— Твоя летучая амфибия тоже очень красивая, — Карита склонилась к нему, и они вытянулись на кровати, обнявшись. — Ты починишь её, и мы будем плавать вместе… летать…
— На белых крыльях, — прошептал он. — Вместе… навсегда.
Карита взяла лицо Даниэля в ладони, прижалась лбом к его лбу — и всеми чувствами вернулась в океан. Ощутила податливые объятья волн, тепло солнца, сияющего сквозь линзу воды, упругие толчки глубинных течений, радостное напряжение в мышцах и пьянящий запах морской жизни, недоступный тем, кто на суше…
И Даниэль, она знала, переживал сейчас то же самое.
Вот в чём её долгожданный особенный дар — одаривать других.
Но эти мгновения она не отдаст никому, кроме Дана!
Они были океаном, и океан был ими. Нёс, качал, укрывал собой от суеты мира. Они купались в синем безмолвии, парили вдвоём на одних крыльях, деля друг с другом безграничную свободу и счастье.
Любовь.
Жизнь.
Навсегда…
Автор на ПродаМане httрs://рrоdаmаn.ru/Kirа-Kаlininа/
Автор на Призрачных мирах httрs://fеisоvеt.ru/магазин/Калинина-Кира/
ЧАСТЬ. Янина Веселова. В гостях у сказки, или Добряна и Серый Волк
Рассказ написан по мотивам книги «В гостях у сказки, или Дочь Кащея», над которой я сейчас работаю.
httрs://рrоdаmаn.ru/Yаninа/bооks/V-gоstyах-u-skаzki-ili-Dосh-Kаshhеyа
— Мужчинам в скит ходу нет, — в который раз повторила седая как лунь старуха с удивительно яркими голубыми глазами. — Оставляй девицу да поезжай восвояси.
Услышав такое в пятый раз, Степушка дернулся и рыкнул да так грозно, что Добряна на секундочку поверила, что братец сейчас разозлится, заорет на старую ведьму, а то и чего похуже вытворит. Так нет же, не суждено было сбыться ее мечтам. Закаленный при дворе боярин быстро овладел собой. Зубами поскрипел, желваками поиграл да наново заулыбался.
— Извините, уважаемая, — посетовал миролюбиво, — но это ни в какие ворота не лезет. Речь идет о моей сестре, а не о кошке дворовой. Как я могу оставить ее посреди леса, надеясь только на ваше слово?
— А чего ж тебе еще надобно, глупый? — прикинулась дурочкой известная всему Берендееву царству многомудрая Устинья.
— Обряд, договор… Не знаю…
— Договор? — насмешливо переспросила старуха. — Ну будь по-твоему. Только уж не жалуйся потом Степан свет Кондратьевич.
— Не зли ее, Степа, — подергала брата за рукав Добряна. — Только хуже сделаешь.
— Погоди, — досадливо поморщился тот, освобождая локоть. — Дело серьезное, разобраться в нем надобно.
— Обжегшись на молоке, на воду дуешь? — с намеком улыбнулась старуха, будто насквозь видела и самого окольничего, и его сестрицу. И не было ничего тайного в их истории для жрицы Макоши. — Ну и правильно, — неожиданно одобрила она. — Только, если что не по-твоему пойдет, не обессудь.
Степан собрался было ответить, но старуха дала знак молчать и поманила в чащу. Там, в глубине древнего леса было устроено капище. Самое странное, из всех виденных Добряной ранее. Начать с того, что располагалось оно в окруженном седыми елями овраге, по дну которого бежал ручей. Он делил огороженное частоколом святилище на две части: мужскую и женскую. Мужская половина посвящалась могучему Велесу, а женская Макоши и ее дочерям Доле и Недоле.
Устинья остановилась, не нарушая границ капища, и рядом с ней замерли брат с сестрой, рассматривая божественное семейство.
— Что встали? — поглядела на них жрица. — Идите и просите. Только думайте кого и о чем, — все же предупредила она. — А я уж прослежу, заодно и клятвы закреплю.
— И сама поклянешься, что Добряне в твоем скиту беды не будет, — набычился Степан.
— Само собой, — не раздумывая согласилась старуха. — Ну иди, голубка, — подпихнула она Добряну.
Робея, девушка пошла вперед. Велес или Макошь? Муж или жена? Покровитель волшебства и властитель зверей или Пряха жизней человеческих? Как тут разберешь, у кого просить помощи? По уму стоит матушке Макоши поклониться, вот только подсказанные разумом да гордыней поступки в последнее время все больше боком выходят. Значит… Вдохнув словно перед прыжком в студеную темную воду, Добряна двинулась к Велесу. ‘Обещаюсь сердцем жить, сердца слушать,’ — прошептала, поклонившись низенько и замерла, застыла, позволив себе погрузиться в живую лесную благодатную тишину.
Сколько так простояла неведомо: толи минуту, толи вечность. Там, где очутилась Добряна времени не было. Там вообще ничего не было кроме огромного зеркала, в котором мелькали картины жизни боярышни Басмановой. ‘Старые люди говорят, что перед смертушкой такое бывает,’ — безо всякого испуга подумала девушка и вгляделась пристальней. Вот она девчонкой босоногой на качелях качается, словно летит, а вот с деревенскими подружками ягоду собирает, вот в ночное со братцем Степушкой напросилась, а вот уже и на тятенькины похороны попала.
