Все замечательно было ночью. Марина оказалась не только умной, но и умелой, ласковой, понимающей женщиной. Ублажила его классно и сделала это так просто и естественно, как будто они были мужем и женой. Кстати, оставила свой телефон, просила позвонить ей в Москву, будет рада видеть его у себя дома… Ну, понятно, что это значит. Намекнула, что и учебу его может оплатить, и место приличное в фирме найти, а учиться можно заочно. Все это хорошо, конечно, но дважды наступать на одни и те же грабли он не хотел.
Неизвестно, как бы они ехали днем, могли бы и не вставать с нижней полки, но утром в купе подсели двое пассажиров, женщина с десятилетней дочкой, так что ехали нормально. Днем пообедали в ресторане, а когда возвращались в свой вагон, Марина остановила его в тамбуре и так страстно целовала, что… еле устоял. А она говорила, что нечего ему делать в станице, пусть возвращается в Москву, к ней, все для него сделает.
Он сказал, что подумает. Слишком велико было чувство вины перед женой, оно вспыхнуло в груди утром, когда в купе появились другие пассажиры. Марина — хорошая женщина… бальзаковского возраста, но любви-то не было. А жену он любил, жалел свою глупую Ленку и уже сомневался в том, что поступил правильно, бросив ее. Пропадет ведь, дура! Кто ее будет так понимать, так терпеть ее выходки, как он? Такая это была любовь — ответственность за близкого человека, за ее спокойствие, благополучие. И не важно, что она дочка миллионера, не это его привлекало в Ленке — сама она. Доверчивая и капризная, любящая и стервозная, ну такая вот… А он рядом с ней — мужчина, который… всегда рядом, который нужен. С Мариной все другое, тепло, уютно, без проблем… Но как же он будет чувствовать себя уютно, зная, что где-то недалеко страдает Ленка?
Это он днем так думал, а когда вечером вышел на перроне Плавнинска, увидел, что городишко-то стал каким-то совсем неказистым, низким, темноватым. И что-то тяжко стало на душе, после Москвы-то, оказывается, непросто жить… даже не в этом городишке, а в станице!
Левобережная встретила его темными улицами, лаем собак и редкими прохожими на улицах. «Ну, здравствуй, родина!»
Славик вышел из машины, открыл калитку. Навстречу с лаем метнулся цепной пес Трезор. Но узнал хозяина, встал на задние лапы, лизнул в подбородок. Хоть и дворняга, а крупный пес и злой, когда видит чужих. А тут обрадовался.
— Молодец, Трезорка, как ты тут, нормально? Все у вас нормально?
Пес забарабанил лапами по груди Славика, подпрыгнул, лизнул его в нос. На веранду вышла мать, Ксения Сергеевна.
— Кто там, Трезор? Ох, Господи! Славик, сыночек!
Она сорвалась с крыльца, подбежала к сыну, обняла его. Следом за ней и отец вышел во двор, и сестра Нинка выскочила. Все обнимали его, тормошили, а Трезор прыгал вокруг Славика и дурашливо лаял. Родной дом — он и есть родной, не сравнить ни с какими квартирами в Москве, пусть даже и в престижном районе на «Кунцевской».
Славик с запозданием понял, что вернулся домой без подарков, только бутылку водки купил в привокзальном магазине Плавнинска. Правда, были деньги, он в дороге потратил триста долларов, осталось еще семьсот.
На веранде Славик остановился, вдохнул родной воздух, сказал с улыбкой:
— Сразу объясняю — не получилось у меня жить там, вернулся домой. Примете?
— Сынок, что такое ты говоришь?! — всплеснула руками Ксения Сергеевна. — Иди в дом, наверное, проголодался, я сейчас накрою на стол, мы уже поужинали, но ради такого случая…
Отец и сестра смотрели с нескрываемым любопытством, хотели поскорее услышать, что же там произошло, в Москве. Отец, Владимир Владимирович, даже перед самой свадьбой, уже в Москве, сомневался, что сын сможет ужиться в Москве с такой женой и такими важными родственниками. Нинка, напротив, очень радовалась за брата и после школы, сейчас она училась в одиннадцатом классе, тоже хотела уехать в Москву. Но теперь они с одинаковым любопытством смотрели на Славика.
— Мама, подожди, — сказал Славик. — Извини, я без подарков, так получилось… Но все же вот бутылка водки, выпьем за встречу, а подарки себе сами купите.
Она раздал всем родственникам по стодолларовой купюре, отцу еще и бутылку вручил.
— Это что за чертовня такая? — удивилась мать.
— Ну какая ты тупая, мама! — возмутилась Нинка. — Это сто баксов, можете разменять на две тысячи… восемьсот, что ли, сейчас? И тратить.
— Деньги — с одним условием, — сказал Славик. — Каждый пусть потратит их только на себя. Ни в семью, ни для дома — на себя. Купите то, что хочется, пожалуйста.
— Какой вежливый стал наш Славик! — усмехнулась Нинка. — Уж не сомневайся, я знаю, куда потратить баксы!
— В тебе, сестренка, я не сомневаюсь, — улыбнулся и Славик. — Но я сказал для папы с мамой.
Мать повертела в руках стодолларовую купюру, сунула ее в карман халата. Отец отдал ей и свою, которая тоже исчезла в кармане.
— Славик, ты посмотри там в своей комнате, может, чего надо, так скажи. А я пока на стол накрою, — сказала Ксения Сергеевна.
