превосходными навыками дипломата.
Подобное происходило бесчисленное количество раз, и в каждый из них Лин оказывался разочарован. Вещи, из-за которых прежде у них и быть не могло споров, теперь провоцировали большие и маленькие конфликты. «Ты слишком принципиальный! Так мир моим не станет!» – сказал ему Вон. Он больше не был тем, кого прежде Лин считал другом. «Мир не принадлежит мне, но есть вещи, которые я должен делать ради этого мира», – прежний Вон бы согласился с этими словами Лина, но теперь все иначе. Его друг изменился. Проблема в том, что Лин не изменился вместе с ним и меняться не хотел. Так из друга, что давал дельные советы, в глазах наследного принца он превратился в надоедливого брюзгу.
Быть может, именно поэтому советы Лина казались Вону назойливыми. На самом деле он говорил практически то же, что и ученые, но реакция принца на их слова разительно отличалась. Суджон-ху попросил их отнестись к этому с пониманием и продвигать их общие идеи без его участия. Его высочество без колебаний открыл Лину свою хитрую и коварную сторону, которую никогда не демонстрировал ученым. Для Суджон-ху это было неописуемой мукой. Казалось, одно его присутствие превращает Вона в злобного и безнравственного человека. Однако все эти тревоги не выходили за пределы его мыслей.
Лин спокойно ответил Вону, чье лицо редко бывало таким сердитым, как сейчас.
– Вы говорили, что возьмете власть в свои руки ради того, чтобы спасти народ. Я надеялся, что это намерение вашего высочества осуществится, поэтому и оставался подле вас, даже когда был чем-то недоволен. Во мне нет таланта к политике, но вы с давних пор относились ко мне как к другу, и я тронут вашей милостью, однако как член королевской семьи, как ваш родственник и прежде всего как ваш друг я принял решение оставаться на расстоянии от власти, чтобы не доставлять неприятностей вашему высочеству. Тепер, сила, необходимая для спасения народа, в ваших руках, и подле вас множество способных людей, которые в силах осветить вам путь, поэтому я исполню волю своего отца и тихонько отойду в сторону, стану жить в уединении и не буду участвовать в решении политических вопросов.
– Нет, Лин, это все оправдания, – покачал головой Вон и загадочно улыбнулся. – Если не назовешь мне настоящую причину, я ни за что не позволю тебе меня покинуть.
– То, о чем я говорил, и есть настоящая причина.
– Нет, нет! Я хочу настоящую причину, а не пыль в глаза! Если ты тронут моей дружбой, так будь со мной откровенен, как с другом! Если ты и правда мой друг, ты не можешь меня покинуть, ты должен навсегда остаться подле меня! Разве не так, Лин?
– Вы когда-то сказали мне: «Пусть порой придется расставаться, но то лишь телам, а сердца наши связаны». Вы сказали, что это и делает нас друзьями, что благодаря этому на самом деле мы и не расстаемся вовсе. Поэтому, даже если я покину вас, мое сердце всегда…
– Вот ты и раскрыл мне свои подлинные мысли, Лин. Ты думаешь о том, чтобы скрыться от моих глаз, – Вон наклонился поближе и прищурил глаза – словно пытался понять истинные чувства Лина. А затем тихо и зловеще зашептал: – Почему? Ты хочешь жить вдали от политики не ради того, чтобы не видеться со мной, верно? Насколько ж ты хочешь удалиться от света? – Принц крепко схватил Лина за руку, словно тот готов был сбежать в любую секунду. – Говори! Назови мне настоящую причину! Без утайки, без замалчиваний – говори!
– То, о чем я говорил, и есть настоящая причина.
Полные сострадания глаза Лина встретились с горевшими безумием глазами Вона. Заметив недоверие во взгляде наследного принца, он заговорил тише и ниже. Как бы трудно это ни было, пришло время рассказать о том, что он прятал в глубине души.
– Это моя причина как подданого вашего высочества… Я уеду далеко… и у меня есть просьба к вам как к другу. Я все объясню. Я…
– Погоди, Лин, – вдруг отступил Вон. Огонь у него в глазах потух, и на лице принца отразился непонятный Суджон-ху страх, подавивший и безумство, и гнев. – Давай поговорим позже.
Что тогда, что сейчас Вон, набросившийся на него со странной одержимостью, просто отвернулся, будто ничего и не произошло.
– Я расскажу сейчас, – на сей раз не позволил ему сбежать Лин. Заговорить об этом ему было нелегко. Настал момент, когда он решился наконец поделиться душевной болью, которую несколько лет скрывал от самого близкого друга. Если не сделает это сейчас, сумеет ли рассказать потом? Лин чувствовал, что пришло время быть честным. Время наконец признаться друг другу в том, что в их тесной дружбе – между Лином, Воном и Сан – всегда существовала напряженность.
– Нет, сейчас я занят.
– Я дам вашему высочеству ответ, которого вы желали. Мы с Сан…
– Сказал же: сейчас я занят! – закричал Вон. Отворачиваясь от друга, он изогнулся так, чтобы даже мимолетно не встретиться взглядами. Лин отпустил рукав, за который успел схватиться.
– Я собирался увидеться с Тан перед отъездом в Тэдо. Я позову тебя вечером и выслушаю остальную часть истории. Пришлю кого-нибудь к тебе домой, иди туда и подожди, – полностью отвернувшись, сказал он.
– …Да, ваше высочество.
Вон ушел, оставив его позади.
