– Не стоит ехать, Суджон-ху, – приблизившись к нему еще на шаг, схватился за поводья Чан Ый. Глаза Лина удивленно дернулись. – Не стоит ехать к его высочеству. Просто уезжайте.
– Почему?
– У меня плохое предчувствие.
Предчувствие. Чутье Лина тоже предупреждало о чем-то. И точно не о чем-то хорошем. Однако Лин не мог избегать встречи с Воном лишь из-за плохого предчувствия.
– Разве ты не получил приказ привести меня туда? – сказал он с легкой укоризной.
– Получил. Но исполнить его не могу.
– Не подчинишься приказу правителя? За неповиновение тебя тут же казнят.
– Такой смерти я не боюсь. Для воина смерть души куда страшнее смерти тела. А следовать приказам, зная, что они противоречат морали, – и есть убивать душу. Я поверил вам и поступил, как вы просили. Теперь, прошу, доверьтесь мне. Не хочу, чтобы вы умерли напрасно.
У Лина на губах возникла слабая улыбка – улыбка благодарности человеку, который действительно о нем заботился. Однако он покачал головой.
– Если я не поеду, тебя не оставят в живых. Этого я не хочу.
– Тогда я поеду с вами. Коль уж все равно прощаться с жизнью.
– Следовать приказам, которые противоречат морали, – и есть убивать душу воина, так ты сказал? Предать доверие наследного принца – все равно что убить душу для меня. А для меня тоже смерть души страшнее смерти тела, поэтому, пожалуйста, пропусти.
– Но его высочество…
«Его высочество давно попрал ваше доверие», – хотелось выплюнуть Чан Ыю, но он сдерживался изо всех сил. Это им с Чин Кваном наследный принц приказал следить за всеми действиями Лина, докладывать обо всем в мельчайших подробностях и ничего не упускать из виду. Чан Ый всегда испытывал стыд и мучился чувством вины, но утешал себя тем, что сведения, которые он сообщает его высочеству, не могли значительно навредить Суджон-ху. А смолчал он лишь об одном: об остатках самбёльчхо, но и то сделал ради наследного принца и Лина. И пусть этим Чан Ый навлек на себя гнев его высочества, он не жалел о том, что поверил Ван Лину и поступил так, как тот просил. Он до сих пор верил, что тот был прав. Потому-то Чан Ый и преградил ему путь: не мог отправить Лина к наследному принцу, который своему «другу» не доверял уже очень давно. Ему казалось, отпусти он Суджон-ху сейчас, больше никогда его не увидит.
– Я не знаю, что случится, если вы пойдете туда. Его высочество очень разгневан. Даже на вас…
– Его высочество позвал меня. Я должен идти. Он мой господин и мой друг.
– Он не тот, за кого вы его принимаете! Наследный принц больше не тот, кто считал вас другом и частью себя! Теперь он тот, кто с улыбкой приказывает убивать людей вместо того, чтобы скорбеть о матери. Его высочество изменился.
– Пусть так, он остается моим другом и моим господином. Это не изменилось.
При виде ясных глаз Лина у Чан Ыя сжалось сердце. Непоколебимый взгляд. Этот взгляд очень нравился ему прежде. Нравится и сейчас. Но в то же время эта стойкость навевала тоску. Чан Ый невольно повысил голос.
– Вам известно, почему наследный принц зовет вас? Это…
– Он просил рассказать мне об этом?
– Не просил.
– Тогда не рассказывай. Я услышу это лично от него.
– Тогда вам не избежать опасности. И мне тоже. Поэтому вместе уехать сейчас для нас…
Вдруг почувствовав жуткий холод металла на своей шее, Чан Ый вынужден был замолчать. Ну почему? Теперь взор Лина был ледяным. От слабой сожалеющей улыбки, еще мгновение назад царившей на его лице, не осталось и следа.
– Среди подданных его величества ты, Чан Ый, один из самых приближенных, но ты ослушался его приказа и попытался сбежать. За это тяжкое преступление тебя должно сурово наказать. За совершенное ты заплатишь головой.
– Суджон-ху!
– Но я должен сейчас же ехать к его высочеству, поэтому ты понесешь свое наказание позже. А сейчас отправляйся в Покчжончжан, забери оттуда госпожу и ее людей и спрячь их. Я скажу наследному принцу, что ты понес наказание за свое неповиновение, поэтому притаись, чтобы тебя никто не заметил, и жди моего прихода.
Чан Ый отпустил поводья Лина, которые крепко держал все это время. Не из-за острого меча, что мог в любую секунду перерезать ему глотку. Прежде чем он успел рассказать Суджон-ху обо всем, тот и сам догадался, почему наследный принц ждет его не у себя во дворце. О том свидетельствовал его приказ скрыться вместе с госпожой и ее людьми: он означал, что позже Лин отыщет их и они смогут уехать все вместе. Но разве его высочество отпустит его так легко? Чан Ый все так же сомневался. Он отпустил поводья, но не мог сдвинуться с места; заметив это, Лин смягчился.
– Не волнуйся, я бы ни за что не позволил преступнику сбежать так просто. Из «Пённанджона» я тут же поеду в Покчжончжан, поэтому сделай, что я прошу.
– Если я не поеду с вами, все будет в порядке?
– Я уже мертв. А дважды умереть человек не может. Поезжай скорее!
