Мария Григорьевна попросила Нину перевести то, что ей не удалось объяснить мне при прошлой встрече.
– Этот остров – рай для мертвых. Их души могут отдохнуть в густых лесах. Ты ведь приехал сюда, чтобы встретиться с мертвыми?
«И не собирался даже», – хотел было сказать я, но Мария продолжила, опередив меня:
– Я давно знала, что ты придешь в этот лес. Тебе, вероятно, кажется, что ты оказался здесь случайно, но так распорядилась судьба. У тебя доброе сердце. Жаль, что Нина раньше не встретила такого человека, как ты. На острове полно людей, которые погрязли в своей похоти. Грешат и не ведают, что творят. Когда-нибудь это вызовет раздоры и столкновения. В живых останутся только такие, как ты. Прошу тебя, разгляди свою судьбу и стремись к светлому будущему. Ты сможешь вернуться туда, куда должен вернуться. Я хотела, чтобы ты знал об этом.
Я так и не понял, что она пыталась сказать мне. Так растерялся, что даже не смог ничего ответить. Нина посмотрела на сонное лицо матери и прошептала:
– Когда приходит ночь, голоса мертвых становятся громче. В лесу обитает бесчисленное количество душ умерших. Они разговаривают с мамой. Ты слышишь? – Нина ожидала моего отклика. Но я ответил, что потерял эту способность, пережив смерть отца и матери. Да и к жизни в лесу я не был приспособлен.
Мария Григорьевна что-то быстро сказала дочери, пожелала мне спокойной ночи и собралась спать. Она тяжело поднялась со стула и медленно прошла мимо меня. От нее пахло грибами. Было только девять вечера. Ведьмы рано встают и рано ложатся? А может, по вечерам она общалась с душами мертвых? Костя поел и погрузился в свой мир, слушая радио.
Ветер с моря не утихал ни на минуту, он приглаживал заросли бамбука, будто расчесывал непослушные волосы, раскачивал ветви деревьев и шуршал листьями в лесу.
Лунный свет то и дело пробивался сквозь тучи, и пляшущие на ветру деревья во дворе отбрасывали причудливые тени. Тени превращались то в камлающего шамана, принявшего звериный облик, то в спящую на ходу женщину с длинными развевавшимися на ветру волосами. Сквозь щели в окнах и через дымоход ветер проникал в хижину, нашептывал что-то на ухо. Голоса леса напоминали крики торговцев на рынке. Как будто ветер каждую ночь заключал тайные сделки с деревьями.
– Почему вы живете вдали от людей?
– А вы знаете, что они говорят о маме?
– Что она ведьма?
– Мама видит, даже если ей этого и не хочется. Кто лжет, кто кого любит или терпеть не может. Что случится в будущем.
– Ее предсказания сбываются?
– Да. Хорошим предсказаниям радуются. Но плохие приносят боль.
– Наверное, все надеются, что плохое не сбудется.
Нина откашлялась, будто приготовилась рассказывать что-то недоброе.
– Рыбаки перед выходом в море просят маму погадать, хороший ли будет улов рыбы или крабов. Они никогда не благодарят ее, если все складывается удачно, как она и предсказывала. Но если сбывается дурное пророчество, рыбаки начинают обвинять маму в том, что она их сглазила. А мама не может насылать порчу. Это дело духов. Когда все идет хорошо, мама ничего не говорит. Однажды она почувствовала, что на острове произойдет убийство. Увидела, как муж, узнав, что жена изменяет ему, застрелил ее из охотничьего ружья. Мама сказала женщине, которой суждено было быть убитой: «Беги, иначе муж убьет тебя». Но, услышав такое, женщина, сговорившись с любовником, убила мужа. Ее поймали, и в милиции она дала показания: «Мария Григорьевна предупредила меня: если не убьешь мужа, он убьет тебя». С тех пор стоит на острове произойти чему-нибудь плохому, люди обвиняют в этом маму.
Действительно, многие обладатели особого дара, позволявшего видеть судьбу, издавна плохо ладили с окрестными жителями. Всегда хочется, чтобы было так, а не иначе, но гадания и предсказания часто не совпадают с желаниями.
– Раз ты дочь Марии Григорьевны, ты тоже слышишь голоса мертвых и можешь узнать судьбу?
– Раньше слышала, теперь нет. А Костя слышит. Он поэтому и радио включает, чтобы голоса заглушить. Костю ждет испытание. Ему самому придется решать, развить в себе сверхъестественные способности или забыть о них.
– А почему ты отказалась от этой удивительной силы?
– Мне было тяжело. Если не развивать способности со всей серьезностью, можно навредить себе. Все равно что броситься в бурное море, не умея плавать. Костя пока не научился управлять своей силой. Я тоже страдала, когда была подростком. Жизнь на острове стала невыносимой, я замкнулась в себе. Все считали, что я тронулась умом, а я всего лишь пыталась рассказать людям о том, что слышу и вижу. Мне казалось, мертвые толпой бросаются на меня, пытаясь растащить мою душу на куски. Как называется, когда народ нападает на магазины и разворовывает товары?
– Мародерство?