Так Лин вернулся домой и стал ждать, пока наследный принц позовет его, поэтому не смог сказать матери о том, что не поедет в Тэдо вместе с его высочеством. Госпожа Хванбо вздохнула и продолжила говорить:
– Не представляю, чем твой брат каждый день занимается вне дома. Вот и сегодня ушел куда-то и все не возвращается. Вдруг до сих пор к госпоже из Хёнэтхэкчу бегает…
– Слышал, он давно ее не навещал.
– Думала, ты видишься с братом реже, чем со мной. Вы встречаетесь где-то вне дома? Он сам тебе это сказал?
– Нет.
Об этом ему рассказала Сан, а не брат, поэтому Лин смущенно опустил глаза, а госпожа Хванбо не стала расспрашивать – решила, что была права. Она сожалела о том, что заговорила о втором сыне с Лином, хотя тот уедет всего через несколько дней и вернется не скоро. Она всегда обсуждала с ним проблемы братьев и сестры, рассказывала обо всех семейных делах. Но никогда не спрашивала о нем и никогда не слышала его собственных рассказов. В оставшиеся до его отъезда дни она твердо решила всем сердцем заботиться лишь о нем. Госпожа Хванбо ласково сказала сыну:
– Сегодня я велела приготовить твои любимые закуски. Давай поужинаем.
– Извини, скоро мне нужно будет уйти.
– Куда? На улице уже темно.
– Нужно кое-что сделать. Если я вернусь поздно, не волнуйся и ложись первой.
На лице его матери отразилось сожаление. Она хочет от всего сердца сделать для него что-нибудь, но сможет ли? Взглянув на сына с неприязнью, она отпустила его руку и поднялась. Госпожа Хванбо никогда не спрашивала сыновей, куда они ходят и с кем встречаются, – она считала это проявлением доверия. Кроме того, хотя во втором сыне она была не так уверена, уж про младшего точно знала: он разберется со всем и без ее вмешательства и никогда не опустится до непристойного поведения. Поэтому как заботливая мать она и в этот раз не стала задавать сыну вопросов или тратить его время: просто закрыла крышки сундуков для одежды, прибралась и тихонько вышла из комнаты сына.
Проводив мать и закрыв за ней дверь, Лин не стал садиться на стул. Скоро Вон пришлет за ним кого-нибудь. Он оделся. Теплый турумаги, который мама велела ему выбросить, и правда сильно истрепался. Это был тот самый турумаги, что Сан пошила ему в середине лета. Пусть работа была не лучшего качества, как он мог выкинуть вещь, в которую она вложила душу? Лин носил его каждую зиму, поэтому ткань с внешней стороны немного выцвела, но черная соболиная подкладка грела все так же. В этот хмурый вечер ему был необходим этот турумаги.
Подпоясав его как следует, Лин взглянул на меч, лежавший на столе, и на мгновение засомневался. Его он всегда носил с собой. Этот меч Лину дал Вон, и с тех пор он не мог с ним расстаться; возможно, меч уже стал часть его самого. Поколебавшись, он все же схватился за ножны, а затем оглядел свою комнату и без сожалений вышел оттуда. Даже не подозвав слугу, он тихонько оседлал коня и выехал из дома, как вдруг к нему прискакал Чан Ый. Увидев его, Лин спешился.
– Его высочество зовет, – спокойно заговорил Чан Ый, хотя совсем не ожидал, что Лин выйдет из дома в одиночестве, и втайне удивился этому; у него даже сердце забилось быстрее, но он не подал виду. Кивнув, Лин снова взобрался в седло и по обыкновению двинулся ко дворцу, но растерянный Чан Ый преградил ему путь. – Его высочество ждет не во дворце.
– Тогда где?
– …В «Пённанджоне».
От слов Чан Ыя у Лина похолодело на сердце – тот не слишком хорошо справлялся с порученной задачей. Да и от его бегающего взгляда закрадывались подозрения.
– В «Пённанджоне»? Его высочество тоже приедет туда?
– Мне лишь… велели отвезти вас туда, – слегка дрогнул его голос после вопроса.
Вот оно что! Лин понял: Вон что-то решил, вот и позвал его. Но чтобы узнать, что именно он решил, придется поехать туда и встретиться с ним лично. Суджон-ху выпрямил спину и покрепче сжал поводья.
– Поехали, – коротко ответил он и погнал лошадь вперед. Чан Ый быстро вскочил на лошадь и последовал за ним. Они мчались со скоростью ветра и вскоре проскакали через западные ворота защитных стен Кэгёна; на западных окраинах было мрачно и безлюдно. Единственные, кого они увидели, – парочка гуляк, решившая пострелять из лука ночью. Отсюда из Кэгёна ведут две дороги: одна идет на северо-запад и соединяет столицу с Ыйджу[112], а другая простирается прямо на запад. Если проскакать по второй дороге, можно оказаться у притока реки Йесонган. Именно она и нужна была Лину с Чан Ыем. Обычно эта дорога была очень оживленной, но зимними вечерами там бывало темно и пустынно, а сегодня им и вовсе встретились лишь двое. Лошадь Лина беспрепятственно мчалась по пустой дороге, но Чан Ый вдруг затормозил и преградил ему путь. Громко зафырчав, лошадь резко остановилась, а Лин дернул подбородком в сторону Чан Ыя: хотел узнать, в чем дело. Тот остановился, потому что почувствовал, что дорога может быть опасной. Прищурившись, он поводил глазами по округе, размышляя, в чем же дело. Лин терпеливо ждал, пока плотно сжавший губы Чан Ый осмотрится, а затем тихонько окликнул его, чтобы привлечь внимание. Наконец, приняв какое-то решение, тот уверенно посмотрел ему в глаза.