После яростных теологических диспутов в Риме папа Григорий и семья Гонзага пришли, в конце концов, к соглашению. Была образована комиссия из медиков и дипломатов. Посланник герцога Мантуанского нашел в герцогстве Феррарском подходящую девицу, дочь вдовы римского архитектора. Однако герцог Феррарский заявил, что не допустит невиданного безобразия выставлять напоказ подобные непотребные вещи в своем государстве. В конце концов, во Флоренции нашли побочную дочь члена одного из богатейших и родовитейших семейств города Альбицци, воспитанную в «Благочестивом сиротском приюте». Ее звали Джулия, ей едва исполнилось двадцать лет, и она была прекрасна как ангел. Поскольку герцог Франческо также не пожелал устраивать такое богопротивное зрелище в подвластном ему государстве, то испытание порешили проводить в Венеции, городе легкомысленном, пронизанном чувственным духом и издавна славившимся своими вековыми традициями ремесла падших женщин.
Первая проверка способностей Винченцо насторожила членов комиссии. Хотя молодой человек держался чрезвычайно уверенно и эрекция имела место, но оказалась непродолжительной, и члены комиссии усомнились в способности наследника герцога исполнить свой супружеский долг.
Раздосадованный Винченцо решил призвать на помощь афродизиаки, каковыми тогда считались пряности. На второй этап испытания он явился после плотного обеда, уснащенного к тому же обильными возлияниями. Но именно это вызвало у него сильные желудочные колики, помешавшие ему с честью пройти испытание. Пришлось назначить третье испытание, которое прошло успешно. Свидетели зрительно убедились в этом, занеся в протокол не поддающийся никакому сомнению успешный исход соития с указанием наличия эрекции, внешнего вида и размера «герцогского инструмента» с дополнением итогового отчета подробным допросом подопытной особы. Девица даже уверяла, что забеременела, и это оказалось правдой. Медичи нашли римского музыканта, который согласился жениться на Джулии Альбицци, закрыв глаза на ее более чем оригинальное прошлое и близкую перспективу появления на свет чужого младенца. Такая снисходительная забывчивость была щедро вознаграждена приданым в 3000 флоринов.
29 апреля 1584 года Винченцо в родной Мантуе обвенчался с Элеонорой Медичи. Дядя новобрачной, кардинал Фердинандо Медичи, на следующее утро посетил спальню новобрачных и подтвердил, что жених лишил свою супругу девственности. Только тогда великий герцог Тосканский выплатил последнюю часть приданого дочери. В скобках скажем, что временная сексуальная слабость, невесть почему поразившая Винченцо, некоторое время больше не возвращалась к нему, ибо за десять последующих лет он параллельно благополучно стал отцом шестерых законных детей и пятерых побочных. Однако десятка через полтора лет этот демографический бум прекратился. Истинная причина тому позднее все-таки выплыла на свет Божий: то ли в 1607, то ли в 1609 году герцог Винченцо I Мантуанский, несмотря на крайнюю стесненность в средствах, обусловленную его невиданным мотовством, профинансировал экспедицию в перуанские Анды своего проповедника Маркобруно. Помимо обращения в католическую веру местных язычников перед ним стояла тайная задача отыскать в этом девственном краю некоего червячка со свойствами афродизиака. По легенде, этот червячок, будучи высушенным и растертым в порошок, полностью восстанавливал утерянную мужскую силу. К сожалению, проповедник вернулся слишком поздно, чтобы ушедший к тому времени в мир иной герцог Винченцо успел воспользоваться чудодейственным средством. Ему так и было суждено остаться в истории участником одного из самых диковинных испытаний.
Так что теперь вы можете представить себе, почему Мария Медичи так заботилась о том, чтобы брак ее сына был признан фактически совершившимся. На следующее утро, после визита в спальню новобрачных, королева-мать произнесла перед придворными принятую в таких случаях фразу: «Молодые остались довольны друг другом». Но этого ей показалось недостаточно, и на свет появился официальный документ, который буквально гласил: «брак был осуществлен фактически». По приказу регентши содержание этой бумаги, дошедшей до наших дней, было доведено до сведения членов дипломатического корпуса.
