– Конечно, осматривали местность, – неуверенно пробормотал Костров. – Но к чему эти вопросы? Ты что-то нашел?
– Да, нашел! Вот! – И я извлек из кармана штанов коробочку с таблетками от давления. – Это не мое, но обнаружил я эту коробку буквально только что, в траве, неподалеку от калитки, ведущей в мой сад!
Фима вертел коробку в руках.
– Интересная находка.
– Интересные криминалисты у вас, скажу я тебе.
– Ну, во-первых, я не работаю там, если ты забыл. И уж никак не могу отвечать за действия криминалистов. Но я могу показать это Ракитину?
– А ты сам как думаешь?
– Хорошо. Покажу. А кто-нибудь из твоих лесных приятелей заходит к тебе домой через внутреннюю дверь, что со стороны сада?
– Нет. Зачем? Их интересует выпивка, поэтому они идут, так сказать, через парадный ход, прямо в бар. Только Ольга той ночью пришла с другой стороны.
– Но та дверь тоже ведет в бар?
– Да. Просто она не хотела, чтобы ее кто-нибудь видел, как я понимаю, поэтому она решила пойти кустами, спрятавшись в зелени яблонь. У меня же и перед калиткой яблоня растет, и внутри, как раз перед входом в дом, и ветви ее тянутся прямо к моему балкону.
– Из твоих друзей больше никто ничего не вспомнил?
– Нет, – солгал я, скрывая бредовую версию Вершинина.
Я отлично понимал, что стоит мне только ее озвучить и привлечь к расследованию самого фантаста в качестве свидетеля, как дело сразу, типа, раскроют и благополучно закроют, повесив двойное убийство на несчастную натурщицу – ей-то уже все равно. А мне хотелось знать правду. Вот почему я предпочел помалкивать.
– Хорошо, я понял. Вот Ракитин вернется, я передам ему таблетки, пусть он отдаст их на экспертизу, там снимут отпечатки пальцев, и тогда станет ясно, кто бродил под твоим балконом и, возможно, угонял машину. А ты что собираешься делать?
– Честно?
Фима закашлялся.
– Хочу придумать предлог, чтобы встретиться с Ольгой. Типа, допросить ее, позадавать вопросы, связанные с Максом. Фима, я хочу ее увидеть, понимаешь! Я по ее взгляду пойму, счастлива она или нет.
– Ты влюбился… Зачем? С ней столько проблем. Оставь уже ее в покое!
– Не могу ее забыть, понимаешь? Если ты помнишь, она обратилась именно ко мне за помощью, а не к своему Туманову. Я вообще не понимаю, на что они оба надеются? После того, что им пришлось пережить, после ее двухгодичного отсутствия… Думаешь, он в душе ее простил? Уверен, что у него просто сработал инстинкт собственника, который заставил его вернуть свою вещь. Ну или в крайнем случае отцовский инстинкт.
– Вот как? А тебе не приходило в голову, что он ее по-прежнему любит?
– Нет, не приходило. Иначе он не стал бы жить с другой бабой. Что ты так на меня смотришь? Да, она не женщина, а баба, самая настоящая хабалка, которая окрутила его…
– Ты кровь собрал? – перебил он меня.
– Какую еще кровь?
– Марк, я просил тебя состричь ворс ковра, что в крови, из твоей московской квартиры, и дать мне, чтобы я передал на экспертизу. Забыл?
– Забыл… – сказал я, хотя на самом деле даже не то, что забыл, а просто пропустил мимо ушей, поскольку не счел нужным вообще заниматься этой ерундой. Квартирные воры… Зачем исследовать их кровь? Бред! – А это обязательно?
– Понимаешь, Марк, дело трудное, много всего непонятного и нелогичного, совпадения какие-то дичайшие… То две Ольги у Туманова, то две Сони Винник, и обе убиты, то у тебя машину угоняют, то в твою квартиру воры забираются, то переворачивают в твоем лесном доме все вверх дном, и это не эксперты… Ну все крутится вокруг тебя!
И ты к тому же успел переспать со второй женой Туманова, к которому вернулась Ольга, в которую ты влюбился!!! У Сони Винник был парень-студент, который, может, к тому же еще и пенсионер! Мы ничего не знаем, она окружила свой роман тайной. И как она вообще оказалась в лесу?! И кто оставил рядом с твоим домом эти чертовы таблетки? Плюс еще и Герман нарисовался! Как-то все это нужно разгребать!
– Ладно, состригу я ворс ковра, убедил. Только все это – пустая трата времени.
Я хотел сказал ему еще что-то очень важное, что крутилось в моей голове и не давало покоя уже несколько часов, но это «что-то» было столь неуловимо, что постоянно ускользало от меня. Думаю, всем знакомо такое чувство. Вот тревожишься, чувствуешь, что тебя ожидает что-то неприятное, и иногда просто не можешь понять, откуда этот сквознячок опасности дует. И эта тревога пахла почему-то кофе…
Ладно. Жизнь-то продолжается.
