– Хорошо. Договорились.
– Итак? Что это за вещь?
Я думал, что только в фильмах такое бывает, что в самую неподходящую минуту, когда вот-вот должна прозвучать истина, какой-то злой рок вмешивается в ход событий, и все торжество правды приостанавливается. Однако такое случается, к моему большому сожалению, и в жизни! Так случилось и в ту минуту, когда Вершинин уже открыл было рот, чтобы произнести что-то очень важное для меня, для всех нас, кто знал Макса Селиванова, – раздался звонок, мой визави схватил телефон, глаза его расширились, выражая высшую степень внимания, и, пробормотав: «Слава тебе господи!», он вдруг поднялся, вернее, просто сорвался с места и, склонившись ко мне, прошептал мне на ухо:
– Я стал отцом! Представляешь! Моя любовница только что родила мне сына! Но об этом – молчок!
И исчез. Словно растаял в воздухе.
Все матерные, грязные слова, которые гнездились в мрачноватых уголках моего сознания, выплеснулись зловещим шепотом, обращенные к исчезнувшему мгновенно писателю-фантасту.
Вот свинья! На самом интересном месте замолк. Призрак хорошей драматургии нашего разговора улыбнулся мне из жаркого потока солнечных лучей, заливавших кафе. Интрига повисла в воздухе, обещая мне нечто прекрасное, что поможет моему освобождению, облегчению. Что ж, знать, так тому и быть.
Каким бы подлым ослом ни был Вершинин, он не был дураком и если припас для меня нечто важное, значит, так оно и есть. Значит, ему все же можно верить.
До встречи с Гришей и его матерью был еще целый вагон времени, и я решил, что использую его с пользой для дела. Стараясь не думать об Ольге, которая сейчас приходила в себя в своем семейном гнездышке, куда ночью привез ее Туманов (эти мысли доставляли мне настоящие страдания!), я решил отправиться туда, куда никто из всех участников расследования ни за что бы не отправился в силу полного отсутствия какой-либо связи этого места с убийством Селиванова. Я поехал на турбазу, где была убита моя несостоявшаяся сноха. Я отлично знал это место, потому что после разрыва с семьей, когда все почему-то посчитали меня предателем и вообще чуть ли не посторонним человеком, я ездил туда, чтобы отвезти цветы к той сторожке, где нашли труп Сони. Я сделал это для себя. Знал, что никто и никогда не узнает об этой моей, быть может, странной поездке. Но мне важно было хотя бы так причаститься к этой трагедии, пропустить ее через себя, сблизиться с душевным горем моего сына, хотя бы мысленно отправить ему все те слова сочувствия, которые родились у меня тогда, когда я подъехал к этому месту.
Домик, деревянный, типа бунгало, был опечатан после того, как в нем поработали эксперты. Но я и не собирался туда входить. Просто оглянувшись и убедившись в том, что меня никто не видит (уж не знаю, чего я боялся или стыдился), я как вор положил букет белых роз к порогу сторожки, перекрестился, мысленно попросил прощения у Гриши за то, что все так сложилось, затем вернулся в машину и уехал.
Что я собирался делать там сейчас, я и сам толком не знал. Но там убили Соню Винник, которая была первой жертвой. А неподалеку от моего дома убили вторую Соню Винник – еще одну жертву. Какое-то объяснение всему этому должно же было быть!
Повторяю: я не знал, зачем еду туда, скорее всего, это был поступок, продиктованный интуицией. Как-то же пришло мне это на ум.
Я поехал, купив по дороге букет белых роз, в Солнечногорский район. Турбаза «Рыбка» находилась в сорока километрах от МКАДа. Я так мчал, словно меня кто-то подгонял. Хотя, скорее всего, я просто хотел успеть вовремя вернуться на Патриаршие, чтобы встретиться со своей семьей. Не хотел, чтобы они решили, будто я передумал покупать квартиру, что я против того, чтобы моя бывшая жена выходила замуж за парня, который купил ей дом в Испании. Пусть будет счастлива уже. Она – вполне себе нормальная женщина, даже, я бы сказал, красивая, и только я один виноват в том, что не сумел сделать ее счастливой. Я – «бабник», «предатель», «беспринципное животное», «урод моральный», короче. Ладно, урод так урод. Я же и не возражаю. Живу себе в лесу, спаиваю своих писателей и художников, кропаю сценарии для низкопробных сериалов, зарабатываю деньги, который сам же на себя и трачу. Влюбляюсь, как правило, в чужих жен, соблазняю их, обманываю напропалую, пользуюсь ими. Думаю, я вполне заслужил все те проблемы, которые повалились на мою голову в ту ночь, когда в моей жизни появилась девушка по имени Ольга. Вот интересно, если бы она оказалась посговорчивее и я добился бы ее в первую ночь, испытывал бы я к ней те чувства, что полыхают во мне сейчас?
Думая об этом, я чуть не вписался в летящую навстречу мне «Мазду» – я рисковал, когда пошел на обгон, думал, что успею. И успел, буквально в последнее мгновение вернувшись в свой ряд. Сердце мое бухало в груди колоколом – я же мог разбиться в пыль! Конечно, это был знак – не думай дурно об Ольге.
