Став совершеннолетней, сразу после выпускного в школе, я заявила отцу, что теперь имею полное право делать то, что хочу. В том числе встречаться с мальчиками. Ждала скандала. Только в тот вечер он устало посмотрел на меня из-под очков и отправил учиться в Питер. Спас мою жизнь. А Ванечка… Ванечка в те ужасные дни приехал домой на выходные, потому что учился в Краснодаре, от которого всего два часа на электричке до нашего города. У Ванечки скорее всего и могилы-то нет…
Никто не составлял списки погибших. Некому стало. Да и зачем? Для кого? Но я точно знаю, что осталось от нашего городка. Руины. На века обреченные отравлять атмосферу радиационным излучением.
…Я не могла уснуть. Как всегда. Обычно к утру только удавалось забыться беспокойным сном. А проснулась, как очнулась из обморока, от воя сирены. Опасность! Кто-то пытается проникнуть на нашу базу. Хорошо, что не раздевалась. Ухватила пистолет, лежавший под подушкой, и рванула к выходу. Только далеко не убежала.
Дверь в мою комнатку распахнулась перед самым носом. В проеме стоял огромный, как мне показалось, незнакомый мужлан с автоматом Калашникова в руках. Весь в каких-то ремешках, пластинах, с дредами на голове и короткой аккуратной бородой. Он навел на меня дуло автомата, потом неожиданно резко сбил рукой мою шапку, удовлетворенно кивнул как бы сам себе, и чуть растягивая гласные, спокойно, как будто ему ничего не угрожало, проговорил:
— Рыжая. Ты-то мне и нужна.
2. Ярослав
Машина тряслась по ухабам, то и дело подбрасывая меня и прикладывая макушкой о крышу или плечом об дверь. Асфальт на улицах давно превратился в некое подобие стиральной доски, с помощью которой когда-то моя бабуля стирала свои цветастые халаты и панталоны с начесом.
До рези в глазах всматривался в сумерки — мы проезжали особо опасный участок. Заставлял себя думать только о деле, держать под контролем любое движение за бортом, но почему-то именно сегодня, именно сейчас вспомнилась мама… Тот день, когда видел ее в последний раз.
… — Славочка, сынок, ты, как только прибудешь на место, позвони мне. Ты же знаешь, что я волноваться буду.
Мама в голубом платье с длинными рукавами и вышивкой по подолу замерла возле двери. Красавица! Стройная, моложавая, с кудрявыми русыми волосами. Мои ребята однажды увидев ее, не могли поверить, что я её сын — так молодо она выглядела. А ведь мне уже двадцать пять было!
— Мам, ну ты что? Обычная рядовая командировка! — безбожно врал, но с моей мамой по-другому было нельзя — слишком уж большой паникершей была она, а еще у нее было больное сердце. — Мы просто охранять какой-то государственный груз будем. Ничего опасного.
— Ой, отец твой тоже всегда так говорит. Да только три года назад вот так же с охраны груза его с пулевым привезли!
Я пошел по стопам отца — служил бойцом специального назначения. Пока был рядовым, но вот-вот погоны должны были сменить — последнее задание было выполнено на все сто, поэтому вскоре ожидал повышения.
Отец давно уже не участвовал в боевых операциях. Да, как раз с того момента, когда получил ранение три года назад. Теперь он был, так сказать, теоретиком и имел достаточно высокий чин в нашей структуре. В тот момент он находился в Краснодаре по какому-то сверхсекретному заданию.
Мать безумно его любила. Так сильно, что умерла от разрыва сердца в тот момент, когда узнала о катастрофе…
Я был одним из тех солдат, которые служили в так называемых заградительных отрядах. Только после катастрофы в Краснодаре применялись данные боевые подразделения скорее для контролирования границ и не допущения прохождения их нашими же собственными гражданами, чем для борьбы с внешними врагами. То есть, по сути дела, мы ограждали одних граждан нашей страны от других.
Насмотрелся всякого. Видел, как отчаявшиеся люди делали подкопы под разделившую надвое страну, огромную по высоте стену, построенную военными в считанные месяцы. Видел, как расстреливали целые семьи в первые дни после принятия решения о недопуске на север тех, кто жил на юге. На моих глазах боец, присутствовавший на казни вот таких несчастных, среди которых было несколько детей, пустил пулю себе в рот. Видел, как некоторым удавалось проникнуть в запрещенную зону с помощью подкупа военных…
Когда стало понятно, что в стране царит хаос, что правительство потеряло всяческий контроль, что американские интервенты прочно обосновались у наших границ и вот-вот начнут операцию по захвату, именно тогда мы с моим другом и сослуживцем Валеркой Шуваевым ночью покинули место несения службы, попросту дезертировали.
Нужно было спасать собственные шкуры. Ну, у Валерки к тому времени уже была семья — жена и сын. Ему было что терять. Я же остался совершенно один. Опасаясь и своих, и чужих, мы с огромным трудом пробрались в Питер.
Меня в родном городе ждала закрытая квартира. Что случилось с матерью я уже знал. Правда, на похоронах не присутствовал — не отпустили, тогда мы были на военном положении. Мать похоронил дед, ее отец. Съездил к деду, который один жил в деревне за городом, на даче, как любил называть свою старую хатку он сам. Посидели, помянули, как положено и мать, и отца.
