ная на удачливую подругу, просто не смогла сдержать накопившуюся неприязнь и выплеснула её на первую встречную.
Входя в приемную, я так ничего и не решила, а там сразу наткнулась на Николая. Он стоял у распахнутого шкафа и просматривал папки с бумагами. Я не ожидала такой быстрой встречи и невольно испугалась, что, конечно же, не ускользнуло от его внимательного взгляда.
― Чего такая бледная? Случилось что? ― заботливо спросил он.
Стараясь скрыть смущение, нервно сдернула с головы шарф и торопливо прошла к своему столу.
― Ничего не случилось, чувствую себя неважно, ― невнятно пробормотала я и, чтоб не стоять столбом, стала складывать кусок шелка в аккуратный квадрат.
Я повернулась к приятелю спиной, надеясь, что он не увидит каким ярким румянцем вспыхнули мои бледные до того щеки.
― Чего тогда пришла? Сидела б дома и лечилась, ― ворчливо пробурчал Николай, подхватил несколько папок и скрылся в кабинете. Я облегченно вздохнула: объяснение откладывалось, и у меня ещё было время подумать, прежде чем принять решение. От сердца сразу отлегло и я, сунув косынку в нижний ящик стола, бодро крикнула:
― Николай, я собираюсь пить чай. Принести тебе?
― Тащи, только не чай, а кофе. И покрепче! И поесть чего-нибудь прихвати. Я сегодня не завтракал. Только сначала разыщи Михаила и пришли его ко мне, ― откликнулся приятель.
Мишка обнаружился в кабинете жены, где он с интересом рассматривал старые журналы «За рулем». Мое неурочное вторжение младшему Сипягину не понравилось. Он отреагировал на него хмурым взглядом и собрался было сказать грубость, однако, услышав, что его вызывает брат, отшвырнул журнал в сторону и бодро выскочил из кабинета. Я же с чистой совестью отправилась на кухню. Сварив кофе для начальника (сама решила проявить силу воли и все-таки ограничиться чаем) и сделав гору бутербродов (тут я не видела причин себя ограничивать), водрузила все это на поднос и пошла к себе.
Дверь в кабинет, вопреки установленному порядку, была плотно закрыта и, судя по доносившемуся неясному гулу голосов, там шла оживленная дискуссия. Решив, что у шефа была серьезная причина затвориться и потому беспокоить его не стоит, поставила поднос на маленький столик. Выбрав бутерброд посимпатичнее, устроилась в кресле и собралась позавтракать. Однако спокойно поесть не довелось, потому что в следующую минуту явилась Нина. Лучезарно улыбнувшись, отчего на полных щеках заиграли две симпатичные ямочки, она весело возвестила:
― Сегодня парит, видно дождь будет.
Я, смущенная тем, что меня застали с куском во рту, молча кивнула.
Посетительница оглядела приемную, поняла, что кроме меня в ней никого нет, и тут же убрала с лица улыбку. Неземное сияние и милые ямочки предназначались более значимым персонам, а секретарши, пусть и смущенные, интереса для неё не представляли. Сделав вид, что только сейчас заметила мое присутствие, кивком указала на закрытую дверь:
― У себя?
Я торопливо положила надкушенный бутерброд на тарелку и коротко ответила:
― Занят.
Я рассердилась на себя за собственное замешательство, и оттого мой голос прозвучал отрывисто и неприветливо. Нина внимательно посмотрела на меня и мне вдруг почудилось, что за это короткое мгновение она успела охватить меня взглядом, оценить, взвесить на невидимых глазу весах и прийти к выводу, что эта застывшая в неловкой позе особа ничего из себя не представляет.
Мгновение кончилось, она отвела глаза и равнодушно проронила:
― Я подожду.
Подойдя к письменному столу, по-хозяйски и с полным пренебрежением ко мне поставила на него свою сумочку, положила темные очки, а сверху швырнула шелковый шарф, который небрежным жестом сдернула с шеи. Потом неторопливо направилась к подносу и, не спрашивая разрешения, и не обращая на меня ровно никакого внимания налила себе кофе. С дымящейся чашкой в руках отошла к окну и замерла, пристально глядя во двор.
― В Степана стреляли из окна... Интересно, не из этого ли? ― задумчиво проговорила Нина после долгой паузы.
Услышав такое, я чуть не подавилась горячим чаем и сердито выпалила:
― Конечно, нет!
― Откуда такая уверенность? ― усмехнулась она и даже слегка повернула голову в мою сторону.
― Оттуда, что в то время здесь находились мы с Николаем. Я точно знаю, что мы никого не убивали.
Она серьезно кивнула, будто только этих слов ей и не хватало для полной уверенности, потом неожиданно спросила:
― Говорят, вы мной интересуетесь. Расспрашиваете обо мне знакомых. Чем вызвано это любопытство?
В её голосе мне почудилась скрытая насмешка, я густо покраснела и смущенно промямлила:
― С чего это вы взяли?
― У меня много приятельниц и каждая не прочь посплетничать. А Вы надеялись, что все останется в тайне? Очень наивно... Запомните, все тайное в конце концов становится явным. Неужели, вы в таком... э-э-э, зрелом... возрасте этого не знаете?
Насмешка из скрытой превратилась в явную.
