ё. Несчастливый билет? Никто не сдал? Прорыдала вместо подготовки в подушку из-за Ильи Александровича? Нет уж, это слишком. Родителям незачем об этом знать, пусть дальше думают, что она регулярно ночует у лучшей подруги. Пусть хотя бы где-то у неё будут настоящие друзья, которые не отворачиваются только потому, что какой-то козёл выставил тебя полным посмешищем. А то, что эта подруга существует только в воображении родителей, а не в реальной жизни, уже неважно. Катя глупо верила, что это любовь с первого взгляда, но оказалось, что чувства были только у неё. В его объятиях в номерах отеля она тонула, не желая выныривать в тот мир, где все от неё чего-то ждали. Встреч раз в неделю было достаточно, чтобы построить убежище из иллюзий, которое сейчас болезненно рушилось. Его осколки мучительно проникали в тело, ныли где-то за грудиной, но достать их каким-нибудь длинным пинцетом в свете ламп, не отбрасывающих тени, было не более реально, чем заставить Илью Александровича влюбиться. Она чувствовала себя дурой, но не потому, что не знала биохимию, а потому, что так глупо попалась на крючок и не разглядела за смазливым лицом жестокости и дурных намерений. Пожалуй, в будущем эта ситуация послужит ей уроком на всю жизнь, но сейчас она, как любая девушка с разбитым сердцем, искала, кого винить в своих несчастьях. Возможно, цена ошибки будет слишком высокой. Катя сдала лист, на котором были написаны только фамилия и номер билета. На полях красовались наивно нарисованные пятилистные цветочки, которые староста оставила в попытках отвлечься, чтобы не разрыдаться прямо в учебной аудитории. Опять вечером придётся выслушивать про разочарование и позор семьи и понимать, что «не дотягивает» до старшей сестры. Возможно, терпеть крики и снова сдерживать слёзы.
Глава 27Мечта номер один
Всё наше прежнее смежное, и практически.
Бьёт меня её нежное-нежное электричество.
Мармышка прыгнула на ногу Еве и по тёплым клетчатым домашним штанам вскарабкалась на колени, откуда было легче запрыгнуть на стол. Оказавшись там, кошечка прямой наводкой направилась к атласу и разлеглась, закрыв собой сразу обе страницы. Ева посмотрела на время и поняла, что стоит сделать перерыв. Студентка взяла на руки кошечку и укуталась вместе с ней в мамин палантин. Малютка довольно заурчала. Несмотря на тёплые весенние деньки, по вечерам они обе сильно мёрзли.
И почему все так не любят понедельники? Для Евы первый день недели означал одно: скорую встречу с Мирославом. Они пересекались в медгородке и шли в анатомичку, где им предстоял как минимум час вдвоём, прежде чем к ним придёт Алина Олеговна. Конечно, они много времени проводили вместе и за пределами института, но эти минуты среди пластинатов были для Евы особенно ценными. Была в этом какая-то странная, даже немного извращённая романтика. Если, конечно, не думать, что изучаемый объект из анатомических структур был когда-то живым человеком. Такие мысли могут испортить романтический момент даже заядлому любителю анатомии.
Каждый раз, когда они стояли, склонившись над рукой, ногой или срезом головы, Ева ощущала сильную близость. Студентка была готова поклясться, что в такие моменты между ними возникали разряды, а воздух начинал ионизироваться. Но от этого электричества не хотелось отпрянуть. Наоборот, она боролась с совершенно детским желанием: сунуть пальцы в розетку и посмотреть, что же произойдёт. А вдруг на этот раз всё будет иначе, и Мира никогда не допустит, чтобы она снова ощутила боль предательства? Они были связаны одной идеей, одной целью, шли в одном направлении. Ева хотела бы всю свою жизнь провести так, рядом с Мирой, желая, чтобы их пути никогда не разошлись. Хотя долгосрочное планирование не было её коньком. Да и зачем сейчас думать, что злодейка-судьба разведёт их в ординатуры по разным специальностям или, ещё хуже, по разным городам, когда этот человек сейчас рядом с тобой, мило хмурится, вспоминая очередной эпоним, или смеётся, как и ты, запоминая забавные названия?
Они смотрели на одни и те же пластинаты, зачастую находясь настолько близко друг к другу, что их руки и головы соприкасались. Одновременно находили одни и те же структуры, их пальцы сталкивались, и по коже обоих пробегали мурашки. Они отдёргивали руки, смотрели друг на друга и улыбались. Знала бы Ева, как Мирослав хотел поцеловать её в такие моменты, от её ревности к Ире не осталось бы и следа. И не просто поцеловать, а нежно расцеловать каждый сантиметр этого прекрасного лица, которое слишком часто оказывалось настолько близко, что сдерживаться было слишком сложно, почти невыносимо.
Когда могли, они приходили в корпус пораньше и сидели в анатомическом музее, изучая кости, любезно предоставленные лаборантами кафедры, и заспиртованные внутренности. Очень много времени провели около большого черепа, показывая и называя на скорость места выхода всех двенадцати пар черепных нервов. Мирослав всегда поддавался, делая вид, что забыл, как на латыни будет «круглое отверстие», или что никак не может найти верхнюю глазничную щель, лишь бы ещё раз увидеть её улыбку. Ева же всегда была слишком рада своим победам, чтобы хоть на минуту задуматься, что в таких пустяках не ошибается даже самый слабый первокурсник, и заподозрить какой-то подвох. Многие банки уже давно разгерметизировались, а какие-то были разбиты при странных обстоятельствах и подтекали. Так что воздух в анатомичке был пропитан парами спирта, любви и формалина. Но единственным запахом, который чувствовала Ева и в котором ей хотелось раствориться без остатка, как кусочку щелочного металла в воде, был сладковато-терпкий запах одеколона Мирослава.