Я уговаривал деда ехать со мной в Сибирь, куда мы решили рвануть с Валеркой, но он отказался. Да, впрочем, мы тоже не успели. Именно тогда было приведено в действие ядерное оружие и наша страна уничтожила с его помощью практический весь остальной мир. В городе было множество бомбоубежищ, в том числе и со времен Великой Отечественной. Здесь многие спаслись.
….Молниеносное движение какого-то предмета от груды железа, в которую превратился замерший на обочине дороги много лет назад трамвай, под колеса нашей старой, потрепанной, но вывозившей из разных серьезнейших переделок, "Рыси" М65, которая способна была выдержать взрыв минного боеприпаса до 6.5 килограммов в тротиловом эквиваленте, я засек сразу, несмотря на задумчивое состояние. Только, ЧТО это было, не понял.
Мишка, мой помощник и по совместительству, водитель, резко ударил по тормозам. Он явно решил остановиться. Да только моя интуиция подсказывала, что делать это в данном месте и в это самое время, смертельно опасно.
— Миха, едем дальше. Только осторожно, могут бросить зажигалку.
Хотя я понимал, что если бы нас хотели взорвать — уже взорвали бы. В данном случае бросили что-то безобидное, вероятнее всего, надеясь остановить и выманить из машины. Высунув из приоткрытого окна автомат, я дал очередь в сторону трамвая. Видимо, момент устрашения сработал, потому что до базы мы доехали без приключений.
Только выставленный Антоном часовой на основном входе почему-то бросился навстречу.
— Яр, там мальчишка твой…
Сердце похолодело в груди. Ох, и неугомонный у меня сын! Хотя, и самому себе уже давно признаваться не хотел, что пятнадцатилетний Сашка — не мой. Что когда-то, почти семь лет назад я клялся его отцу, моему другу Валерке, умирающему от ранения в живот у меня на руках, заботиться о мальчишке. Обещание удавалось сдержать. До сих пор.
В маленькой комнатке, которая служила когда-то на заводе, производившем молочную продукцию, фельдшерским пунктом, на кушетке, обтянутой старой потрескавшейся клеенкой, лежал Саша. Он был бледный, как снег. Одежда вся в крови. Особенно в районе живота. Он спал или был без сознания.
Рядом дежурил Илья Петрович — старый фельдшер, который был у нас медиком. Я бросился к нему.
— Что с ним, Петрович? Что случилось?
— По злой иронии судьбы, то же, что и с его отцом. Пуля в живот. С Темкой отправился обследовать базу сумасшедших.
— Насколько серьёзно ранение?
— Я пулю-то достал. Но я ж не хирург! Ему настоящий врач нужен! Операция. Внутри там органы пострадали, зашить все, кровь убрать, переливание сделать. Тогда жить будет.
— Да где же хирурга взять? Да еще и с операционной?
— Да где-где? В больнице, ясно-красно! В больнице на Ямской, знаешь, была такая улица когда-то? Во-от, там Слепой со своими людьми обитает. У меня там один старый знакомый живет. Конечно, они чужих не жалуют, но попытаться можно.
— Да что толку в операционной, если доктора нет?
— Так я к чему, там у них баба какая-то Рыжая, говорят, даже руки пришивает, если кому оторвет!
— Бред.
— Бред не бред, а есть ли у тебя выбор?
Выбора не было. Как, впрочем, и времени. Поэтому я, загрузил в машину сына вместе с Петровичем, который должен был придерживать мальчишку на сиденье. Взял пару лучших бойцов и осторожно, стараясь не трясти слишком сильно, поехал в сторону больницы на Ямской, искать Рыжую бабу.
3. Ярослав
Сашка по дороге очнулся. Стонал и плакал от боли. Я сцепил до скрипа зубы и старался гнать как можно быстрее. Только бы успеть! Только бы найти!
Естественно, практически у места, дорогу нам преградила охрана. Два дюжих мордоворота выскочили как из-под земли и замерли, уставив стволы в нашу сторону. Метрах в двадцати перед ними было что-то разбросано по земле. В темноте, освещаемой только фарами, не разобрать, что же именно — стекло, гвозди, а может, вообще, взрывчатка?
Я остановился, чуть не доехав до этого места. Вышел из машины, подняв вверх руки и оставив автомат на сиденье. Ребятам приказал ждать в машине. Права на ошибку у меня не было.
Так и шел к ним с поднятыми руками до тех пор, пока не услышал характерный звук передергиваемого затвора. Остановился.
— Мне нужен Слепой.
— Кто ты такой?
— Ярослав Дорофеев, боевой командир из группировки Жука. Слыхали о таком?
В свете фар было видно, как мордовороты переглянулись.
— Ну, предположим, слыхали. Что надо?
— Слепой. Мне нужно поговорить с главным.
— Слепой по ночам не принимает. Приходи завтра.
Я бы сам так сказал. Но сейчас добиться встречи просто жизненно необходимо.
— Передайте Слепому, что у меня есть вещь, которая его заинтересует.
— Приноси ее завтра.
— Завтра будет поздно. Или сейчас или никогда.