Эти мысли потянули за собой другие, разворачивая блестящие перспективы смысла и сияющие вершины иного понимания. Откуда они проникли к нему в голову, как залетели, незваные, в его парикмахерские мозги? Он никогда не задумывался о подобных вещах, попросту не замечая ни религию, ни философию, ни цветастые разглагольствования модных гуру.
Плескалась вода, припадая к скалам, едва слышно посвистывал прохладный ветерок, крепко пахло йодом, солью, рыбой. И каждое тугое движение волны находило отзвук в душе Ильи. Мир вошел в его сердце, и сердце стало миром.
— Что это, — с тревогой думал он, — что со мной? Может, так приходит инфаркт?
Он положил руку на грудь и озабоченно прислушался. Сердце билось хоть учащенно, но ровно, без малейших признаков боли. И ему вдруг стало жаль себя, жаль уходящую по пустякам жизнь, проскальзывающую между бытовыми невзгодами точно вода сквозь расщелины.
Илья оттолкнулся от поручня и поспешил вслед за группой.
— Совсем нервы расшалились, — думал он, старательно ставя ноги в борозды посреди коридора. — Надо взять себя в руки.
— Ты где там застрял? — спросила Тамара, когда Илья, догнав группу, хозяйским движением подхватил жену под локоть.
— Загляделся на лагуну, — громко, во всеуслышание объявил он. Потом, наклонившись к розовому ушку жены, и почти прикоснувшись губами к золотой, торчащей чуть набок сережке с маленькой настоящей жемчужиной, прошептал:
— Пописал, пока никого не было.
— Прямо в море? — восхитилась Тамара.
— Прямо в море.
— На экзотику потянуло, а? — она с горделивым удивлением посмотрела на мужа. Но вдруг нахмурилась.
— Смотри мне, любитель необычного. Сегодня одной экзотики захотелось, а завтра на другую потянет.
— Что ты имеешь в виду? — словно не понимая, переспросил Илья.
— Ты прекрасно знаешь, на что я намекаю, — решительно высвобождаясь, произнесла Тамара.
Из пещер микроавтобус отвез их в Акко, и они долго кружили по узким, грязновато-серым улочкам бывшего города тамплиеров и венецианцев. Экскурсовод водил группу по рыцарским залам с высокими дугами сохранившихся арок, показывал тысячелетней давности каменные узоры на сводах, затащил в узкий тоннель, ведущий из цитадели в гавань. Тамара плохо чувствовала себя под низким, зеленым от сырости потолком тоннеля. Идти приходилось нагнувшись и спустя несколько метров она крепко схватила мужа за ладонь и чуть слышно ойкая, еле доплелась до выхода.
Солнечный свет показался особенно ярким после полумрака подземелья. Горячий влажный воздух прилепил одежду к спине и коленям. Договорившись о времени встречи у микроавтобуса, группа разбрелась кто куда. Женщины отправились на арабский базар, рыться в горах разноцветного тряпья, надеясь отыскать что-нибудь дешевое, но достойное, а мужчины уселись под зонтиком кафе прямо на стене, обрамляющей древнюю гавань.
Разговор зашел дурацкий: о политике и футболе, поэтому Илья почти не прислушивался, машинально кивая в ответ на любой вопрос. Его быстро оставили в покое и он, потягивая ледяной «Карлсберг» из запотевшей бутылки, возвращался и возвращался к тому моменту в пещере, когда из зеленой лагуны в его голову поднялись странные мысли.
Арабские мальчишки, поджав ноги и неистово вереща, прыгали со стены прямо в блики и сполохи гавани. Лениво покачивались рыбацкие баркасы, пришвартованные вдоль длинных плавучих причалов. Прогулочные катера, облепленные туристами, то и дело выходили в открытое море, распуская пышные усы пены. Сделав большой круг вдоль берегов Акко, они возвращались в гавань, немилосердно гремя веселой музыкой.
«Сколько мне еще осталось, — думал Илья. — Двадцать лет, тридцать, или несколько месяцев, как соседу, Генриху из четвертой квартиры? Тамара в шутку называла его Генрихом Четвертым. Здоровущий лось, с торсом квадратиками и шарами мышц под тонкой тканью неизменной белой футболки. Три месяца назад, во время стрижки, Генрик пожаловался Илье на никак не проходящую хрипоту.
— Пей молоко с медом перед сном, — посоветовал Илья, чуть усилив голос, чтобы перекрыть жужжание стригущей машинки. — А если не поможет, сходи к врачу за антибиотиком. Может, вирус, какой прицепился.
Простодушный Генрих IV оправился к врачу и тот обнаружил у него рак в последней стадии. Голосовые связки бедного атлета уже наполовину сгнили, а он все еще не чувствовал ни боли, ни других симптомов охватившего его недуга.
Через два дня Генрих лежал на больничной койке, а спустя три месяца Илья и Тамара шли в похоронной процессии, разглядывая недоумевающие лица родственников покойного монарха.
«Сколько мне осталось, — напряжено пытался сообразить Илья, разглядывая обросшие длинными водорослями прибрежные скалы. — И что ждет там, по другую сторону страдания?»
Солнце опустилось, почти касаясь линии горизонта, и розовые тени заскользили по синей вечереющей воде. Хозяин салона пригласил всех на ужин в рыбный ресторан и за шумным застольем грустные мысли оставили Илью. Оставили, чтобы спустя несколько дней вернуться с новой силой.
Дорожка была проторена и вещи, о которых он раньше даже не задумывался, стали потихоньку перемещаться в центр его размышлений.
Есть, есть нечто вне ежедневного бега жизни, более высокое, чем привычный круг забот и радостей, нерациональное и потому труднопостижимое. Но где его отыскать, как прикоснуться, чем ощутить?
Илья начал захаживать в магазин русской книги, за два квартала от парикмахерского салона. Мистике и эзотерике там был отведен целый стеллаж. Какие только книги ни сгрудились на его полках. Откровения мадам Блаватской, пособие по Агни-йоге, томики Раджанеша, учение Гурджиева, пояснения Успенского, Баховская «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», собрание сочинений Кастанеды, «Особое озарение» Идриса Шаха, «Сознание Каландера» Кхфаджа Азими, «Книга судьбы» Конфуция, тибетская «Книга мертвых» и десятки, десятки других, в цветных, привлекающих внимание обложках.
Поначалу Илья пришел в отчаяние, но быстро успокоился, стал потихоньку покупать книжку за книжкой и читать в обеденный перерыв и после работы. Все авторы говорили примерно об одном и том же, только разными словами. От некоторых он впадал в отчаяние, и обменивал в магазине, благо изданий хватало. У Кастанеды, например, Илья сумел осилить только треть первой книжки, а потом махнул рукой и обменял на «Третий глаз» Лавсанда Рампы.
Тамара неодобрительно хмурилась при виде каждой новинки, Илья с тревогой ждал решительного объяснения, но дальше поджатых губ дело не пошло.
— Ей просто не нравится мистика, — решил Илья. — Тамара человек практичный, приземленный, эзотерика ей не по нутру.
Однако вскоре выяснилось, что все обстоит куда проще.
— Ну какая польза от этих книг? — воскликнула Тамара, вертя в руках принесенный Ильей «Самоучитель телепатии». — Только деньги зря переводишь. Уж если тратиться на восточные штучки, взял бы что-нибудь полезное для дома, хотя бы ту же «Кама Сутру».
— Откуда ты знаешь про эту книгу? — с удивлением спросил Илья.
— Откуда, откуда, — передразнила его Тамара. — Думаешь, ты один такой умный? А интернет у нас на что?
Упоминание интернета удивило Илью еще больше, чем «Кама Сутра». На компьютере Тамара только раскладывала пасьянс, покуривая одну за другой тонкие черные сигареты «More». Она могла просидеть перед экраном целый вечер, попивая кофе и уминая плитку шоколада.
— Хочешь «Кама Сутру», будет тебе «Кама Сутра», — пообещал Илья и на следующий день принес толстый томик с цветными иллюстрациями. Тамара с жадностью принялась листать книгу, многозначительно поглядывая на мужа и загадочно улыбаясь. Впрочем, загадочность быстро закончилась.
— Где мои семнадцать лет? — сокрушенно жаловалась Тамара, собираясь следующим утром на работу. — Все тело ноет от этой восточной мистики.
«Кама Сутра» заняла укромное место в заднем ряду верхней книжной полки — чтоб дети не добрались — а Тамара попросту прекратила обращать внимание на увлечение мужа. В конце концов, чтение этих книг ничего не меняло в их жизни.
Эзотерические техники и телепатические практики не задерживались в голове Ильи. Он читал Рериха, как читают детектив, а Блаватскую, будто фантастический роман. Ему даже на ум не приходило внести в устоявшийся распорядок дня какое-нибудь упражнение из тех, что описывали гуру и душевные наставники. Уж больно далеки были они от хода его жизни; странной выглядела предлагаемая ими пища, и совсем чужеродными рекомендуемые правила поведения. В памяти Ильи задерживались только эпизоды, поражающие воображение.
Наиболее сильно впечатление произвели на Илью истории о врачевании в мусульманских племенах Аравии. Главным лекарством тамошних врачей был раскаленный докрасна железный пруток. Им лечили любые болезни. Прижигали пятки от приступов подагры, уши от головных болей, спину от почечной колики, внутреннюю поверхность ног от недержания мочи. Прижигали язык, глаза, половые органы. Такой способ лечения восходил к самому пророку Мухаммеду и поэтому считался освященным.
«Как-то раз пророк сидел в кресле, глубоко задумавшись о тайнах мироздания, — рассказывал Джабир в своей книге. — Внезапно он встрепенулся и спросил:
— Кто у входа в шатер?
— Ваши ученики.
— Немедленно отправьте врача к Убайе ибн Кааба. Он перерезал сосуд и может умереть от потери крови. Пусть врач прижжет его хорошенько.
В другой книге Ибн Аббас передал слова пророка:
— Исцеление — в трёх вещах: глотке мёда, кровопускании и прижигании огнём.
Усама ибн Шарик рассказывал:
— Я был около пророка, когда к нему пришли несколько бедуинов и спросили:
— О, посланник Аллаха, использовать ли нам прижигание для лечения болезней?
— Да, рабы Аллаха, прижигайтесь, потому что Аллах, Всемогущ Он и Велик, для каждого недуга предусмотрел исцеление, кроме одного.
— И что же это за недуг? — спросили бедуины.
— Старость, — ответил пророк».
Илья на разные лады прокручивал в своем воображении картины лечения, наполненные удушающей вонью паленого мяса. Чем больше он думал о них, тем острее ощущал дистанцию между чувством причастности к иррациональному, посетившему его в пещере и безжалостному закону, навязывающему своим адептам врачевание каленым железом.