Теперь женщина уже не сомневалась, что перед ней сидит настоящий пророк Элиягу. Ведь он сам признался, сам подтвердил свое посланничество. И она сразу перешла к делу.
— О, господин пророк, — умоляюще произнесла она, протягивая к Илье руки. — Спасите моего мужа!
— А что с ним? — спросил Илья, покрываясь холодным потом. Сейчас с него потребуют доказательств, а он, ха-ха, что он может предъявить, кроме изрядной порции нахальства?
— Полгода назад он упал с трактора и повредил колено. Теперь правая нога не сгибается, Врачи назначили физиотерапию, но предупредили, что шансы на успех невелики. Помогите, прошу вас господин пророк, без мужа хозяйство придет в упадок, а у нас столько долгов, столько долгов…
Женщина горестно вздохнула и устремила на Илью умоляющий взгляд.
— Так-так-так, — лихорадочно заметались его мысли. — Что придумать, что придумать? Можно, конечно, наложить руки и пообещать выздоровление через два дня. А можно, — он даже выпрямился, пораженный проблеском мысли, яркой, словно выстрел.
— Есть у тебя тяжелый железный предмет с деревянной ручкой? — спросил он женщину.
— Есть! — ответила та после нескольких секунд размышления.
— Принеси.
Женщина бросилась из комнаты и быстро принесла большой молоток для отбивки мяса. На деревянную рукоятку была насажена устрашающего вида головка с выпуклыми квадратными зубьями.
— Отлично! — воскликнул Илья. — Зажги газ и раскали хорошенько головку молотка.
Женщина удивленно посмотрела на Илью.
— Раскали хорошенько, — повторил он решительным тоном. — И приведи сюда мужа.
Женщина поспешила выполнить приказание. Скоро из приоткрытой двери — видимо ведущей на кухню — стал доноситься запах нагретого металла, а в комнату на инвалидной коляске въехал крепкий мужчина лет пятидесяти, в криво и явно наспех нахлобученной шляпе.
— Это мой муж, Габриель, — женщина встала позади кресла и опустила руки на его спинку.
— Сей-час, — медленно и строго произнес Илья. — Сей-час я приж-гу твое ко-ле-но. И все прой-дет.
Он вовсе не собирался прикасаться железом к ноге, а поднести раскаленную головку как можно ближе и тут же убрать молоток. Попугать немного больного, чтобы произвести эффект. А дальше… А дальше попросить подкинуть его к ближайшей остановке. Пророки не ездят на автобусах? А пусть думают, что хотят.
Но вышло еще лучше. Когда Илья, сжимая в руке молоток, подошел к лежащему на диване Габриелю, тот закрыл глаза и отвернулся. Его руки, сжимавшие закатанную штанину, дрожали, а на восковом от бледности лбу проступили бисеринки пота.
— Излечись! — воскликнул Илья и стал приближать головку молотка к колену. Он увидел, как Габриель открыл глаза и, скосив их, с ужасом следил за раскаленным железом. До колена оставалось сантиметров десять, как Габриель вскрикнул и, пытаясь отодвинуть ногу, резко выпрямил ее.
— Получилось, — вскричала женщина! — Слава пророку, получилось.
Илья, не веря своим глазам, смотрел на прямую ногу Габриеля.
— Согни ее, — приказал он, отодвигая подальше молоток.
Габриель послушно согнул ногу в клене.
— А теперь разогни.
Морщась и явно преодолевая боль, Габриель выполнил и это приказание.
— Исцелен! — вскричала женщина. — Исцелен, исцелен, исцелен!
Несколько минут она на все лады славила пророка. Слова лились из ее рта нескончаемым потоком, остановить женщину, а тем более попросить подкинуть до ближайшей автобусной остановки казалось невозможным.
«Надо дать ей прийти в себя, — решил Илья. — Полчаса, час и волнение уляжется. Я это у Тамары сто раз видел».
Он отвернулся от женщины, пересек комнату, положил молоток на каменный подоконник, уселся в кресло и опустил голову на грудь, всем своим видом выказывая озабоченность.
— Что случилось, господин мой? — женщина сразу поняла намек.
— Я очень устал, — ответил Илья. — Лечение отняло много душевных сил. Мне необходим отдых.
— Позвольте пригласить вас в комнату старшего сына, — ответила женщина. — Он сейчас за границей, так что комната пустует. Вы можете оставаться в ней сколько пожелаете.
— Вот еще не хватало, — подумал Илья.
Войдя в комнату, он первым делом отыскал дверь в туалет, заперся в нем и долго, с наслаждением освобождался от ненужного груза. Потом мылся, воспользовавшись стоящим на полочке шампунем. Вытершись большим мохнатым полотенцем из ванного шкафчика, он почувствовал себя совсем свежим.
Илья оделся, подошел к двери и прислушался. Снизу доносился возбужденный голос женщины.
«Еще не успокоилась. Подождем».
Он сел в кресло и решил ровно через полчаса спуститься вниз. Когда Илья открыл глаза, за окнами стояла глубокая ночь. Прохладный воздух наполнял комнату. В нем ощущалось сосновое дыхание близкого леса, каменный запах нагретых за день валунов, бархатные ароматы цветов в палисаднике. Бледно-лимонная луна тонко освещала высокое черное небо.
