– Я бы тогда ответил «давай», – улыбнулся Мирослав и взглянул на кружку. – Вылитая Арли.
Ева поёжилась: сложно в одночасье преодолеть страх, шедший с тобой рука об руку, сколько ты себя помнишь. Но если ей понравился парень, который любит собак, она должна предпринять попытки избавиться от своей фобии, правда, признаваться в боязни этих животных в её планы пока что не входило.
– Ева? Всё хорошо? – Мира всегда внимательно наблюдал за ней, и ни одна перемена в её настроении, ни одно движение не могли укрыться от него.
– Да, наверное, сквозняк. Лучше расскажи, почему твою собачку зовут Арли, это как-то связано с арлекинами? – Вместо ответа Мира рассмеялся. – Да что смешного-то я сказала? Лучше расскажи!
На самом деле Ева очень любила болтать, в основном о себе и об учёбе, но с ним она приняла на себя роль слушательницы. Как бы она ни пыталась узнать, ведёт ли кто-то из его родственников у неё пары, всё было тщетно. Как-то она, не думая ни о чём, спросила, не будет ли его девушка против, что он регулярно провожает какую-то особу до дома. Ева почему-то не допускала даже мысли, что никакой девушки может и не быть, но когда поняла, что ошиблась, бабочки в её животе затрепетали с двойной силой, выписывая где-то в пространстве Траубе его имя. Теперь она пошла по вещам, которые ему нравятся, увлечениям и хобби, если он, конечно, что-то успевает помимо учёбы. Первым делом решила расспросить о собаке.
– Нет, с арлекинами ничего общего нет. Вообще она Орлетта. Это имя у неё во всех документах от заводчиков. Нам сказали, что в кличке обязательно должна быть буква «а», и «Орлетта» превратилась в «Арли», да и произносить стало немного удобнее. Опять сквозняк? – Он заметил, что Ева снова вздрогнула. – Может, расскажешь, в чём дело? Мы же всё-таки друзья, – добавил медленно, словно пробуя слово «друзья» на вкус.
Возможность объясниться застигла её уже в пятницу, когда Мирослав провожал её после пары по биохимии. Ева даже сквозь речь чтеца в наушниках, тревоги Раскольникова и очередное упоминание жёлтого цвета в книге (на этот раз при описании Порфирия Петровича) услышала звук, который заставил её оцепенеть от ужаса. Казалось, ещё немного, и она потеряет сознание. Где-то недалеко от них залаяли собаки. Были ли это домашние, каждую из которых хозяин крепко держал на поводке, или уличная свора, Ева не знала, да и проверять ей не хотелось.
– Давай пойдём другой дорогой, – проговорила она очень тихо, губы её еле слушались.
– Ты что, боишься собак? – Мира улыбнулся, но заметил, что она чуть не плачет, после чего вмиг стал серьёзным и погладил её по плечу, пытаясь приободрить. – Ева, всё хорошо, они далеко и тебя не тронут. Мы пойдём в обход.
Ева прижалась к Мирославу, вдохнула аромат его терпкого одеколона. Он её приобнял, на что она прижалась ещё сильнее.
– Хорошо-хорошо, постоим ещё немного, – Мира обнял Еву ещё крепче и подождал, пока её страх утихнет и они снова смогут продолжить свой путь. Звук лая удалялся.
Они сделали большой крюк по главным и хорошо освещённым улицам, собачники им больше не встречались. Дорога заняла гораздо больше времени, чем привычный их маршрут, «Преступление и наказание» они больше не слушали. Мирослав всё ещё слегка приобнимал Еву, а та в ответ испуганно прижималась к нему, услышав любой шорох. Страх понемногу отступал, но ей нравилось пользоваться возможностью быть как можно ближе к Мире, пока рассказывала, что же произошло, когда она была ещё совсем маленькой. В этот день благодаря внезапному порыву Евы они впервые обнялись на прощание. Мирослав старался вести себя сдержанно, но в душе у него взрывались салюты и праздничные хлопушки.
Глава 13Ночи созданы, чтобы сближать людей
Нелегко узнать что-то о человеке, если он засыпает тебя вопросами и мало что рассказывает о себе, а потом, когда ты хочешь задать свой, засыпает сам, но сложности Мирослава не пугали. Он впитывал как губка каждый из рассказов Евы о детстве, подростковом возрасте или прошедшем дне. Заветное «печатает» с тремя точками радовало его, как ничто и никогда на свете. Наиболее откровенной Ева была во время ночных переписок, когда уже выучила свою домашку и могла немного отвлечься и не говорить об учёбе хотя бы час. Он надеялся, что в один из таких вечеров та доверится ему настолько, что расскажет о произошедшем между ней и её преподавателем. Потому что каждая из его догадок была хуже предыдущей, потому что он надеялся, что правда не будет так ужасна. Но Ева по-прежнему нацепляла свою защитную улыбку, позволяющую ей мимикрировать под обычную студентку, у которой нет скелетов в шкафу, и продолжала свой рассказ. О том, как её мама хотела вырастить из неё чемпионку и отдала на большой теннис. Или о том, как они с папой хотели сделать маме сюрприз на день рождения и решили испечь ночью торт, но всё сожгли, а мама потом проснулась не из-за красивых поздравлений, а из-за запаха гари. Или о тысяче других мелочей, рассказами о которых заслушивался Мирослав и из-за которых растворялся в моменте.
Ева внезапно вышла из сети, и Мира так и не дождался её ответа, но не был обижен: знал, что завтра у неё должна была быть предпоследняя контрольная по анатомии, поэтому, вероятнее всего, она устала и уснула. Она изо всех сил старалась не говорить с Мирославом только об учёбе, чтобы не показаться скучной зубрилкой, но это не всегда удавалось. Тот же никогда не думал о Еве в таком ключе, так что она просто была слишком критична к себе. Ей хотелось показать себя только с самых лучших сторон, что не имело смысла – для него она и так была самой интересной и очаровательной девушкой на свете. Он зашёл на её страницу, чтобы ещё раз попытаться узнать о ней что-то новое. Что-то из того, что можно узнать не от человека, а из долгих наблюдений за ним. Наконец-то в списке подписок долистал до группы, в которой публиковали интересные места и фотографии Петербурга. Они практически не обсуждали книгу, которую вместе слушали, но Ева пару раз говорила, что влюблена в Питер и жалела, что была там последний раз ещё в детстве. Она безумно хотела вернуться в этот город, чтобы прогуляться по местам, где ходил Раскольников. Съездить в Петергоф, пробежаться, как ребёнок, под струями фонтанов-шутих. Сходить в Эрмитаж или какой-нибудь другой музей, которых там были сотни. Увидеть белые ночи, разведение мостов. Как же она завидовала тем, кто поступил в Питер и мог видеть все красоты этого города в любое время дня и ночи. Как-то в переписке она упомянула, что собиралась поехать туда летом, перед началом второго курса, со своим парнем, но не получилось. Пара минут молчания, в которые умудрилась уместить все свои сомнения и душевные терзания, и она отправила ещё одно короткое сообщение: «Потому что он меня бросил». Это был первый раз, когда Ева смогла открыться кому-то, кроме мамы и лучшей подруги. Эти пять слов были как капли, пробившиеся через трещину, прежде чем плотина рухнула и хлынул поток искренности и откровений. Впоследствии Ева жалела об этом сиюминутном порыве, думая о том, что навсегда останется в глазах Миры любительницей ныть и жаловаться на жизнь. Чего только стоили все пролитые слёзы при нём, из которых можно было спокойно собрать новое Мёртвое море. Ей всегда было тяжело показывать свою слабость. А Мирослав читал её сообщения и думал, что никогда бы так не поступил ни с одной девушкой, а тем более с Евой. Знал бы он, что тот Илья был далеко не последним, оставившим неприятный след в её душе, его сердце одновременно разлетелось бы на тысячи осколков и переполнилось ненавистью к каждому из тех парней. Но Ева всё равно не рассказала бы ни об одном из мимолётных знакомств в клубах. Отчасти потому, что не помнила с тех вечеров ровным счётом ничего. Может, это было и к лучшему, ведь если у человеческого мозга есть чудесная способность блокировать травмирующие воспоминания, значит, это кому-нибудь нужно. Отчасти потому, что не хотела выглядеть в глазах Миры девушкой уж очень лёгкого поведения. А потом Ева так же резко прервала своё повествование, как и начала его.
Ева
Твоя очередь.
Мирослав
Очередь в чём?
Ева
В истории о первой и несчастной любви.
Мирослав
С чего ты взяла, что она должна быть несчастной?
Ева
Потому что ты не похож на того, кто может разбить чьё-то сердце. А я больше не верю, что люди могут расстаться по-хорошему.
Мирослав грустно улыбнулся, потому что его собеседница попала в точку.
Если бы был день, они бы общались о неумолимо приближающихся экзаменах или контрольных, но ночи созданы, чтобы сближать людей. И Мирослав начал свой рассказ. Его первую любовь звали Юля, и, как бы смешно это ни звучало, она была дочерью маминой подруги. Близкой подруги, что обрекло их на совместное взросление, один садик и школу. Их родители были сначала одногруппниками, а потом и коллегами по работе, дружили семьями. Все кругом твердили, что они прекрасная пара и созданы друг для друга и что если бы они начали встречаться, то это было бы точно раз и навсегда. Если сотню, даже тысячу раз что-то повторить людям, то они могут в это и поверить. Мирослав и Юля поверили ближе к старшим классам. Они были теми людьми, которым показали две пирамидки, чёрную и белую. Остальные десять человек в группе сказали, что они обе белые. Когда очередь дошла до них, они и забыли, что одна из них была на самом деле другого цвета. Ребята были очень близки и привязаны друг к другу, настолько привыкли быть рядом, что решили, что влюблены друг в друга. Методом проб и ошибок начали выстраивать отношения, которые были первыми для них обоих. Первые неловкие поцелуи, первые свидания, первые сумбурные ссоры, первые примирения, первая близость. Оглядываясь назад, можно было смело заявить, что главной ошибкой было вообще начинать эти отношения. Но родители были рады и ждали объединения двух врачебных династий в одну, разве что до планирования свадьбы не доходило. Но этого не случилось по ряду причин. Во-первых, Юля решила поступать на дизайн или, как считала вся её родня, стала разочарованием семьи и заразила этой творческой дурью сестру Мирослава. Если на Л