― Ну, так что вас интересует? Может, я сама смогу ответить? Удовлетворить ваше... как бы помягче выразиться... обывательское любопытство.
Зря она надо мной изгалялась! Если у меня и было минутное замешательство, то от обиды оно испарилось и уступило место злости. Преувеличенно медленно поставив чашку на стол, я аккуратно промокнула губы салфеткой и не глядя на обидчицу небрежно повела плечом:
― Ваши многочисленные подруги вас обманули. Я никого не расспрашивала. С какой стати? Что в вас такого необычного, что могло бы заинтересовать меня?
Потом неторопливо повернулась к ней, окинула взглядом с головы до ног и раздумчиво произнесла:
― Полная, не первой свежести и на излете молодости провинциальная львица.
И твердо заключила:
― Нет, никакого интереса вы для меня не представляете.
Нина на секунду окаменела, потом натянуто усмехнулась:
― О, у нас, оказывается, зубки имеются! А я приняла вас за простушку.
― Вас подвела чрезмерная самоуверенность. Вы не так умны и проницательны, как кажетесь себе, ― равнодушно проронила я.
В глазах у Нины мелькнула тень уважения. Она принадлежала к тому типу людей, который признает только силу. Деликатность, мягкость и неспособность за себя постоять считается у них слабостью и от всей души презирается. Я дала ей отпор, причем в хамской форме, и этим перевела себя из категории слабаков в ряды тех, с кем нужно считаться. Однако так быстро свыкнуться с этой мыслью она не могла, потому не сдержалась и задушевно, будто делясь сокровенным, промурлыкала:
― Думаю, все дело в Николае. Решили возродить старый роман, вот и зондируете почву.
Предположение было настолько нелепым, что я вспыхнула от возмущения:
― Глупость какая! Николай женат.
Нина пренебрежительно хмыкнула:
― Ах, эта... Не принимайте глупышку во внимание, она просто пустой звук.
― И тем не менее вам не удалось обойти эту глупышку и стать женой Николая, ― ласково заметила я.
― Неплохая осведомленность для человека, который ничем не интересуется, ― улыбнулась собеседница, потом погасила улыбку и серьезно сказала:
― Вы правы, не удалось. И это потому, что вела себя неправильно. Я никогда не скрывала своей влюбленности, всегда была рядом и готова на любые жертвы. Он это знал и потому не ценил. У вас же романтический ореол. Вы остались для Николая его первой, ничем не омраченной, юношеской любовью. Поверьте, на мужчин это действует безотказно. Они ведь так сентиментальны! В общем, желаю удачи и надеюсь, вы об этом не пожалеете.
Разговор меня утомил. Он напоминал мне диалог из фильма абсурда, где каждый герой говорит о своем и совершенно не слушает собеседника. Захотелось сменить тему, и я буднично поинтересовалась:
― Шарф в Москве покупали? У Карины Саркисян?
Нина сбилась и смолкла на середине фразы, потом понимающе кивнула и ответила в тон мне:
― Действительно, у нее. Знакомы с её работами?
― Салон «Карина» находится рядом с моим домом. Я иногда заходила туда и покупала кой-какие мелочи. Мне нравятся её вещи. Они оригинальны и их с другими не спутаешь.
― Точно! Именно поэтому всякий раз, когда бываю в Москве, покупаю у неё одежду, ― оживленно подхватила она.
Пуститься в подробное описание приобретенных обновок ей не дали Николай с Михаилом, неожиданно появившиеся из кабинета.
― Сделай все, как я сказал, ― наставлял старший брат младшего и тут вдруг его взгляд натолкнулся на посетительницу. Николай не смог своего скрыть недовольства и досадливо поморщился.
― Ты мне не рад? ― усмехнулась та.
― У тебя ко мне дело? ― хмуро процедил он.
― Конечно, иначе зачем бы я к тебе приехала?
― Заходи, ― проронил Николай. ― Но давай решим все по быстрому, у меня мало времени.
Нина заторопилась к двери, бесцеремонно оставив у меня на столе грязную чашку и свои вещи.
Николай пропустил её в кабинет, а сам задержался на пороге и ласково попросил:
― Настя, пожалуйста, сходи в бухгалтерию, возьми у Марины Ивановны папку с платежками за текущий месяц и принеси мне.
Нина выразительно посмотрела на меня через плечо и ехидно подняла брови.
Марины Ивановны на месте не оказалось, пришлось ждать минут десять, пока она явится. Наконец, бухгалтерша вернулась, выдала мне желанную папку и я, зажав её под мышкой, пошла назад. Я была как раз на середине лестницы, откуда хорошо просматривалась часть холла и парадная дверь, когда увидела Нину. Она бежала к выходу, зажав рот ладонью, чтобы сдержать рвущиеся рыдания, но слезы все равно горохом катились по щекам. Меня она не заметила, а вот на ошалевшего охранника зыркнула так, что он торопливо отступил к стене.
Николай сидел мрачнее тучи и к разговорам явно расположен не был. Конечно, лезть к нему с вопросами в такой момент было неразумно, но меня распирало от любопытства, и я не сдержалась:
― Чего это Нина заплаканная от тебя выскочила? Чем обидел женщину?
Приятель поднял на меня тяжелый взгляд и собрался ответить грубостью, однако, в последний момент сдержался и нехотя проронил: