Я замялась.
— Клавдия Михайловна, — подсказал Федя.
— Клавдия Михайловна!
— Вряд ли она тебя понимает. Еще пару недель назад с ней можно было поболтать, а сейчас совсем забываться начала. Я с ней регулярно разговариваю, но она уже ни на что особо не реагирует.
— Это Роня? — тихо спросила Клавдия Михайловна, слабо улыбнувшись. Я еле расслышала ее голос.
— Роня, — зачем-то кивнула я.
— Роня, давно тебя не видела, — продолжила улыбаться Клавдия Михайловна. — Федечка, я посплю, а вы чайку налейте… Я бы вас угостила…
— Отдыхай, отдыхай, бабуль. — Федя подошел к пожилой женщине, поцеловал ее в лоб и поправил одеяло. Мы на цыпочках вышли из комнаты и закрыли за собой дверь.
— Теперь займемся твоей раной, — сказал Федя. Я уже и забыла, что рассекла лоб о санки.
Федя провел меня на чистую кухоньку и усадил на стул. Достал из шкафчика аптечку.
Пока он, склонившись надо мной, обрабатывал рану ватным тампоном, я не сводила взгляда с его сосредоточенного лица.
— А тетя Таня — это кто? — спросила я.
— Бабушкина соседка. И по совместительству — сиделка.
— А с отцом ты из-за бабушки не общаешься? — догадалась я.
— Да. Он бросил родную мать. Уехал делать карьеру, когда она серьезно заболела.
— И сам ты уехать поэтому не можешь?
— Не могу. Как ее сейчас бросить? Родители всю жизнь были в разъездах. Она меня вырастила и воспитала. — На мгновение Федя стушевался. — Агния, иногда я боюсь своих мыслей.
— А что у тебя за мысли? — удивилась я.
— Бабушке с каждым днем все хуже. Я знаю, что это неминуемо. В одно утро я приду сюда, а ее больше нет. И пугаюсь мысли, какие эмоции испытаю при этом. Возможно, это будет облегчение. Я — страшный человек?
Я лишь поморщилась от боли. Лоб сильно жгло.
— Тяжело смотреть, как она мучается, — сказал Федя.
Некоторое время мы молчали. За окном по-прежнему шел снег. Мне не хотелось возвращаться к грустному разговору, поэтому я спросила:
— Почему твоя бабушка назвала меня Роней?
Федя как-то застенчиво улыбнулся. Я даже удивилась, что его может что-то смутить.
— Мне в детстве сильно нравилась Вероника. И я бабушке все уши прожужжал, что, когда вырасту, обязательно на ней женюсь.
— Боже, как трогательно! — воскликнула я.
— Ага. Чего ты веселишься?
— Ничего! — Я не могла сдержать ответную улыбку. — Ты очень мило смущаешься! Впервые вижу…
Тогда Федя в отместку приклеил мне такой огромный пластырь на лоб, что, поглядев на свое отражение в карманное зеркальце, я ужаснулась.
— Будто попала в страшную катастрофу, а не впечаталась в твои детские санки, — сказала я.
— Будем считать, что ты потерпела катастрофу на санках.
— Ни разу не каталась на санках, — пришлось признаться мне.
— Серьезно? — удивился Федя. — Каталась на коньках, а на санках — ни разу? Я думал, тебе покорились все зимние виды спорта.
— Откуда ты знаешь про коньки? — встрепенулась я.
— От Нади, — улыбнулся Федя. — Я много чего о тебе от нее узнал.
Вот Надя! И молчала как партизанка!
— Не каталась на санках, офигеть, — продолжал удивляться Федя. — Чем ты в детстве вообще занималась?
— Фигурным катанием, — напомнила я. И тут же подумала о словах Юли, которые она произнесла, оглядывая мои награды. — Наверное, у меня и детства-то не было.
Федя убрал аптечку обратно в шкафчик.
— Идем, — сказал он.
— Куда?
— Как куда? На санках кататься.
— Но я еще не отогрелась.
Федя наконец закрыл форточку и поставил на плиту чайник.
— Чай попьем и пойдем. Ты почему без шапки ходишь? Надо тебе какую-нибудь шапку найти… — Он посмотрел на мое черное платье. — И штаны.
После нашего чаепития Федя скрылся в соседней комнате, а затем вышел из нее с лыжными черными штанами и темно-синей шапкой с белым помпоном.
— Штаны мамины, она в них на лыжах ходила еще в универе. А шапка моя, со школьных времен.
Я быстро переоделась.
— Тебе идет, — сказал Федя, поправляя на мне шапку с эмблемой «Чикаго Буллз».
Мы взяли старые санки и вышли на улицу. В вихре пляшущих снежинок обогнули старую хрущевку. Шли, взявшись за руки, не разбирая дороги, пока не добрели до огромного пустыря. В этой заснеженной суетливой круговерти не было видно ни неба, ни деревьев, ни соседних домов. Все исчезло. Осталась лишь белая пустота. Будто мы оказались на краю земли.
— Садись! — приказал Федя.
Я тут же плюхнулась на санки.
— Только держись крепче, — предупредил Федя, потянув за веревку.
Когда санки быстро заскользили по снегу, у меня захватило дух. От неизвестных ранее чувств хотелось громко кричать. А обнаружив на пустыре самодельную горку, мы с Федей оба пришли в неописуемый детский восторг. Катались на санях, крепко обнявшись. Мокрые с ног до головы, но очень счастливые.
Мы провели на этом пустыре весь день. Снегопад прекратился, и на улице начало быстро смеркаться. Теперь далеко впереди можно было рассмотреть дорогу с редко мигающими огоньками машин.