— Мать больше знает, что мне нужно, — объяснил свой поступок отец, — так что все в порядке, Славик.
Дом был не самым большим в Левобережной, но вполне просторным — прихожая и три комнаты, родителей, сестры и его личная. Войдя в свою комнату, Славик с удовлетворением отметил, что все тут осталось как и прежде, когда он жил здесь. Поставил на крашеные доски пола сумку, лег на деревянную кровать, вытянул ноги и блаженно зажмурился. Дома! Хоть и не Москва тут, а дома лучше! Компьютера, правда, нет, зато музыкальный центр остался, допотопный «Дэу». Сестра не утащила к себе потому, что после свадьбы Ленка решила подарить ей современный «Филипс», вместе поехали, купили, обе были счастливы после этого. Ленка — потому что выглядела такой щедрой родственницей, Нинка… ну, понятно почему.
— Славик, давай за стол! — прозвучал приказ матери.
Он усмехнулся. Все знакомо, все привычно. Что там говорят о казаках всякие писатели? Что они лихие вояки, лихие любовники? Оно верно, да прежде всего — они лихие семьянины. Свой дом, жена, дети — это самое главное, что есть в жизни. Домом командуют казачки, так это нормально. Хозяйка — она и есть хозяйка. А у мужика другие заботы. Так он хотел и в Москве жить, так и жил, но не получилось.
— Иду, мам! — крикнул он.
На столе в прихожей уже красовалась сковородка — жареная картошка с мясом, две миски с солеными огурцами и баклажанами, рюмки, тарелки.
— Ну, что успела, сынок, — сказала мать. — Если чего хочешь, так скажи, я мигом…
— Не суетись, мать, пока достаточно. Окорока порежь и сала тоже. Остальное есть, — отозвался отец.
— Мама, садись, я не особо голоден, в поезде перекусил… Выпьем за встречу, — предложил Славик.
Отец разлил водку по рюмкам, их было только три, Нинке в высокий стакан налил компот из сушеных жердел. Мать наполнила тарелки картошкой с мясом.
— Какой грамотный! — возмутилась Нинка. — За приезд братика — компот! Совсем за дуру меня считаешь, да?
— Школу закончи, потом посмотрим, какая ты умница, — жестко ответил отец.
— Отец, она уже взрослая девушка, рюмочку, а? — попросил Славик.
Владимир Владимирович долго думал, потом сам принес четвертую рюмку, плеснул в нее водки.
— Времена меняются, — с грустью произнес он. — Молодежь уже не та… Ну ладно.
— Главное, что сынуля наш домой вернулся, — сказала Ксения Сергеевна. — Это праздник для всех нас. Так что выпьем за возвращение Славика. И черт с ними, с этими москвичами, не получилось, так оно и к лучшему. За тебя, сынок!
Все выпили, Нинка схватила стакан с компотом, жадно принялась запивать. Славик налег на картошку с мясом. Мать закусила огурцом и побежала в погреб за окороком и салом. Отец только крякнул, вытер губы рукавом рубашки, внимательно посмотрел на сына.
— Так что у тебя там не получилось? В чем причины? — спросил он.
— Сразу все и не объяснишь, отец.
— А ты не спеши, у нас весь вечер впереди. Рассказывай. Я ведь тебя предупреждал, помнишь? Прав оказался.
— Не совсем.
— Да? Ну расскажи, интересно послушать.
Нинка с раскрытым ртом смотрела на брата. Ей больше всех хотелось узнать, что же там получилось, в Москве. А может, и не больше всех, но скрывать свои эмоции она еще не научилась.
Феликс Осмоловский сидел в своей гримерке, внимательно глядя на давнего знакомца. Мешки под глазами генерала стали еще больше, костюм, хоть и с «отливом», не выглядел свежим. Напряженная работа была у генерала в последние дни, трудился не покладая рук и, похоже, не очень-то преуспел в делах своих тайных. Съемки очередной серии телешоу закончились поздно вечером, Осмоловский торопился домой, но вынужден был задержаться, важный гость пожаловал.
— По рюмочке, Феликс? — спросил генерал.
Чего не хотелось Осмоловскому, так это пить с ним. Дома проблемы возникли, у сына воспалились десны, лечат стоматологи хреновы. Чем дороже стоматолог, тем непредсказуемее результат его услуг. Уже пора бы заняться протезированием, дело долгое, тонкое, а пока что сделать Никите съемные протезы, но… десны воспалились! Мало того что парень без передних зубов, так и вообще жевать трудно! Когда сам был подростком, во дворе каждому второму парню выбивали зубы во время драк, вставляли бесплатно, да не в этом дело! Не помнил, чтобы у кого-то воспалялись десны. На следующий день заживали. А тут приезжал дорогой специалист с импортными материалами, и что получилось? Никита и есть толком не может, и в институт не ходит, стресс у сына.
Как ни странно, Осмоловский не злился на парня, который ударил Никиту. Из деревни приехал, случайная встреча, какая-то любовь… По сути, правильно сделал, что врезал за жену. Осмоловский на себя злился, ведь просил Никиту встречаться с этой девчонкой, Вадим обещал деньги на новый фильм, а дело-то пустяковое. Тем более если б Никита обворожил оружейную принцессу, это был бы такой трамплин для его продюсерской деятельности!.. Пусть она дура, так это дело житейское, проходили, знаем.