― Кто там? ― крикнула я.
― Настя, ты дома? ― послышалось с улицы.
― Кто это? ― твердо спросила я, а у самой мурашки побежали по телу.
― Да я это, Николай! Не узнала, что ли? ― недовольно пробурчал голос за дверью
И точно, как только ночной визитер назвался, я узнала голос своего друга. Непонятно только было, чего он вздумал ломится ко мне среди ночи.
― Зачем явился? ― неприветливо поинтересовалась я, пристраивая топорик на полке рядом с дверью.
― Открывай! Что мы через дверь переговариваемся? Дело у меня к тебе!
― Сейчас, только халат накину, ― проворчала я и отправилась одеваться.
Николай медведем ввалился в дом, сердито протопал в комнату и, не обращая на меня ровно никакого внимания, по-хозяйски расположился у стола.
― Ну, и чего ты приперся? ― выпалила я, разозленная его бесцеремонностью.
― Дело у меня к тебе, ― буркнул приятель.
― Если дело, мог и позвонить, ― резонно возразила я.
― А то я не звонил! ― обижено фыркнул он.
Я глянула на телефон и смущенно скривилась. Николай говорил истинную правду, дозвониться до меня у него возможности не было. Отправляясь спать, я по московской привычке выдернула на ночь телефонный шнур из розетки. Сделала это машинально, потому что здесь некому было поднимать меня неожиданным звонком среди ночи, а в результате получила Кольку в качестве гостя. Признавать собственный промах я не собиралась, да и дружка поощрять к рассиживанию не хотела, потому хмуро приказала:
― Давай, излагай по-быстрому свое дело и топай домой.
― Грубая ты, Анастасия. И, между прочим, всегда такой была, ― скорбно покачал головой приятель.
― Ты, случаем, не пьяный? ― с подозрением поинтересовалась я, подошла ближе и принюхалась.
От Кольки действительно пахло спиртным и я, довольная своей правотой, торжествующе воскликнула:
― Ну, точно пьяный!
Отошла на шаг и строго спросила:
― Сюда чего приперся?
― Да не пьяный я, выпил граммульку с устатку, ― досадливо возразил Николай.
― Немного? Это сколько? Бутылку?
― Кончай придуриваться, Анастасия. Поизголялась и хватит, теперь садись и слушай! Поговорить мне с тобой надо, ― неожиданно трезвым голосом приказал друг и я подчинилась, села напротив и притихла.
Некоторое время Николай собирался с мыслями, потом заговорил:
― Мы друг друга давно знаем, считай, с самого рождения. Сколько себя помню, всегда вместе были. В детстве на пару по окрестным помойкам гоняли, в школе все десять лет за одной партой просидели. Я играл, читал, дрался, учил уроки, ходил на танцы в ДК строителей, а ты всегда рядом была. Только, когда ты в свою Москву рванула, мы расстались.
Я попыталась возразить, но он меня остановил:
― Подожди! Не о том речь! Это тогда я очень переживал, считал твой поступок предательством... сначала хотел ехать в Москву и силой тебя домой забирать, потом в загул кинулся ... Теперь я повзрослел, давно успокоился... Но вот что хочу тебе сказать... Мы не виделись столько лет, а все равно ближе тебя у меня никого нет и никому, как тебе, я не доверяю.
Меня его признание изумило. Сама я, хоть и относилась к нему с теплотой, ничего подобного не испытывала.
― Как же так? У тебя есть мать, родственники, жена, наконец, и ты кому из них не веришь? ― с сомнением спросила я, но приятель, погруженный в воспоминания, моих слов даже не услышал.
Говоря по совести, я к Колькиным признаниям отнеслась скептически. Считала, что под влиянием выпитого в нем взыграли сентиментальность и тоска по минувшей молодости, вот и несет всякую ахинею. А завтра на трезвую голову вспомнит, как кис передо мной и порол несусветную чушь, и ему станет стыдно. Решив, что человеку нужно помочь, пока глупостей не наделал и сам себя в неловкое положение не поставил, собралась было выставить его вон, как Николай тоскливо сказал:
― Настя, плохо мне.
― Да что случилось? ― всполошилась я.
― Беспокойно мне. Все время жду беды. А с тех пор, как Степана убили, вообще места себе не нахожу. Спать совсем перестал.
Подобные чувства мне были понятны, но развивать эту тему я посчитала лишним. Приятель и так весь на нервах, чего ж его ещё больше заводить? Поэтому забубнила первые пришедшие на ум фразы:
― Ну, это ты зря! Нельзя так изводиться. Он же не родня тебе, просто знакомый. Жаль, конечно, человека, только все погосты не оплачешь!
А что я могла сказать здоровенному лбу, который пришел ко мне среди ночи и жалуется на расстройство сна и нервной системы? Помочь путным советом не могла, так как вообще не понимала, что именно происходит. Как не понимала, чего он пришел ко мне и какой именно помощи ждет. В ответ на мои причитания Николай досадливо поморщился:
― Степана, конечно, жалко, но дело не в этом. Боюсь я, Настя!
― Чего боишься?
― Боюсь... Знаю, следующим буду я, ― выдохнул Николай.
― Ну, вот и приехали! И что теперь делать? Как вести себя? Я с такими вещами никогда не сталкивалась, опыта не имею.
Откуда-то из глубины памяти всплыло предупреждение: «Главное ― не пороть горячку!», и я осторожно спросила:
― Ты знаешь, почему убили твоего компаньона?
