Герцог повиновался и исчез в недрах сада. Среди подбежавших придворных немедленно пошли толки. Кое-кто говорил даже о зеленой изгороди, которая будто бы скрывала ушедшую вперед пару. Кое-кто говорил о Бекингеме, упавшем на колени, и некотором беспорядке в туалете королевы. Во всяком случае, этому человеку до сих пор удавалось добиваться всего, чего он хотел. Но внезапно он натолкнулся на непреодолимую преграду. До сих пор герцог заполучил все, что хотел, кроме любви королевы Франции – единственный трофей, достойный завоевания.
Королева же объяснила своим придворным свой крик тем, что Бекингем ушел, оставив ее в темноте, а она испугалась и невольно громко вскрикнула.
Анна Австрийская рассталась с Генриэттой-Марией через несколько дней после выезда из Амьена. Герцог поцеловал подол платья королевы, сидевшей на передке кареты. Внезапно он не смог удержаться и был вынужден спрятаться за занавесками своей кареты, чтобы скрыть льющиеся из его глаз слезы. Похоже, Анна не осталась равнодушной к проявлениям этих чувств. Бекингем отбыл, по буквальному выражению Ларошфуко, «страстно влюбленный в королеву и нежно любимый ею». Принцесса Конти, известная своим ядовитым язычком, несколько позднее высказалась, что гарантирует добродетель королевы только от пояса до туфель.
Герцог, сопровождавший принцессу Генриэтту-Марию, прибыл в Булонь в состоянии чрезвычайного возбуждения. Герцогиня де Шеврёз не захотела возвращаться в Париж, как того требовали ее обязанности гофмейстерины, а пожелала, чтобы муж взял ее с собой в Лондон. Тот, учитывая положение любимой супруги – она находилась на девятом месяце беременности, – пытался отговорить ее, но дама пустила в ход испытанное оружие слабых женщин, поток горьких слез, и супруг сдался. Не прошло и дня, как королева прислала к ней верного Лапорта с несколькими письмами, ответ на которые она ожидала получить незамедлительно. Анна Австрийская проявила столь великое нетерпение, что приказала губернатору Амьена, герцогу де Шольнэ, как сообщал в своих мемуарах Лапорт, «держать ворота города открытыми всю ночь», дабы ничто не могло воспрепятствовать гонцу.
Когда Лапорт выезжал из Булони, он столкнулся с Бекингемом и послом Холлендом, также спешно направлявшимися в Амьен. Те воспользовались предлогом необходимости доставки королеве-матери какого-то важного сообщения. Лапорт помимо ответа на письма королевы вез с собой также веер из перьев, подарок герцогини Бекингем, очень кстати прибывший из Англии.
В тот день Анна Австрийская, пережив накануне сильное потрясение, приказала лейб-лекарю пустить ей кровь – кардинальное средство от всех недомоганий в те времена. Ей пришлось улечься в постель, ее ложе, как и полагалось, окружало несколько придворных дам. Лапорт предупредил свою повелительницу о грядущем визите, на что та с деланным спокойствием ответила:
– Опять он здесь! Я полагала, что мы от него избавились.
Вечером появился Бекингем с видом человека, окончательно потерявшего разум от любви. По свидетельству современников, он приблизился к ложу королевы, упал на колени перед ним и поцеловал его покров с такими необычно бурными проявлениями чувств, которые не заставляли сомневаться в том, что он находился на грани потери рассудка. Королева была настолько смущена, что на некоторое время лишилась дара речи. Одна из фрейлин, пожилая, мудрая и добродетельная графиня де Ланнуа, сурово заявила герцогу, что во Франции не принято так вести себя, и хотела приказать слугам поднять его. Но Бекингем принялся пререкаться с почтенной дамой, оправдываясь, что не является французом и местные понятия о приличиях ему не указ. Затем он обратился к королеве, во весь голос наговорив ей нежностей, она же попеняла ему на его дерзость, однако же, «похоже, не испытывая никакого гнева». В тот же вечер Анна Австрийская при помощи доверенной камеристки передала герцогу письмо и небольшой ларец. В письме она просила его как можно скорее уехать, на память об их встрече королева дарила ему бант с двенадцатью алмазными подвесками.
На следующий день после этой из ряда вон выходящей сцены герцог еще раз попрощался с Анной Австрийской согласно чопорной процедуре церемониала. Больше им не было суждено увидеться. Герцог покинул Францию, а королева вернулась в Фонтенбло, где ее ожидал весьма разгневанный супруг. Он устроил настоящую головомойку Лапорту и Пютанжу, удалил их от двора и пообещал, что ноги Бекингема больше не будет в его королевстве. Таким образом, посещение герцога, невзирая на столь романтичную его окраску, закончилось полнейшим фиаско. Ему не только не удалось увлечь своих союзников в исполнение задуманного им предприятия, но он превратил Людовика ХIII и Ришелье в заклятых врагов как лично самого себя, так и своего монарха и своего королевства.
Тем временем Генриэтта-Мария и ее свита были вынуждены провести несколько дней в Булони в ожидании благоприятных условий для пересечения Ла-Манша. Впрочем, погода так и не установилась, и можно лишь удивляться железному здоровью герцогини де Шеврёз, которая, будучи на сносях, совершенно спокойно перенесла суточное путешествие и затем вовсю развлекалась в Лондоне, танцуя на балах и даже купаясь в Темзе. Свадебные торжества сильно подпортила свирепствовавшая в Лондоне чума, но все равно английские дамы «были вынуждены признать, что все их прелести ничто по сравнению с красотой мадам де Шеврёз». Между двумя балами Мари родила во дворце Хэмптон-корт девочку, Анну-Марию, впоследствии ставшую аббатиссой престижной обители Понт-о-Дам. Она прожила некоторое время гостьей во дворце Бекингема, как полагают одни современники, поддерживая пламя любви герцога к королеве; по мнению же других, став его любовницей. Одновременно герцогиня использовала все свое кокетство, чтобы очаровать сдержанного Карла I, и вполне преуспела в этом: ей удалось вырвать у него обещание, что будут соблюдены все условия брачного контракта. Это следует счесть немалым достижением: огромная французская свита жены начала раздражать короля с первого же дня. В конце концов, слишком длительное пребывание герцогини в Лондоне обеспокоило Ришелье, и он направил герцогу де Шеврёз письмо, в котором потребовал незамедлительного возвращения его супруги в отечество. Герцогине также больше не было суждено вновь встретиться с Бекингемом.
Бекингем без малейшего стеснения демонстрировал свою любовь к Анне Австрийской: носил медальон с ее портретом, во время банкета во дворце Уайтхолл не постеснялся выпить за здоровье французской королевы, держал в своем кабинете, а затем в адмиральской каюте своего корабля ее портрет. Современники заметили, что его начало раздражать слепое обожание супруги, и он временами даже не мог удержаться от того, чтобы назвать ее «глупой Кэт». Естественно, ему было дорого все, связанное с памятью о возлюбленной, тем более ее подарок. И вот тут-то всплывает знаменитая история с алмазными подвесками. Но прежде чем воскресить обстоятельства этой романтичной истории, следует немного рассказать о весьма незаурядной женщине, ставшей прообразом злодейки миледи Винтер.
Истинная жизнь и приключения миледи Винтер
Выше уже приводились кое-какие сведения о Джеймсе Хэе, графе Карлайле, одном из первых фаворитов короля Иакова I и впоследствии его сына. Напоминаем, что он был профессиональным дипломатом, выполнявшим поручения обоих королей в Европе, связанные, в основном, с протестантскими интересами Англии. Именно граф Карлайл совместно с графом Холлендом вел переговоры по заключению брака между принцессой Генриэттой-Марией и Карлом I. Джеймс Хэй был человеком утонченных вкусов, любителем искусств и ценил прекрасное не только в творениях мастеров. В 1607 году он, не без содействия Иакова I, вступил в брак с богатой невестой Онорией Денни, родившей ему двоих сыновей (из которых выжил лишь один), но брак этот продлился недолго. После смерти жены в 1614 году вдовец решил жениться повторно и на сей раз сделал это по склонности сердца. Хэй остановил свой выбор на молоденькой красавице, леди Люси Перси, дочери 9-го графа Нортумберленда. Казалось бы, ее родители были бы только рады выдать дочь за человека, носившего тогда титул барона Соли, пользовавшегося благосклонностью Иакова I, занимавшего должности тайного советника и камер-юнкера при стульчаке[18], кавалера ордена Бани, выполнявшего особые дипломатические поручения, последовательно занимавшего пост посла в Германии, Франции, Испании и Венеции. На самом деле мать девушки жаждала этого брака, но отец наотрез отказался дать свое согласие.
Род Перси был очень почтенным, его основатель прибыл в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем. По отцу Люси была потомком короля Генриха VIII и Мэри Болейн, старшей сестры королевы Анны Болейн и любовницы сего монарха, от которого она родила сына и дочь. Знатность и красота сулили Люси лучезарное будущее, которое, казалось, окончательно загубил ее вздорный отец. Когда девочке было всего шесть лет, он оказался замешанным в дело о знаменитом Пороховом заговоре, каковое преступление стоило ему семнадцатилетнего заключения в Тауэре (графу вменяли в вину то, что лорд Перси знал о комплоте, но не донес о нем властям). Правда, тюремщики не особенно притесняли его, узник даже мог беспрепятственно заниматься спортом и алхимией, за что получил прозвище «Лорд-колдун». Воистину, эти эксперименты обошлись ему недешево: от взрыва он совершенно оглох на одно ухо. Местное, весьма изысканное, общество также позволяло не без приятности проводить свободное от опытов время: в то время в Тауэре содержались сэр Уолтер Рэли и супруги графы Сомерсет. Тем не менее репутация Люси оказалась сильно подмоченной. Хлопоты ее отчаявшейся матери у королевы Анны лишь усложнили положение семейства, ибо король наложил на арестованного огромный штраф в 30 000 фунтов стерлингов (примерно 6 миллионов в нынешнем исчислении), и все имения Перси оказались под секвестром. Лишь много позднее штраф снизили до 11 000 фунтов, но и это нанесло финансам семьи большой урон.