Я оглядел свой бар, подумав о том, что это место в последнее время стало эпицентром каких-то странных, нелепых попоек с целью узнать хотя бы что-то новое о Максе, об убийствах. Сколько сил потрачено, а нервов?! И в конечном итоге у нас что? Бредовое предположение Вершинина о том, что всех пристрелила сердечница Зоя. А не слишком ли проворна она оказалась в ту роковую ночь, чтобы, пристрелив и любимого человека, и его предполагаемую молоденькую пассию, забраться ко мне на второй этаж, взять ключи и отправиться искать новые приключения на свою задницу…
В какой-то момент мне стало смертельно скучно. Я взял спрей, тряпку и принялся вычищать и без того чистые (спасибо Саше Коневскому) столы. Фима строчил что-то себе в блокнот. В баре было тихо, в распахнутое окно вливался чудесной музыкой птичий гомон, и если бы не смерть, что витала в воздухе и царапала душу, я чувствовал бы себя вполне счастливым. Не к этой ли деревенской идиллии и спокойствию я всегда стремился, не здесь ли, в этом доме, в моем кабинете мне хорошо работалось, и я чувствовал себя полным творческих и физических сил?
Я вышел в сад и, чтобы не мешать Кострову, позвонил фермеру Занозову, заказал ему как ни в чем не бывало продукты, затем, вернувшись, достал из морозильной камеры соленую рыбу, намереваясь ее к вечеру разморозить и подготовить к ужину. Потом сварил яйца, залил их холодной водой с тем, чтобы потом очистить. Я не мог представить себе, что меня арестуют, а потому старался хотя бы создать видимость того, что ничего не случилось.
Но потом, когда все дела были сделаны, и я понял, что не могу больше вот так сидеть без дела, и меня прямо-таки потянуло в Москву, я сообщил о своем намерении уехать Кострову.
– Поеду, соберу для тебя кровавый ворс с ковра, – сказал я. – Не могу больше тут сидеть. Я оставлю тебе ключи и поеду, хорошо?
– Ок, – произнес, не поднимая головы от блокнота, Костров.
И я поехал в Москву.
18
Я, словно неопытный юноша, стоял перед дверью квартиры Туманова, не решаясь нажать на кнопку звонка.
Я был во всем белом и чувствовал себя почему-то совсем молодым. Сердце мое билось так, что, казалось, его удары слышны на несколько этажей. Я предвкушал встречу и одновременно боялся ее. Не знал, что говорить, как себя вести. Хотя причина визита лежала у меня в кармане. Образно выражаясь. Я собирался расспросить Ольгу о Зое. Мне нужны были детали, подробности, какие-то особенности их отношений с Максом.
Позвонил. Она не сразу открыла. Вид у нее был заспанный. Она была в белой в голубую полоску пижаме. Волосы рассыпались по плечам. Я ее разбудил.
– Проходи. – Она равнодушно махнула рукой и пошла в глубь квартиры. Я за ней, захлопнув за собой дверь.
Туманова дома не было. Ольга привела меня на кухню, включила чайник, села возле окна за стол, подтянув колено правой ноги к подбородку, обхватив его руками, как подросток. Закрыла глаза и ровно задышала, словно желая хотя бы на несколько минут вернуться в свои сны.
– Судя по твоему виду, убийцу Макса вы не нашли, – наконец проговорила она, глубоко вздыхая и открывая уже глаза. Повернула голову ко мне, посмотрела мне в глаза: – Что случилось? Почему ты здесь? Тебя Костров послал?
– Как ты, милая? – И я, сам не ожидая от себя такой смелости, взял ее руку в свою и легонько сжал.
Она не отняла руку! Позволила несколько секунд подержать ее.
– Да как… Никак, – она пожала плечами. – Он делает вид, что простил меня, а я – что рада этому. Хотя на самом деле мы оба знаем, что все закончилось. Думаю, он скоро удочерит меня, и дело с концом. – Она устало улыбнулась, как человек, окончательно запутавшийся в этой жизни.
– Выходи за меня, – сказал я, оглушенный биением своего сердца, которое запрыгало в груди и поднялось прямо к горлу, мешая дышать.
Она мягко выдернула свою ладошку из моей ладони и посмотрела на меня с подозрением:
– Ты спятил, что ли? Марк? Ты чего?
– Не могу без тебя…
Эти простые слова и фразы я произносил впервые в своей жизни. И от того, как она их воспримет, зависела моя судьба. В тот момент я был готов взять ее вместе с Германом, с Тумановым, неважно, чтобы только видеть ее, слышать ее голос, иметь возможность дышать одним с ней воздухом. Все эти избитые слова о любви посыпались на ее голову, как увядшие цветы, не производя на нее никакого впечатления. Она просто удивилась, и все.
– Зачем тебе это? – наконец спросила она. – Ты хочешь, чтобы я снова вернулась в лес, только теперь не прятаться, а открыто разливать пиво твоим пьяным писателям и художникам, да? Чтобы я пропалывала грядки с луком в твоем садике, а не у Макса. Ты такой жизни мне желаешь?
– Мы можем жить в Москве, у меня есть квартира, даже теперь две! Я могу бросить бар! Ты, что хочешь ты? Скажи, я все для тебя сделаю!
– Да в том-то и дело, что ничего не хочу. Мне нравится спать, читать и слушать музыку. Это все. И от мужчин меня просто воротит. Не обижайся.
– Ладно… Забудь, что я тебе сказал. Я так и думал, что ты откажешься. Но и молчать тоже не мог. Скажи, что ты знаешь об отношениях Макса с Зоей?
Я готов бы зажмуриться, предполагая, что такой грубый переход от темы любви к вопросам убийства вызовет в ней злость, презрение или что-нибудь в том же духе. Но никакой реакции не последовало. Она совершенно спокойно отвечала мне на вопросы, понимая, что все это делается не из любопытства, а ради общего дела – поиска убийцы нашего друга.