Мы лежали в сугробе рядом с перевернувшимися санями и молчали. Я запрокинула голову и принялась разглядывать первые дрожащие звезды на ясном небе. Федя не сводил с меня взгляда и улыбался. Мне было так спокойно. Впервые за долгое время. В порыве чувств я обняла Федю за шею и прижалась к его холодной щеке. Шепнула на ухо:
— Мне очень хорошо. Спасибо.
Федя в ответ коснулся ладонью моей щеки, провел пальцем по подбородку. От сладкого предвкушения во мне все задрожало. И хотя это было ожидаемо, когда Федя коснулся губами моих губ и принялся неспешно и уверенно целовать, внутри все оборвалось.
Между нашими поцелуями я спросила без всякого сожаления:
— Зачем ты это сделал? Я же просила…
— Хотел, чтобы тебе стало еще лучше. Получилось?
Я рассмеялась ему в губы:
— Еще как получилось.
— Ты замерзла?
Я неопределенно кивнула.
— А мне стало жарко, — усмехнулся Федя.
Пока мы целовались, он даже стянул с головы шапку. Тогда я тут же запустила пальцы в его жесткие волосы.
— Ладно, пошли. Переоденешься, перекусим, а потом я тебя отвезу домой. В твой дворец.
В свой дворец мне очень не хотелось, но я все-таки первой выбралась из сугроба. Так и не отряхнувшись от снега, мы побрели в сторону серой пятиэтажки. На улице было уже совсем темно. Вокруг полыхали фонари.
— Федя, у нас было всего лишь одно правило — не целоваться. И мы его нарушили.
— Разве правила придуманы не для этого? — удивился Федя. — Здорово, что это еще не все, что мы в будущем можем нарушить. Если ты понимаешь, о чем я.
Последнюю фразу Федя с жаром шепнул мне на ухо. Я тут же пихнула его локтем и счастливо рассмеялась:
— Какой же ты все-таки!..
Федя засмеялся в ответ и, обняв меня, поцеловал в висок.
— Брось, Агния. Если бы ты сама этого не хотела, ты бы больше не приходила ко мне, — негромко сказал он.
Я обняла его в ответ. Федя склонился ко мне, и я уткнулась холодным носом в его шею. Почувствовала запах любимых духов.
— От тебя тоже приятно пахнет, — наконец сказала я. — Мне будет очень всего этого не хватать.
— Говоришь так, будто мы уже расстаемся.
— У нас мало времени, ты же знаешь.
— Но ведь оно еще есть, — возразил Федя.
Я лишь крепче прижалась к нему. Впервые в жизни мне захотелось жить настоящим.
Роня
Остаток моих каникул прошел максимально непродуктивно. Я изнывала от тоски. Несмотря на мою любовь к зиме, частые снегопады надоели. Как сказал Федя? Весной жизнь сама собой налаживается? Оставалось лишь дотерпеть до нее… Пока мне казалось, что до весны я не доживу — умру от своей печали.
Бабушка видела, что я эти дни сама не своя, но с разговорами по душам ко мне не лезла. Хотя я и знала, что бабуля найдет нужные слова для утешения, рассказывать о своем обмане было стыдно.
Юлька сердилась из-за того, что я так и не решилась раскрыть правду Денису. Я не ответила ни на одно его сообщение. И трубку больше не брала. Вскоре Денис перестал звонить и писать, и я решила, что, наверное, это и есть конец.
В первый же день учебы после каникул Юлька, сославшись на головную боль, решила прогулять. Я же поплелась в универ в надежде хотя бы там отвлечься от своих невеселых мыслей. Девчонки, заметив мое плохое настроение, тут же пристали с расспросами. Неожиданно для всех (в том числе и для себя самой) пришлось огрызнуться. Конспекты на лекциях я не вела, и даже впервые в жизни получила замечание от препода. Отвлеклась, называется. Нужно было прогулять, как Юлька.
На большой перемене я все-таки собрала сумку, отыскала в кармане кардигана номерок из гардероба. Знаний сегодня точно не получу, а вот от двоек не застрахована. Все мысли — только о Денисе. Я так соскучилась по нему за эти дни… И конечно, меня мучила совесть из-за моего обмана. А еще то сообщение от отчима Агнии… О чем я вообще думала, когда решила, что на самом деле понравилась Морозу? Еще воображала себе, что когда-нибудь мы сможем быть вместе… Это неосуществимая мечта. Дура! Дура! Дура!
Я быстро натянула пуховик и шапку и пулей выскочила из универа, на ходу наматывая шарф. Едва не растянулась на скользком крыльце корпуса экономфака. К остановке шла быстрым шагом через тот же пустой заснеженный сквер, в котором мы с Юлькой «напали» на Мороза. Как давно это было. Словно в другой жизни… Внезапно меня окликнул до боли знакомый голос:
— Вероника?
Я встала как вкопанная и медленно обернулась. Денис стоял в нескольких метрах от меня и рассматривал с ног до головы, будто впервые видел.
Я же потеряла дар речи. Что он здесь делает? Допустим, он знает, что Агния учится на экономическом и разыскивает ее здесь. Для того самого серьезного разговора, попытки начать который Денис предпринимал уже несколько раз. Но откуда он знает мое имя? Я вдруг похолодела. Он в курсе…
Мы долго неотрывно смотрели друг на друга, стоя посреди пустого сквера. В универе уже давно началась пара, поэтому вокруг не было ни души. Я не сводила с Дениса испуганного взгляда. Какой же идиоткой я выгляжу в его глазах!