– Может, останешься? – спросил я его, когда мы снова стояли друг напротив друга. Мимо нас, толкая, шли люди, кто-то просто прогуливался, кто-то куда-то спешил. Летний вечер располагал к отдыху, приятным впечатлениям, но никак не к драме или трагедии.
– Не, па. Извини. Все уже решено. Да и не могу я оставить мать после всего, что с ней произошло.
– В смысле?
– Ну… это… Она комплексует страшно, что он младше нее, ей до сих пор не верится, что все это не какая-нибудь сказка. Она даже в салон сегодня не пошла, ну чтобы не выглядеть там… Словно ей стыдно было.
– Перед кем?
– Да перед тобой, перед кем же еще?
– Она боялась, что я передумаю?
– Типа того.
Зазвонил Гришин телефон.
– Идем, ма. – И, обращаясь ко мне: – Нотариус пришел. Пойдем? Она ждет.
15
Я приехал в загородный дом Кострова, заехал к нему во двор и вышел, нагруженный пакетами. Герман встретил меня, принял два пакета. Фима жарил мясо на кухне.
– Квартиру надо обмыть, – сказал я, кивая на пакеты. Хотел, чтобы получилось весело, но не получилось. – Здесь вино, закуска, ну и всего понемногу…
– Какую еще квартиру? Ты когда успел-то?
– Потом расскажу.
И принялся выкладывать на стол бутылки, свертки.
Разговаривать о деле в присутствии Германа мы не могли, не хотели. Он это сразу понял, положив себе на тарелку еду, сказал, что привык есть перед телевизором, и удалился.
– Что за квартира? Я просто не поспеваю за твоими событиями, – произнес Фима, разливая вино по фужерам.
– Да это потом. Ты расскажи мне про Винника.
– Ох, там совсем мужская история. Этот Николай сначала жил с женщиной по имени Алиса. Но потом она, как он сказал, изменила ему, он не смог ее простить и ушел от нее. Алиса вышла замуж за своего любовника, уже беременная от Николая. Мужу она рассказала всю правду, и они уже вместе стали воспитывать Соню. Однако отцом официально считался Николай. Он давал деньги на содержание дочери и все такое. К тому времени Николай уже был женат на женщине по имени Вера, которая забеременела от него почти в одно время с Алисой…
– Да он ходок!
– Так вот. Он сначала не говорил Вере, что у него скоро должен родиться ребенок от Алисы, а потом все как-то само выяснилось, и когда Вера родила дочку через несколько дней после рождения Сони, то в знак какого-то протеста назвала ее точно так же.
– Бабы – дуры, – вырвалось у меня.
– Но муж Алисы вскоре бросил ее, но перед этим набрал кредитов, назанимал денег у ее друзей и оставил бедную женщину в съемной квартире и без средств к существованию. Николай, конечно, помогал ей как мог, но так уж получилось, что всю свою отцовскую любовь он все же направил на вторую Соню, на дочку, рожденную от законной жены Веры. Сестры знали о существовании друг друга, но не общались. Виной всему было, конечно, поведение взрослых. Алиса постоянно настраивала свою дочь против второй Сони, рассказывала ей, в каких чудесных условиях она живет, как папа любит ее и покупает все, что ей захочется. Что у нее есть своя комната, компьютер, что их семья часто ездит на море… Старшая Соня с детства ненавидела свою младшую сестру, и это чувство было уже у нее в крови. Но потом в жизни обеих сестер все поменялось. Жизнь – она удивительная штука. И вот спустя много лет, когда девочки были уже взрослые, Николай вернулся к Алисе. А Вера спокойно отпустила его. Она увлеклась садоводством, стала разводить розы, практически переехала на дачу. Николай часто навещал их с дочерью. Казалось бы, все устроилось, и все были счастливы. Но на самом деле счастливы были все, кроме старшей Сони. Хоть отец и вернулся к ним и теперь старался уделять ей внимание, она продолжала ревновать его к своей младшей сестре. И чувство стало просто болезненным.
– Подожди… – остановил я Кострова. – Ведь ты же хочешь показать мне их фотографии, да? Я угадал?
– Ты же сценарист, писатель. Да, ты прав. Вот, смотри, – и он положил передо мной две фотографии сестер. Не близнецы, конечно, но очень похожи. Причем они взяли черты лица отца.
– А что говорит сам Николай о смерти дочерей? Он кого-нибудь подозревает?
– Нет, конечно. Он верит, что это чудовищное стечение обстоятельств.
– Что-нибудь прояснилось в плане наследства? Быть может, девочек убила, грубо говоря, третья сестра, о которой и сам-то Николай ничего не знает.
– Ну ты точно сценарист, – вдруг закатился в тихом и веселом смехе Фима. – Третья сестра!!! Это же надо такое придумать!
– Но кто-то же убил обеих сестер.
– Понимаешь, все в этой семье как бы нашли то, что искали. Алиса вернула себе Николая. Вера выкупила соседний участок земли рядом с их дачей, Николай помог переоформить все это хозяйство на нее, и она с головой ушла в свои розы, выращивает их, часть продает, но в основном просто наслаждается жизнью. Она сдает одну из своих квартир, что остались ей от двух бабушек, к тому же Николай время о времени подкидывает ей денег, так что она ни в чем не нуждается. Я все это говорю к тому, что и Вера, и Алиса как бы вне подозрений. Николай, естественно, тоже. Я понимаю, если бы убили одну из сестер, то вторую бы могли заподозрить. Но убили обеих…
– Фима, я был сегодня на турбазе «Рыбка»… – И я рассказал о своей поездке, высказав предположение, что, вероятнее всего, в тот роковой вечер на турбазе было все же не десять, а одиннадцать человек. И одиннадцатым человеком могла быть как раз старшая сестра, которая, каким-то образом попав в круг друзей младшей сестры и узнав об их планах поехать на турбазу, приехала туда самостоятельно с целью как-то навредить младшей.
– Или наоборот, подружиться с ней, сблизиться, – неожиданно предположил Костров. – Но что-то пошло не так, быть может, между ними вспыхнула ссора или же они не поделили парня…
– Фима, ты очень хорошо думаешь о людях. Целью старшей Сони было навредить младшей, иначе зачем бы она заманила ее в сторожку, предварительно содрав плату за интимную услугу со сторожа? Она могла быть влюблена в моего Гришу… – сказал я, удивляясь тому, что эта светлая мысль пришла мне так поздно. – И для нее главным было опорочить невесту в глазах Гриши.
Мы начали размышлять на эту тему, благо, она была вполне себе реальная, правдоподобная. И все бы ничего, но она не имела никакого отношения к убийству самой старшей Сони в нашем лесу и уж точно не касалась убийства Макса Селиванова.
– Вот чувствую, тепло, – сетовал Фима, – но не горячо. Ладно, давай выкладывай, что там с квартирой.
Я рассказал ему о сделке, которую совершил сегодня, приобретя по сходной цене свою же, как бы собственную квартиру у моих родных.
– Ничего себе! Вот так подфартило твоей бывшей женушке! – покачал головой удивленный Костров. – Ее новый муж купил ей виллу в Коста-Бланке? Круто. Вот и не верь после этого в любовь.
Мне оставалось только развести руками. Что я мог сказать о любви, когда события последних дней, словно сговорившись, все до одного трубили о существовании этой самой любви. Ольга, Герман, Туманов, я сам, Костров… Все мы были влюблены. Тема любви носилась в воздухе, как ядовитый сквозняк. Вот и Вершинин не далее чем сегодня днем выразил свое мнение об этом: «Просто я лишний раз убедился, что миром правит любовь». Вот интересно, а он какую именно любовь имел в виду? О ком шла речь?
– Что ж, Марк, ты сегодня неплохо потрудился. Я и не ожидал, что ты поедешь на турбазу. Браво. Все хорошо, все мы землю роем, но пока что стоим на месте, вернее, топчемся.
Я собрался было уже сесть за руль, чтобы отправиться к себе в лес, как до меня дошло, что я же напился вина! И о чем я только думал? Покупка квартиры совсем вскружила мне голову. Конечно, это была не совсем покупка, просто мне была выдана доверенность на распоряжение квартирой, но смысл нашей встречи как раз и состоял в том, чтобы ускорить сделку, поскольку ее оформление по всем правилам требует достаточно длительного времени. Фраза, брошенная Фимой «А твоя бывшая тебя не кинет?», слегка напрягла меня, но потом я про нее забыл. Даже если предположить, что она через час уже отзовет свою доверенность, что ж, эта мерзость останется у нее на совести. Но моя интуиция подсказывала мне, что сделка все же состоится и что мое искреннее желание помочь моим близким (Майя вызывала во мне массу противоречивых чувств) не станет предметом глумления.
Я сказал Фиме, что собираюсь вызвать такси. Мне просто необходимо было как можно скорее отправиться домой, чтобы встретиться с Вершининым и поговорить с ним. Кроме того, я все-таки переживал за свой бар.
– Что ж, поезжай.
– А что будем делать с Германом?
– Пусть пока поживет здесь.
Уже в такси я вспомнил, что не спросил у сына, что же будет с его романом, с его любовью, с девушкой Леной. Я набрал его номер, но абонент не отвечал.
Неприятное чувство собственника охватило меня, когда, въезжая в лес, я увидел, что окна моего бара светятся. День выдался таким тяжелым и густым на события, что я бы (фантазии мне не занимать!) не удивился, если бы увидел в окне самого себя, разносящего напитки.
В баре было оживленно, я увидел много знакомых рож, и все они мне улыбались. Саша Коневский, замещавший меня, бросился ко мне обниматься:
– Ты уж не сердись, но меня просто уговорили открыть бар. Пойла оставалось еще много, да и закуски тоже. Так что…
– …заходи и чувствуй себя как дома, да?
Я старался не злиться, но получалось это с трудом. В сущности, меня здесь любили и уважали. Хотя, быть может, мне это только казалось? Думаю, многие презирали меня за то, что я пишу сценарии «мыльных» сериалов. А с другой стороны, каждый в своем творческом озере выплывал как мог. Деньги по-прежнему остаются мерилом состоятельности и вызывают, помимо зависти, немного уважения. Так уж заведено в этом мире. А деньги у меня были всегда.
– Ты молодец, – сказал я Коневскому, раздавая скупые улыбки посетителям моего бара, здороваясь с ними кивками.
– С деньгами все в порядке, я потом за все отчитаюсь. Ты знаешь.