Мы лежим в темноте, но в первый раз далёко друг от друга, на разных концах кровати. Я подтягиваю колени к груди, чтобы обезопасить место рядом с собой. В голове пульсирует одна мысль: «Меня затягивает в глубокую чёрную дыру моего расстройства. Из-за тебя».
Эта мысль появлялась и раньше – он возвращает меня в моё расстройство. Малейший триггер, малейшее беспокойство, малейшая тревога, и меня засасывает. Я и рада быть там, рада тонуть. Только там я чувствую счастье. Только там я чувствую себя собой.
Я хочу ему об этом сказать, но не решаюсь – это мой главный козырь. Сюрприз. Шах и мат. По крайней мере, мне кажется, что эти слова должны ранить больше всего. Я оттягиваю момент, чтобы предъявить ему эту уничтожающую новость. По крайней мере, в моём представлении она кажется уничтожающей.
Он сделал мне больно, и я хочу сделать больно в ответ. Я уже была готова сказать, как он меня опережает:
– Могу я задать тебе один вопрос?
Я боюсь, будет ли это вопрос: «Ты меня ещё любишь?» Боюсь, потому что я не знаю, и это единственный ответ, на который я сейчас способна.
– Да.
– Ты со мной счастлива?
Меня пробирает током. Он что, прочитал мои мысли?
Я убираю свой козырь обратно. Я ничего ему не скажу. Он сам увидит, как его близкий человек начнёт исчезать на глазах.
– Да, – отвечаю я.
Как бы не так. Счастливой меня делает только она. Только Ана. Я испытываю удовлетворение, притворяясь перед ним, что со мной всё в порядке.
– Ты уверена? – спрашивает он.
– Да.
Банально, но я боюсь ошибиться. Один раз я уже лишила себя драгоценной возможности быть с кем-то из-за Аны и не хочу повторить ту же ошибку.
После мы засыпаем.
Я жду, что он меня бросит. Тогда всё было бы намного проще. Я бы, так сказать, отбросила лестницу после того, как взобралась по ней. Навзничь упала бы в своё знакомое, своё дорогое, своё любимое, своё родное – раскинула бы руки и отдалась свободному падению. Короткому полёту в бездну, во тьму. Но такую долгожданную, такую желанную, такую чаянную.
Он бросает трубку, когда мы разговариваем по телефону. Я не сразу понимаю, что произошло. Наверное, я сказала что-то грубое, но эта причинно-следственная связь мне не очевидна. По старым нейронным каналам побежали нервные импульсы: эта ссора – только повод, причина – в моём целлюлите на бёдрах. Он бросит меня из-за целлюлита. Эта мысль, казалось, выделена заглавными буквами и подчёркнута два раза.
Целлюлит. Вот о чём я думаю, когда речь заходит о разрыве отношений. Я жду сообщения следом: «Ну и пошла ты. Спасибо, что освободила меня от обязанности всю жизнь смотреть на твой целлюлит». Оно не приходит. Он никогда не позволил бы себе такую грубость, но я-то знаю, в чём причина.
Моя история с целлюлитом такова, что однажды я увидела в каком-то российском сериале, как парень приезжает утром к своей девушке, а у неё ночевала подруга. Он видит голые ноги подруги и говорит:
– Машка, ты говорила, что целлюлит есть у всех, а у Юльки его нет!
Эта Юлька точно ведьма, подумала я, но фраза, как и страх показывать своё несовершенное тело, засели у меня в голове намертво. Господин сценарист этого фильма, гори в аду.
Я звоню маме и рассказываю ей, что произошло, но не для того, чтобы она меня пожалела или переубедила. Я просто хочу продемонстрировать ей, что моя болезнь меня не отпускает. «Мама, мама, смотри, как я больна! Пусть моих костей под кожей уже не видно, но я по-прежнему глубоко больна». Она это не понимает. Думает, что её дочь действительно способна переживать из-за гипотетического разрыва.
– Нет, Соня, – говорит она, – какой целлюлит? Он, может, даже слова такого не знает. Да и нет у тебя никакого целлюлита – ты это придумала.
– Нет, ты представляешь, это моя первая мысль! Бросит меня не из-за моего невыносимого характера, а из-за целлюлита на попе.
– Глупости какие. Ты такая взрослая и в такие глупости веришь. Мужчины не уходят из-за целлюлита, они вообще об этом не думают. Из-за характера как раз и уходят. Но не из-за целлюлита. Вот насмешила.
И правда, смешно. Мне тоже смешно. Я знаю, что это искажение, когнитивное искажение, как и вся моя болезнь. Если бы это оказалось правдой и он ушёл бы из-за целлюлита, это стало бы для меня и Аны подарком – я бы упала в неё, и мы бы больше никогда не расставались.
По моей прихоти мы едим творог два раза в день – на завтрак и на обед. Ели бы все три, но я уже не помню, когда в последний раз ужинала. Ему я мешаю творог с густой сметаной и бананом, себе – просто с обезжиренным йогуртом. По мне, так пища богов. Ему тоже нравится. Отправляя очередную ложку в рот, он говорит:
– Я хотел бы быть таким, как ты – набирать вес, но, сколько бы я ни ел, я не толстею. Бесполезно. Ем много, ем мало – всё равно остаюсь таким, как сейчас. А я хотел бы меняться, как ты.