Пятницы всегда портила своим присутствием Ира, но первый день недели был их днём, и этих минут никто не мог у них отобрать. Рядом с Мирославом Еве совсем не хотелось думать об анатомии. Хотелось только болтать, смеяться и наслаждаться его близостью. И если бы Мира менее ответственно относился к подготовке, а Зинаида Михайловна, со своими опросами, не нависала над этой парочкой зловещей тенью, то они давно бы уже достали из ниоткуда чай в термосе, пару кружек и начали бы свои посиделки. Стулья здесь были, стол тоже, а то, что он секционный, было совершенно не важно.
Мармышка уснула, и Ева аккуратно опустила её прямо в палантине на кровать, прежде чем пойти на кухню. Там студентка достала из морозильника кислые оранжевые ягоды. Она постоянно пила облепиховый чай, но её запасы никогда не иссякали. Не было такого, чтобы она полезла в один из промёрзших ящиков и не обнаружила нужных ягод. Она размешивала сахар в кружке, размеренно звякая ложкой. При звуках посуды кошечка моментально проснулась и прибежала к Еве. Теперь Мармышка тёрлась у её ног и мурлыкала, как трактор, в ожидании угощения.
– Ох уж эти прожорливые сфинксы, – пробубнила Ева, доставая кошачьи вкусняшки. – Ты не лопнешь?
– Мяв! – Ответ был полон настойчивости.
– Тоже верно, фигура у тебя идеальная – шар! – хмыкнула Ева, сидя на корточках около миски.
«Эх, а могла бы учить анатомию, а не чаи гонять и с кошкой болтать», – подумала она, хотя за окном была глубокая ночь, а вставать на пары нужно было уже через несколько часов. Их было недостаточно, чтобы выспаться, избежать участи варёной мухи и не тупить на занятии по анатомии.
Не имело значения, что она провела всё воскресенье с самого утра за атласами и учебниками. Важно было одно: Ира неизменно оставалась лучшей из всех троих. Это было не то чтобы удивительно: она училась на третьем курсе, весь семестр изучала топографическую анатомию и уже ездила на эту олимпиаду, а значит, знала, на какие моменты стоит обратить внимание, а какие можно и пропустить. Но Ева по-прежнему воспринимала каждый правильный ответ этой третьекурсницы как личное оскорбление, а каждую свою ошибку – как серьёзную неудачу, от которой не отмыться и тысячей верно названных анатомических структур.
Она села за стол, Мармышка расправилась со своей едой со скоростью пылесоса и привычно расположилась на коленях у своей хозяйки, откуда было удобно предпринять пару попыток по хищению печенья. Ева заплакала от бессилия и беспомощности. Как когда-то на первом курсе перед контрольной по мышцам. Взяла телефон, написала сообщение, и ответ не заставил себя долго ждать – Мира всегда ей сразу отвечал, вне зависимости от времени дня или ночи.
Ева
Скажи честно, я глупая?
Мирослав
Ты о чём?
Ева
А как думаешь?
Мирослав
Если ты не можешь запомнить тысячу эпонимов за час, ещё не значит, что ты глупая.
Ева
Я не об этом.
Мирослав
Тогда о чём?
Ева
Я весь день читала анатомию и запомнила ровным счётом ни-че-го. Я глупая?
Мирослав
Да.
Ева
Сейчас обидно было.
Мирослав
Ты глупая, потому что не идёшь спать и загоняешься на пустом месте. Никто не знает анатомию идеально. Даже Ира. Даже Игорь Павлович.
Ева
Я хочу быть так же хороша, как она.
Мирослав
Глупышка, ты уже и так хороша, как ты.
Еву не задевало, что Мира называл её глупышкой, наоборот, она считала это очень милым, так что снова заплакала, но не из-за своего прозвища, а потому что была не в силах сделать хоть что-то, кроме этого. Наверное, она слишком много на себя взяла. Наверное, выгорела в самое неподходящее для этого время. Как назло, именно в тот момент, когда стоило собраться с силами и сделать последние маленькие шажочки. До отправления поезда оставались считаные дни.
Мирослав хотел чего-то, судя по всему, невозможного: чтобы Ева прекратила себя сравнивать с другими. В его глазах она была пусть и не идеальной (её нападки на Иру не прошли незамеченными), но настолько прекрасной внутри и снаружи, блестяще умной, милой и смешной, что единственной причиной, почему она была глупой, было то, что сама не видела этого всего в себе. Он так давно хотел ей признаться в своих чувствах, но всё не находил подходящего момента. У Евы постоянно оказывались на носу то предстоящая контрольная, то отработка по биохимии, то вузовская олимпиада, а сейчас и вовсе эта подготовка (в которую он сам втянул её). А отвлекать Еву от учёбы, которая ей была так важна, он не мог себе позволить. Кем бы он был, если бы из-за него она расслабилась, забыла обо всём и потеряла автомат по физиологии, к которому шла весь год? Каждый раз, когда Мирослав оказывался рядом с Евой, он думал: «Ещё не время, не сейчас». Хотя ему так хотелось прижать её к себе, настолько сильно, чтобы можно было раствориться в ней. Слиться воедино, чтобы каждая клеточка его тела соседствовала с её клеточкой. Защитить Еву от жестокого мира, допускавшего существование таких людей, как Илья Александрович. И никогда не отпускать.