Их взгляды встретились, вспыхнула искра. Глаза Лина были наполнены жалостью, а Чан Ый отвечал ему смесью благодарности и сожалений. Даже не зная, что может случиться, отправься он на встречу к принцу, Суджон-ху обнажил меч и сердито закричал на Чан Ыя лишь ради того, чтобы его спасти; и тот это, конечно, понимал. Его собственное упрямство было ничем в сравнении с упрямством Лина, поэтому оставалось лишь послушно подчиниться. Низко поклонившись, Чан Ый развернул коня и припустил в обратную сторону. Он исчез из виду в мгновение ока, и Лин тоже пустил лошадь вперед. Стояла зимняя ночь, на холодном ветру волосы Лина, без устали гнавшего свою лошадь за тридцать ли от города, вылезали из-под шелковой шапки. Рассекая ночной воздух, он прискакал к неторопливо текшей реке. Реке Йесонган. Она, также известная как Сонган, – все равно что врата в большой мир. Порт под названием Пённандо, что располагался в устье реки, всегда был полон грузовых, рыболовецких и торговых судов, а порой там бывали даже послы и цветноглазые.
Студеная зима не была исключением – в этом порту круглый год пришвартовывались корабли и бродили люди. Важнее всего для парусника ветер, однако человек не в силах покорить его себе, поэтому, даже достигнув цели и пожелав отплыть, может статься так, что вы окажетесь привязаны к месту. Поставить судно на воду зимой было нелегко, поэтому корабли, которые не смогли выйти из порта осенью, часто задерживались там надолго – не могли отплыть в родные страны, поэтому порт процветал.
В Пённандо жизнь кипит до самой ночи; вот и сегодня в стенах трактира с голубыми флагами торговцы с чиновниками встретились, чтобы обсудить будущую контрабанду товаров, пьяные моряки завязали потасовку такой силы, что от ударов головы кружились, а карманники разбрелись по подворотням, чтобы обворовать торговцев, что бродят по округе в поисках девушек.
Но свою лошадь Лин гнал не к шумным улицам ночного Пённандо. Он направлялся к постоялому двору под названием «Пённанджон», где на ночь в основном останавливались послы других стран и высокопоставленные чиновники – сойдя с кораблей, они наутро отправлялись в Кэгён. Лин добрался до холма, что возвышался над гаванью, усыпанной фонарями, словно звездами, и совсем скоро должен был прибыть к месту, где его ожидает Вон. На вершине холма он ненадолго задержался – для Лина это место было наполнено смутными воспоминаниями. Еще до того, как они осознали свои чувства друг к другу, они с Сан сидели здесь бок о бок и наблюдали за оживленным портом у реки Йесонган. Она хотела посмотреть на большие торговые суда, и он приехал сюда вместе с ней.
– Куда отправляются эти корабли? – громко спросила Сан, тонкими пальцами откинув волосы, что, развеваясь в отблесках лунного света, упали ей на щеки и прилипли к губам. Лицо девушки было ясным и невинным, не то что соблазнительные пухлые губы и сбившееся от быстрых слов дыхание.
Смущенный собственными мыслями Лин ответил резко – пытался скрыть свои юношеские страсти:
– В Дэнчжоу или Минчжоу. Или в другие страны – через Кимхэ, что в провинции Кёнсандо.
– Но есть же корабли, которые поплывут еще дальше?
– Морской путь проложен в южные страны[113], к западным небесам[114] и в Парсу, говорят, ходят корабли из Минчжоу.
«Южные страны, Парса», – беззвучно бормотала она, и губы ее притягивали внимание Лина. Однако ее глаза, сиявшие ярче, чем обычно, притягивали взгляд юноши даже сильнее. Лин не мог отвести от нее глаз – думал, всему виной красный закат, заливавший ее своим светом, – и очень удивился, когда она вдруг вскочила.
– Хочу поехать!
Что? Он рассеянно смотрел на Сан, хоть и слушал ее тихие восклики:
– Вот он, путь, прямо передо мной. Но если пойду этим путем, это буду уже не я. Если пойду этим путем, из живого человека превращусь в марионетку, игрушку, куклу на ниточках, которая шевелится, когда за ниточки дергают. Не для этого я училась владеть мечом и держаться в седле! Не для такой жизни овладела не только корейским, но и монгольским! Если сяду на корабль и отправлюсь в незнакомые земли, смогу жить как совершенно другой человек! И каждый новый день смогу проживать не так, как предыдущий, и буду с нетерпением, волнением и восторгом ожидать нового дня!
«Глупости», – почти сорвалось у него с губ. К счастью, его тонкие губы были куда тяжелее, чем выглядели, и Лин не стал спорить с несбыточными мечтами Сан. Она была удивительно наивна, грезила о будущем, полном захватывающих и волнующих дней, и в предвкушении познания неизведанного мира совсем не думала о множестве препятствий, которые могут помешать ей добиться желаемого. Однако ее мечтательное выражение лица было столь прекрасным, что Лин лишь продолжал молча любоваться ей. Сан вдруг смутилась того, что лишь она одна так воодушевилась при виде огромных торговых судов, взглянула на Лина и поджала губы – поняла, что он молча смеется над ней.
– Тебе не понять – такие, как ты, преданно следуют своему пути. Но может, ты поймешь, когда займешь государственную должность, когда станешь первым министром и каждый день будешь являться во двор