У меня внутри всё оборвалось, сердце бешено заколотилось. Я закипаю, как чайник. Это моя тема. Моё законно выстраданное право эксперта по расстройствам пищевого поведения. Более того, он прекрасно осведомлён, что я жизнь свою положила на то, чтобы контролировать вес, и знает, к чему это привело. В его картине мира мне не на что жаловаться – хочу набираю, хочу сбрасываю. Всё просто – мне стоит только захотеть. А кому-то вообще есть нечего.
Я всего лишь хочу объяснить ему, что мы все одинаковы, что мы не можем контролировать свой вес. Есть те, кто доволен своим весом, и те, кто не доволен. Но контролировать его мы не можем. Объяснить это становится для меня вопросом жизни и смерти. В тот момент для меня больше ничего не имеет значения. Он пытается меня успокоить, но я не слышу, что он говорит, только вижу, как у него шевелятся губы. Кое-что до меня долетает:
– Успокойся. Это не ты сейчас говоришь.
– Это и есть я! Это и есть настоящая я! – перехожу на крик.
Вау, это эмоция! Вот она какая… Я ловлю её, рассматриваю со всех сторон. А я-то думала, что я уже не способна испытывать эмоции. Оказывается, они у меня есть. В основном это злость, гнев и жалость к себе.
Мы ссоримся. Он не доедает свою еду, уходит в другую комнату и не включает там свет. Не знаю, что меня больше расстраивает: его тотальное непонимание того, что со мной происходит? Или то, что он не понимает своего счастья есть всё без ограничений и оставаться худым?
Теория пустых калорий
Терапия РПП – это работа с питанием, мотивацией и образом тела. Этап с питанием наиболее простой, а мотивацию нужно поддерживать постоянно, на всех этапах. Хорошо, если мотивации хватает на неделю до следующей встречи с психологом.
Больной должен быть мотивирован на выздоровление, иначе ничего не получится. Чтобы мотивация держалась, необходимо накормить мозг и восстановить когнитивные функции. Восстановить когнитивные функции – это как твёрдо встать ногами на землю. Если ты привык летать в облаках, то стоять на земле может показаться не очень приятным. Но одно без другого не работает.
Я хочу и вылечить РПП, и похудеть. Оглядываясь назад, я понимаю, что, ложась в стационар, я верила, что у меня получится усидеть на двух стульях: выздороветь, но при этом не набрать вес. Не смейтесь, я знала, что это невозможно, но вера такая вещь – заглушает и так едва слышимый голос разума.
Я пытаюсь разобраться. Значит ли это, что все девочки в стационаре, которых в большинстве отправили туда родственники, мотивированы на лечение? При всём уважении мне так не показалось. Хотя постой, Соня. Это говорит твоя болезненная часть – тебе кажется, что они не хотят лечиться, потому что ты сама не хочешь. Ты проецируешь на них свои желания.
Каждая из них хочет выздороветь, но, возможно, ещё не знает об этом. Или возьмём, к примеру, меня. Хочу ли я выздороветь? Да. Хочу ли я выздороветь? Не знаю. Хочу ли я выздороветь? Нет. Нужное подчеркнуть.
Если меня спросить, я отвечу, что хочу, но почувствую неуверенность, зашевелится точащий сердце червяк. Мотивация – это спектр, и моё положение в нём нестабильно. Голодный мозг уязвим – мне известно это, как никому другому, – у него нет сцепки с реальностью и будущим.
Но что я поняла на второй год лечения, так это то, что не надо спрашивать. Надо просто делать. Просто довериться врачам. Следовать схеме питания, восстанавливать вес. Да, оно работает. Еда – это лекарство.
Надо притворяться, что ты здорова, до тех пор, пока действительно не выздоровеешь. И не просто поверить, но вести себя так, будто ты уже здорова. Мы меняем поведение, мышление подтягивается. Мы меняем поведение, мышление подтягивается. Я повторяю эту фразу снова и снова, как заклинание.
А разве поверить не то же самое, что выздороветь? Может, именно сейчас я выздоравливаю? Я знаю, что это работает, но сделать это не так просто, как может показаться.
Притворяться тяжело, очень тяжело. Мысль «я хочу похудеть, я должна похудеть» никуда не уходит. Ага, вот она, такая знакомая мысль. Но ты берёшь эту мысль – и не думаешь. Говоришь себе: «Я её не думаю. Я не думаю об этом». Если это не помогает, то прибегаешь к плану Б: «Я подумаю об этом потом». Каждый раз – «потом». Если каждый раз говорить себе «потом», то это потом никогда не наступит. Но эта незамысловатая когнитивная операция доступна только после того, как восстановится вес.
Я могу сколько угодно хотеть похудеть, но знаю, что я изменилась. Я выписывалась из стационара с весом 47 килограммов. Как правильно сказал доктор: «Ты не выписываешься – ты сбегаешь». Я сбегала, потому что 47 килограммов казались мне трагедией. Я заливалась горючими слезами. Это был конец света. Сейчас, спустя год и плюс восемь килограммов, я думаю так же, но отношусь к этому намного более терпимо. Я уже не заливаюсь слезами просто из-за того, что я толстая.
Но остаётся другая, ключевая для меня проблема – жить в обычном мире тяжело и больно. Я, которая была мёртвой так долго, не знаю, что делать, не знаю, как жить, и не знаю, кто я.