С улицы доносился неясный шум голосов. Илья подошел к окну и наклонил жалюзи. Теперь он мог, оставаясь незамеченным, рассматривать происходящее перед домом.
Вдоль ограды струилась длинная очередь. Женщины и старики, некоторые на инвалидных колясках, тихонько переговаривались между собой.
«Чего они ждут, — с недоумением подумал Илья. — Почему не спят в такой час?»
Впрочем, надо было решать свои проблемы. На автобус он опоздал, это понятно. Значит, нужно остаться здесь до утра и с первым же рейсом…
С улицы раздались возмущенные возгласы.
— Я стояла тут еще до тебя, — настаивал женский голос. — Отошла на несколько минут взять рентгеновские снимки. А ты раз — и пристроился.
— Зачем ему снимки? — со смешком ответил мужской голос. — Он человека насквозь видит, лучше всякого томографа. Вот тебе место, становись передо мной. Только не шуми. Пророк отдыхает.
«Ю-у! Да это же ко мне очередь! — чуть не подпрыгнул Илья. — Стоят за излечением. Просто массовый психоз какой-то».
Он на цыпочках подошел к жалюзи и заглянул в щель. Очередь начиналась у входа в дом и уходила в темноту.
«Нужно уносить ноги, — подумал Илья. — Представление зашло слишком далеко».
Он тихонько отворил окно в противоположной стене комнаты, обращенное к склону горы. По стене спускалась водосточная труба, Илья ухватился за нее и через минуту очутился на земле.
Пригнувшись и озираясь по сторонам, он выбрался на тропинку, обошел деревню и направился к сияющей огнями реклам бензоколонке.
Вот, собственно, и вся история. С той ночи прошло много лет. Илья по-прежнему работает в том же салоне, точно так же накручивает по утрам тфиллин, правда уже свои, купленные на утаенные от Тамары деньги. По духовной дороге он не продвинулся ни на шаг, ночь в Галилее точно иссушила все его силы, весь азарт и всю авантажность. Он просил об особом милосердии, и оно было ему даровано, но не так, как он предполагал. Жизнь Ильи ровна, точно зеркало в парикмахерской: дом, работа, продуктовые магазины, телевизор, семейная постель. Каждому человеку с небес отпускают по силам и видимо, на большее он попросту оказался неспособен. Впрочем, для большинства живущих такое тихое, не омраченное бедами существование и есть предел мечтаний.
Илья даже не подозревает, что комнату, в которой он проспал несколько часов, давно превратили в синагогу, а рассказ о чудесном исцелении пророком Элиягу неизлечимого больного, передают из уст в уста по всей Галилее.
Кресло, где сидел Илья, покрыли чехлом из вишневого бархата и теперь в него кладут младенцев во время обрезания. Садиться в кресло хозяйка дома никому не позволяет. Лишь иногда, за немалые деньги, пускает она страждущего и тот, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в деревянные подлокотники, соединяется мыслью с духом святого пророка и возносит рвущую сердце молитву к самому престолу Всевышнего. И эта молитва никогда не остается без ответа.
Праведник
Когда умер Ребе, Праведник несколько дней не мог прийти в себя. Да, Ребе был стар и давно болен, изношенное тело трепетало под напором лет, но всем казалось, будто ставшее обыденным, решительно выносимое за скобку недомогание, продлится вечно. Его душа вмещала в себя души всех хасидов — так искренне считал Праведник — а плоть каким-то непостижимым и таинственным образом была связана с камнями и стенами хасидских синагог.
За месяц до трагической даты у Ребе обнаружили воду в легких. Праведник хорошо помнил тот день: среди хасидов с телеграфной скоростью разнеслось, будто в нескольких синагогах внезапно лопнули трубы, и вода, хлынувшая через разрывы, затопила подвальные помещения. Никто, конечно, не признавал связи между той и другой водой, но хасиды, подробно обсуждая сантехнические подробности, так многозначительно поднимали брови, что только дурной мог не догадаться.
Похороны показывали по телевизору. Праведник давно перестал пользоваться этим устройством, и специально пошел к соседям. Он с удивлением и страхом озирал многотысячную толпу, заполнившую улицу города на другом конце планеты, видел могильщиков, выносивших из дома Ребе большой, кофейного цвета гроб. Матово поблескивающая крышка переводила мысли на парок, дрожащий над утренней чашкой и тягучие солнечные лучи, текущие сквозь притворенные жалюзи.
Праведник нахмурился и, постаравшись отогнать непрошенные ассоциации, впился глазами в экран телевизора. Могильщики тяжело ставили гроб на катафалк, безропотно и ровно валились в обморок женщины, крупные слезы блестели в спутанных бородах хасидов, угрюмо окруживших похоронный автомобиль.
Ему казалось, будто он спит и видит плохой сон, кошмар, наваждение. Праведник был обязан Ребе жизнью и отдал бы за него свою тут же, не задумываясь, но никто не предлагал такую сделку, никто вообще не обращал внимания на Праведника, сжавшегося в тугой комок на краю стула.
За стену из багровых кирпичей, аккуратно прореженных грязно-белыми полосками высохшего раствора, телевизионных операторов не пустили, но что происходило там, на кладбище, было прозрачным и понятным.