Едва успела сморгнуть слезы, как уже матушку зеркало показало. До того ее вроде, как и не было. Недосуг боярыне Ираиде Макаровне с девчонкой сопливой нянькаться, только овдовев о дочке и вспомнила. Увидела ее и ужаснулась: ни манер, ни воспитания, ни дворянской гордости. Пришлось заняться наследницей вплотную. И замелькали перед Добряной новые картинки. Она больше не играла с подружками-простушками крестьянскими девчонками, не марала белых рук недостойной работой. Отныне Добряна постигала лишь науки, положенные девушкам благородного воспитания, и постепенно превращалась в копию матушки.
Наверное, это было правильно, только отчего-то противно и совестно. Словно предала сама себя, научившись отвешивать звонкие пощечины, взятым в услужение старым друзьям. Жаль, что поняла Добряна это только увидев себя в волшебном Велесовом зерцале. А в нем уж новые картины… Братец старший жену в поместье привез — до того страшненькую девку, что оторопь берет. Привез и бросил на Добряну с матушкой.
«Вот через эту поганку и пришли несчастья в мою жизнь!» — поняла девушка, разглядывая ненавистную сноху. «От нее и порча, и проклятия… Конечно, матушка зря ее вот так уж сразу изводить начала, но и Василиса тоже хороша. Нету в ней ни уважительности, ни понимания, ни гибкости. Пришла в чужой дом — прогнись и улыбайся, не скандаль и старших слушайся, а не то сама себе навредишь, — смотрела в волшебное зеркало и думала Добряна. — Испокон веков свекровь с золовкой невестку учат. Не нами это заведено, и не нам это менять.» И правда, могла же Василиса немножко потерпеть вместо того, чтобы сбегать от матушкиного гнева куда глаза глядят и всю налаженную жизнь своим поступком рушить.
Тут поверхность волшебного зеркала заходила ходуном, словно бы оно подслушало девичьи мысли и возмутилось. Зерцало вспучилось страшным пузырем, втянуло в себя Добряну, закружило и выкинуло на мрачное лесное капище. Выкинуло и схлынуло, оставив трепещущую словно выброшенная на берег рыбка боярышню перед изваянием грозного бога. И мнилось ей, что недоволен Велес.
— Что же делать мне? — склонилась перед ним гордая боярышня. — Чем искупить вину свою? И есть ли та вина? — совсем тихо шепнула она, оставила подношение на алтаре и торопливо отошла. Ну его, сердитый.
Брат тем временем тоже покинул территорию лесного храма и теперь внимательно следил за старой жрицей. Та на боярские гляделки чихать хотела, лишь плечами повела насмешливо, а потом вдруг взяла и подмигнула Добряне. Мол, не робей, девка, прорвемся.
— Теперича моя очередь подошла, — проговорила Устинья. — Пред светлыми ликами богов, клянусь взять под свою опеку девицу Добряну и быть ей строгой, но справедливой наставницей. Обещаю словом и делом направить ее на путь истинный. Доволен ли, боярин? — повернулась она к Басманову.
— Спасибо, — уважительно склонился тот перед старухой, думая о том. Что давно уже столько спину не гнул.
— А раз так, то и ступай отседа, — закончила разговор жрица Макоши. — В мой скит мужикам ходу нет.
— Хоть до ворот позволь сестру проводить… — вырвалось у Степана.
— Дозволяю, — смилостивилась старуха. — Но только до ворот, запомни.
— Ага, — сжав холодную влажную от волнения ладошку Добряны, он повернул назад — к возку да тесовым воротам, из-за которых выглядывали дерновые крыши Устиньиного поселения. — К чему такие строгости? — полюбопытствовал окольничий. — Вот хоть меня взять… Сам женат, привез сестренку. Значит, воспитанницам твоим ничем не угрожаю.
— Еще бы ты попробовал им угрожать, — развеселилась Устинья. — Враз бы угрожалка отсохла.
— Чего?! — возмутился он.
— Порядок, говорю, во всем нужен, — бестрепетно посмотрела на него бабка, словно бы это не она только что отпускала всякие намеки. — Ты, как лицо государственное, должен это понимать. А то одному позволь, другому… И превратится обитель в проходной двор. Никакого порядка не будет, никакого благолепия…
Окольничий подозрительно поглядел на Устинью… и промолчал. Ну ее. Скомканно распрощавшись с сестрой, взлетел на застоявшегося вороного и поскакал в Новгород. Следом за ним, солидно поскрипывая на ухабах, двинулся тарантас. Добряна собралась было помахать вслед да передумала. Обойдется Степушка, перетопчется. Бросил ее в лесу дремучем гад такой! Потому сморгнула боярышня слезы да кулачки сжала.
— Отвалили, и скатертью дорога, — Устинью отъезд окольничего порадовал. — Не люблю я этих мужиков, — поделилась она. — От них одна морока. То жрать им давай, то давай… Кхм. Неважно, в общем. В любом случае без них спокойнее. Так что, красавица, носом не шмыгай, бери свои манатки и за мной поспешай, — велела хозяйка скита и подошла к воротам.
— Сама? — растерялась Добряна, рассматривая немалую гору вещей, привезенных из дома и заботливо выгруженных из повозки.
— А-то кто ж? — удивилась ехидная старуха. — Про слуг думать забудь, голуба моя. Тут их не водится.
— Я столько не допру, надорвусь.
— Несколько раз обернешься, — не впечатлилась бабка. — А лень таскать, брось, — с этими словами она толкнула створку ворот и вошла вовнутрь.