Я свернул в лес и сбавил скорость, любуясь высоченными елями, словно в моем лесу они были не такие же красивые и величественные. Или же здесь по-другому светилась решетка из тонких и ярких солнечных лучей, пробивавшихся сквозь тяжелые широкие мохнатые ветви. Когда блеснуло озеро и передо мной открылся пейзаж с живописными редкими березами и ивами, между которыми выстроились в ряд деревянные домики, я и вовсе остановился. Оставил машину в кустах, перед въездом на турбазу, прошел под деревянной аркой с овальной деревянной табличкой «Рыбка» и, вдыхая чудесный, замешанный на ароматах хвои и трав воздух, двинулся в сторону той самой сторожки. Я хорошо знал расположение турбазы, и сторожка эта находилась уже на территории другой турбазы, которая называлась «Рыбка-2». Должно быть, у них был один хозяин, которому было выгодно по документам иметь две турбазы, которые раньше, сдается мне, были одной, большой. Между этими турбазами не было никакого забора, даже рабицы, их разделяла живая изгородь из самшита, в некоторых местах пожелтевшего и трухлявого, явно больного.
Домики были заселены, по дорожке прохаживались отдыхающие, некоторые, в основном мужчины в плавках или длинных шортах, стояли по колено в воде и удили рыбу, женщины, сидя за длинными деревянными столами, чистили улов, кто-то курил. На меня вообще не обращали внимания, каждый занимался своим делом. На веранде одного из домиков уже жарили рыбу, и запах распространялся по всей турбазе.
Я шел к сторожке, стараясь не смотреть на людей. И снова меня охватило чувство какого-то непонятного стыда, словно я собирался молиться прямо на пляже, среди раздетых загорающих или купающихся людей.
Последний раз я был здесь пять лет тому назад.
– Вы к кому? – окликнул кто-то за моей спиной, и я вздрогнул. Обернулся. Передо мной стояла высокая крепкая женщина в желтом сарафане. В руках она держала миску, полную чищеных окуньков. Щурясь от солнца, она разглядывала меня.
– К вам, – сказал я.
14
– Белые розы… – усмехнулась она и, кивнув в сторону сторожки, пригласила меня следовать за ней.
Я зашел в сумрак домика, где пахло сухим раскаленным деревом и рыбой, прижимая к груди розы. Они не пахли, словно были сделаны из пластмассы или шелка. Такие вот живые и какие-то мертвые цветы. Этот букет стоил, как вся эта сторожка.
– Так вот кто, значит, приносил тогда розы… Садитесь.
Женщина предложила мне старый венский стул, сама, стукнув миской с рыбой о раковину, вымыла руки, отчего в кухоньке сразу запахло мылом, вытерла руки о довольно-таки чистое полотенце и села напротив меня. Ей было лет пятьдесят, крепкая, загорелая, большую ее грудь обтягивал хлопковый сарафан, пальцы рук были в заусеницах, однако на них сохранился облупившийся смелый алый лак. Лицо гладкое, с глубокими мимическими морщинами в уголках маленьких серых глаз и от крыльев носа к губам. Губы ее были плотно сжаты. Заросшие соломенного цвета брови были нахмурены. На голове ее, напоминая грязную желтую шапку, торчали выгоревшие светлые волосы. Замученная примитивными условиями жизни на турбазе женщина.
– И кем вы ей приходитесь… приходились?…
– Несостоявшийся свекр, – честно признался я.
– А… понятно. Нехорошо, конечно, плохо говорить о покойниках, но лучше бы ваш сынок хорошенько присматривал за своей невестой.
– В смысле? Вам что-нибудь известно о Соне?
– Немного.
– А вы, собственно говоря, кто? Тоже сторож?
– Теперь – да. Как брата посадили, так я здесь и стала работать.
– Значит, тот человек, тот сторож…
– Да, это мой брат.
– Ну тогда, может, расскажете то, что знаете?
– Честно говоря, я никому ничего не рассказывала. Да и не спрашивал меня никто. Но вы, я вижу, человек с широкой душой, раз спустя пять лет снова приехали сюда с цветами. Вы, наверное, думаете, что она была ангелом, да?
– Ну да… – Я хотел, чтобы она говорила и говорила. Ведь она явно что-то знала. Если же сейчас ее отвлекут и скажут, что у нее родилась внучка, и она сорвется с места и исчезнет, как это произошло с Вершининым, я от злости просто лопну!
– Она же сама к нему пришла.
– К кому? К вашему брату?
– Да. Они с компанией отдыхали. Много пили, орали… Здесь часто такое случается. И разные истории, знаете ли, бывали. Брата моего никогда к столу не приглашали, кто он такой, чтобы его угощать… А в тот раз к нему в сторожку пришла одна девушка. Нет-нет, не Соня, другая. Пришла, принесла водки, закуски, колбасы там разной… Угостила и намекнула, что одной девушке позарез нужны деньги. И что если он сможет ей одолжить пять тысяч, то она будет ему благодарна. Но он может ей и подарить их, и за это она готова… Ну, вы понимаете, да?
Я почувствовал, как краснею. За свою умершую сноху, за Гришку. Какой стыд! Неужели это правда? Или же эту байку придумала эта грубая баба, чтобы выгородить своего брата?
– Вас как зовут?
– Наталья.
– А меня – Марк.
– Понятно. И что, думаете, что я все это придумала, чтобы выгородить брата?
Я отвернулся и начал рассматривать засиженную мухами кружевную занавеску на маленьком окне.