– Да. Мне казалось, что мертвые, как мародеры, разворовывают мою душу. Учительница в школе посоветовала сходить в больницу. Говорила, что у меня душевная болезнь. Мама была против. Подростком она так же мучилась, как и я. Мама сказала, что глубоко во мне прячется великий дух. И что мне самой решать, жить вместе с ним или избавиться от него. Если я выберу первое, мне надо будет остаться на острове и учиться у мамы и старика Эруму. А если же жизнь с духом не по мне, я должна уехать с острова, пойти в больницу и заглушить лекарствами его силу. Я решила уехать. У меня была мечта: работать в Японии. Я закончила школу и поступила в Хабаровский университет. У меня появился друг. Он, как и я, страдал от того, что творилось в его душе. Он превращал безумные мысли, отражавшиеся в зеркале его разума, в стихи. Благодаря ему я поняла, что становится легче, когда ты можешь облечь свои чувства в слова. Мы обменивались друг с другом стихами, в которых пульсировало наше безумие. Стихи оказались хорошим лекарством.
Нинин рассказ напомнил мне о моих юных годах, когда я пачками отправлял своей любимой, которая находилась по ту сторону океана, стихи, рожденные моими фантазиями. Я еще сильнее проникся к Нине дружеской симпатией. Мы с ней одного поля ягоды: Нина, рожденная на этом острове, все равно что ссыльная, а я – вечный изгой – продолжаю бесконечное путешествие, начавшееся, когда я попал в чужую семью. Неудивительно, что мы подружились. Быть в ссылке или изгнании – не такая уж редкость. Многие из тех, кто по счастливой случайности не испытал ни того, ни другого, в конечном счете разрушают себя: одни перестают выходить из дома, другие кончают с собой. Тому, кто знает историю, известно: большинство из тех, кто хотел создать что-то новое (будь то государство, религия или произведение), не раз подвергались изгнанию или забвению, им знакомы лишения и потери.
Из дальней комнаты слышалось дыхание Марии Григорьевны, будто из ее тела со свистом вырывался ветер. Кажется, Костя тоже уснул, выключив радиоприемник В запотевшем стекле смутно отражалось Нинино белое лицо. За окном – ультрамариновая ночь. Я смотрел на Нинино отражение и прислушивался к музыке ночи, которую исполняли прилив, ветер и сверчки.
– Каору-сан!
Я обернулся на Нинин голос. Она посмотрела на меня такими же, как у матери, серо-голубыми глазами и попросила:
– Расскажите что-нибудь.
Пока мы молча сидели друг напротив друга, нами вновь начинала овладевать тоска. Существовал только один способ пережить эту бесконечную ночь: обмениваться историями.
– Тебе известно, как познакомились твои родители, как полюбили друг друга? Обычно дети рождаются от любви мужчины и женщины. Вы с Костей – плод чьей-то любви. Впрочем, как и я.
– И что за любовь послужила причиной вашего рождения?
Я поведал Нине историю своей семьи – историю любви, которая обречена на забвение, если не рассказать о ней.
Моим отцом был бедный композитор по имени Куродо Нода. Он родился в Маньчжурии, его воспитала музыка. Дед отца – американец, военно-морской офицер. Бабка – гейша из Нагасаки. Отец потерял свою родную мать, только появившись на свет, а когда ему было четырнадцать, умерла вторая мать, воспитавшая его. Ее звали Наоми, она была из России, еврейских кровей. После войны отец побывал с родителями в Кобе, Ёсино и Нагасаки, его жизнь так и проходила в путешествиях. Затем он вернулся в обожженный Токио, менял одну за другой школы при военных базах. Потом по совету своего отца стал жить один, зарабатывая музицированием по вызову для одиноких дам. Вскоре познакомился с одной актрисой. Каждый японец хотя бы раз видел ее улыбку с экрана. Отец влюбился в нее, но она была любовницей генерала Макартура. Любовь отца оказалась безответной. Макартур уехал, а актриса скрылась от людских глаз, она так и не вышла замуж, навеки оставив память о своей улыбке. Отца излечила от отчаяния моя мать. Ее звали Кирико, она родилась в Ёсино, там же, где и мать отца. Отец не знал своей родной матери, тосковал по ней, а Кирико была похожа на нее. У них родился сын. Это и был я. Отец умер, не добившись признания и славы. После его смерти лучший друг отца стал заботиться обо мне и матери. Она стала его содержанкой. Два года спустя мама последовала за отцом. Когда я осиротел, друг отца взял меня к себе, и я оказался в чужой семье.
Рассказывая Нине, я думал: неужели это действительно история обо мне и о моей семье? Она похожа на сказку из каких-то далеких миров. Изгнанники не могут без воспоминаний. Бесконечно возвращаясь к своему прошлому, они чувствуют себя живыми, не будь прошлого – они исчезнут. Но их печальные истории становятся чужими. Я представляю, как одиноки старики, у которых не осталось никого, кто бы их помнил. До чего им, наверное, грустно: можешь врать о себе сколько угодно, а исправить некому. Наверняка пропадает всякая охота рассуждать с серьезным видом о тех трудностях, которые испытал. Одиночество становится таким непереносимым, что лучше бы побыстрее впасть в маразм. Я еще не старик, но уже намного пережил своего отца. Если бы можно было вызвать дух отца из небытия, я бы непременно спросил его: «О чем ты думал перед смертью?»