― Точно не знаю, но догадываюсь. Последние месяцы у нас на фирме стали происходить странные дела. Все идет не так: контракты срываются, стройматериалы до места не доходят, рабочие увольняются, в инстанции летят анонимки. Как я теперь понимаю, то была психологическая атака... теперь перешли к действиям… Вот Степку убили, а он был моей правой рукой.
― Ну, а причина в чем? ― продолжала допытываться я.
― Копает кто-то под нас. Пока просто неприятности были, думал, это обыкновенные пакости конкурентов, а после убийства понял, что все очень серьезно. Меня и фирму решили под корень извести.
― Кто?
― Кто-то из своих... из тех, кто рядом находится... люто ненавидит меня... и это самое страшное...
― Кто это может быть? ― настойчиво повторила я.
― Не знаю! Если б знал, ― с тоской произнес Николай, ― своими бы руками в клочья порвал.
В памяти всплыло покушение на самого Николая в день нашей первой встречи, и я напомнила:
― В тебя ведь тоже стреляли! Ты узнал покушавшегося?
Он страдальчески поморщился:
― Видел мельком в кустах. Толком не разглядел, но... Знаешь, было в нем что-то очень знакомое!
― Ну, хоть какие-то догадки у тебя есть? ― не выдержала я.
― Нет! Поэтому, никому не верю! ― отрезал приятель, и в комнате повисла тяжелое молчание.
Николай сидел, вытянув перед собой мускулистые руки и задумчиво рассматривая свои сжатые кулаки. Я неловко примостилась на краешке стула и меня, несмотря на жару, била крупная дрожь. Наконец он заговорил и его слова, словно камни в воду, мерно падали в вязкой тишине:
― Я ж эту фирму по кирпичику строил. Не ел, не спал, изворачивался как уж, чтоб её создать. Я не за деньгами гнался, я мечту в жизнь воплощал. Хотел доказать, что я на что-то способен. Я не фирму создавал, я свою состоятельность доказывал. В конце концов, построил её. У меня самая крупная и самая преуспевающая фирма в области. Это мое детище, мой ребенок, а теперь какая-то сволочь хочет все развалить! Ты не представляешь, как я обрадовался, когда увидел тебя. Как удачно получилось, что ты как раз в это время домой вернулась. Мне тебя сам Бог послала!
― Чем же я могу тебе помочь? Я женщина, по профессии учитель, в этих вопросах не разбираюсь.
― Можешь, ещё как можешь, ― упрямо набычился друг.
― Да что нужно сделать? Объясни толком.
Николай вытащил из кармана запечатанный конверт и положил перед собой.
― Здесь моя последняя воля. Если со мной случится беда, сделай так, как там написано. Обещаешь?
― С ума сошел. Такое удумал, ― ахнула я. ― Что скажут твои родные? Они тебя не поймут, обидятся и будут правы. С какой стати ты доверяешь мне такое деликатное дело?
― Я в здравом уме, ― заупрямился Николай, ― и просьбу свою хорошо обдумал. Положиться могу только на тебя. Считай, что у меня депрессия, мания преследования, бред. Думай, что хочешь, но обещай строго следовать инструкциям, изложенным в этой бумаге.
Я поколебалась, потом согласно кивнула:
― Хорошо, обещаю.
― Молодец, ― моментально успокоился Николай. ― Ну, я пошел. Поздно уже.
На пороге обернулся и добавил:
― Конверт не вскрывай. Если все закончится благополучно, заберу его у тебя.
Я заперла за ним дверь, вернулась в комнату и без сил опустилась на стул. Просьба меня огорошила. Ничего подобного я не ожидала, растерялась и потому уступила. Немалую роль тут сыграли и сентиментальные чувства, и детские воспоминания и мое сочувствие к давнишнему другу. Однако, стоило ему уйти, как меня стали одолевать сомнения. Своим согласием я поставила себя в неловкое положение. Дала обещание втемную, а вдруг у меня не хватит сил и умения выполнить требуемое? Кроме того, на горизонте маячил неизбежный скандал с ближайшими Колькиными родственниками. Объяснить им, почему именно на меня возложено выполнение его последней воли, будет очень сложно. Я попыталась утешить себя тем, что с приятелем, даст Бог, ничего не случится и мне не придется выполнять свое обещание, однако, из этого ничего не вышло. Я испытывала непреодолимое желание вскочить, догнать Николая и вернуть злополучный конверт. Конечно, ему такой поворот точно не понравится и он на меня смертельно обидится, но мне самой сразу станет спокойнее.
Помучившись некоторое время, я, в конце концов, приняла решение и оно, как оказалось, было единственно верным.
Я сидела на рабочем месте и задумчиво разглядывала очередной голубой конверт. Он пришел с утренней почтой и снова на нем от руки, печатными буквами было начертано: "Сипягину Н. Я. Лично. Не вскрывать." и три восклицательных знака. При других обстоятельствах я, скорей всего, подумала бы, что Николая с маниакальной настойчивостью одолевает какой-то жалобщик или проситель, но в свете последних событий, конверт выглядел загадочно и немного зловеще. В голову лезла тревожная мысль, что приходят эти странные послания неспроста и их появление имеет отношение к нашим неприятностям. Очень хотелось вскрыть конверт, но я сдержала неуместный порыв и аккуратно отложила письмо в сторону. Вот освободится Николай, отнесу ему почту, тогда и спрошу, что это.