись, будто не понимает, о чем идет речь, он удивленно наклонил голову. Однако зловещая ухмылка Вона не оставляла сомнений в том, что пытаться оттянуть этот разговор было бессмысленно.
– Эта безнравственная девка по имени Муби прокляла мою матушку, и та до самой смерти бредила. Это измена короне, поэтому покарать виновных – дело первостепенное.
– У вас есть доказательства?
– Доказательства? Пусть ее изобьют розгами – сама во всем сознается.
– Ваше высочество!
– Для тебя такое не в новинку. В семье, должно быть, частенько рассказывали о таком?
Лин прикусил щеку. Вон хочет поступить с девушкой так же, как покойная королева поступила с его тетей. Все началось с анонимного письма, которое поступило к даругачи[103], когда им с Воном было по три года. Вот что в нем говорились: «Королева Чонхва потеряла любовь вана и вызвала к себе шаманку мудан, чтобы тот проклял королеву Вонсон. Мятеж замышляют сорок три человека, в том числе Чеан-гон». Стараниями нескольких высокопоставленных чиновников ситуация разрешилась, однако с тех пор королева Чонхва больше ни разу не видела вана. Для семьи Лина это было болезненным воспоминанием. Судя по взгляду Вона, он ударит по Муби куда увереннее и безжалостнее, чем его мать в свое время – по королеве Чонхва. Ветер будущих перемен нес за собой запах крови.
– Было бы хорошо спрятать в ее комнатах какой-нибудь амулет. Или соломенное чучело с медными монетами. Хотя доказательства не так уж и важны.
– Но ваше высочество…
– Евнухи, полагавшиеся на милость его величества, Чхве Сеён, То Сонги и эта девка – ото всех избавимся, а если привязать к этому делу Хан Хию и всех, кто презирает меня и остается верен вану, дело будет кончено.
– Я не согласен.
– Что? – удивленно расшились глаза Вона, но вскоре сузились. Его излучавший тепло взгляд похолодел. Наследный принц слегка усмехнулся; «Так и знал», – звучало в этой смиренной усмешке. Пусть он и уверял бойко, мол, размышляли они об одном и том же, на самом деле ожидал, что друг не сразу поддержит его план.
– Тебе это не по душе? Почему?
– Муби, евнухи и все их приспешники ведут себя безнравственно, сеют неразбериху при дворе и в обществе, поэтому их следует наказать. Однако даже если в результате этого их злодеяния будут наказаны по закону, не подобает замышлять заговор против них и обвинять в том, что они якобы пошли на измену короне.
– Излишняя честность ведет к убыткам. Неужто ни разу не чувствовал этого за всю жизнь? – откинувшись назад и положив руки на живот, посмотрел он на Лина. – Сейчас – лучше время, удачнее момента не найти! Его величество больше не зять императора, зато я – да. Сейчас просто необходимо происшествие, которое сокрушит отца так, чтобы он уже никогда не оправился. Как и перекрыть воздух предателям, что пытаются сокрушить меня и взять под контроль вана, – ты выслеживал их с юных лет, но прежде они оставались неуловимы. Чтобы добиться этого, мало наказать виновных за обыкновенные проступки. Проклятие! Измена короне! Нечто настоль страшное, что взволнует народ, возмутит приближенных и напугает вана вместе с нашими политическими противниками. Произошло ли это на самом деле, истинны ли обвинения – все неважно! Сейчас – да, сейчас это не имеет значения. Когда я стану ваном…
– Враги вашего высочества думают о том же. Но вы считаете, что так положите им конец, а они размышляют о следующем шаге – так же как и вы сами.
Вон молча скрипел зубами. За годы, проведенные в Тэдо, у них с Лином было немало споров. Порой он упрямо отстаивал свою волю, а порой с улыбкой сдавался на волю друга, но всякий раз на сердце у наследного принца оставалась рана. Все эти маленькие и крупные споры заставили Вона осознать, что его самый близкий друг – совершенно не тот человек, с которым ему приятнее всего делить беседу. А сейчас, когда ему представилась возможность всей его жизни, за разговором с Лином он и вовсе почувствовал вдруг раздражение.
«Если упущу эту возможность, придется целую вечность ждать смерти отца. А я могу умереть и раньше него. Нет, так я жить не буду, Лин!» – подумал он и, вскочив, отвернулся.
– Если тебе что-то не нравится, не участвуй в этом. Насильно не держу.
– Мне не просто не нравится что-то. Я умоляю вас этого не совершать.
– Веди себя как подобает, Лин!
– Прошу, откажитесь от ложных обвинений. Не убеждайте людей в том, что ее величество прокляли и довели до болезни. Вовлекать Хан Нию и других людей в россказни об измене – и того неприемлемее. Он верноподданный его величества, но он также подданный всей династии Корё, при том не замешанный ни во взяточничестве, ни в злодеяниях. Вы уже изгнали его из-за ложных обвинений Ин Ху. Тот затаил на него обиду и просил убрать неповинного человека с дороги, потому вы и хотите наказать его, верно? Если и наказывать за злодеяния, так начинать именно с Ин Ху, а не с Хан Нию.
Лицо Вона запылало от резких слов Лина. Насчет Хан Нию тот был прав. Он был военным чиновником и, защищая страну от японцев и монголов, добился огромных успехов: начинал с руководства войском, а дослужился до первого министра, за что был очень благодарен его величеству. Этот человек был истинно предан вану и ради него пошел бы на все. Происхождения он был скромного, а дослужился до того, что возглавил армию и стал командовать защитой приграничья от японцев, поэтому у него всегда были завистники, которые нередко выдвигали ему ложные обвинения. Так, из-за обвинений от некоего Ким Синбо Вон отстранил Хан Нию от должности. А тот был человеком с сильным характером и свою вину признавать отказался, поэтому Вон – в раздражении от его непоколебимости – решил повесить на него новые обвинения, поскольку убрать его с дороги попросил Ин Ху, испытывавший к Хан Нию взаимную неприязнь. Лин ударил ножом по самому сердцу Вона, и без того понимавшего, что поступает недостойно. Суджон-ху загнал Вона в угол и не оставил ему ни шанса продол