Но сохранились и записи в журнале лекаря Эроара. «В шесть часов и три четверти король отужинал…, господа де Гиз, де Грамон и несколько других сеньоров рассказывали ему сальные истории, дабы вселить в него уверенность. Он испытывал стыд и великий страх, в конце концов, они достаточно подняли ему дух. Он потребовал свои домашние туфли, взял халат и отправился в комнату королевы в восемь часов, где его уложили в постель подле его супруги королевы в присутствии королевы-матери. В десять часов с четвертью он возвратился, проспав примерно час и проделав „сие 2 [раза]“, как он нам сказал. „Шалунишка“ выглядел покрасневшим. Я спросил, как действовал король, он мне ответил: „Я спросил ее, хочет ли она сего, она сказала мне, что хочет“…» «Шалунишкой» Эроар называет в продолжение всех своих записей половой член своего пациента.
Можно представить себе ужасное замешательство двух девственников, Людовика, который не был знаком с женским телом, Анны, которая до своего путешествия во Францию вообще общалась только с мужчинами своей семьи и духовником. К тому же их смущение только усиливало осознание того, что за ними следят. Конечно, эта брачная ночь представляла собой полнейшее фиаско. Чувства новобрачной нам неведомы, но известно, что в Мадриде ее осторожно предупредили о том, что ее может ожидать во Франции, имея в виду слишком тесную привязанность короля к сокольничему де Люиню. Показательно, что на следующий день Людовик вел свой обычный образ жизни: встал, вновь лег в постель, играл в шахматы, завтракал, спустился в сад вместе с Люинем, чтобы выпустить полетать своих соколов, отправился на церковную службу (без Анны), обедал, на короткое время посетил мать, играл в мяч, возвратился к матери, отужинал, в семь часов лег спать, жалуясь на головные боли. И это поведение нормального новобрачного? Неудивительно, что, когда сыну Анны Австрийской, королю Людовику ХIV, исполнилось пятнадцать лет, она поручила лишить его девственности своей компаньонке, безобразной, но чрезвычайно опытной в искусстве любви баронессе де Бовэ, известной под кличкой «Кривая Като». По-видимому, эта дама справилась со своей задачей вполне успешно, ибо до самой смерти пользовалась расположением и уважением короля.
Но у Марии Медичи, не придававшей такого значения вопросам полового воспитания детей, ума на это не хватило, а потому не стоит удивляться, что после такого капитального психологического потрясения узы, связывавшие Людовика с де Люинем, становятся еще прочнее. Кончини не любил сокольничего с самого начала, по-видимому, нюх подсказывал ему, что этого человека надо опасаться, и время от времени требовал его замены. Однако королева-мать, учитывая степенный нрав де Люиня, возражала, как бы Людовик не выбрал такого фаворита, который будет намного хуже. Тем не менее Кончини приставил к сокольничему шпионов, следивших за ним.
После возвращения из свадебного путешествия де Люинь заявил Людовику, что опасается, как бы его не убили агенты Кончини на выходе из Лувра. Это можно было предотвратить, если ему позволят поселиться в Лувре. Но обосноваться в Лувре можно было лишь на основании должности, требовавшей его присутствия во дворце. Удалось уговорить господина де Фонтене уступить его должность капитана де Люиню, что чрезвычайно обрадовало короля. Де Люиню выделили комнату как раз над покоями короля, с которыми это помещение сообщалось посредством потайной лестницы. С тех пор они часто навещали друг друга, подолгу оставаясь в покоях. Если король заболевал, сокольничий оставался в его спальне, прилегая немного соснуть на некоем подобии раскладушки.
Итак, он достиг вершины фавора: стал капитаном в Лувре, камергером опочивальни короля. Вряд ли это удовлетворяло его: ему уже сорок лет, возраст немалый, но что ждет его впереди? Казалось, правлению Марии Медичи и ее фаворитов не будет конца. Де Люинь видел, как оскорбительна для Людовика близость Кончини и Леоноры к королеве, как мучительно переживает юноша свое бессилие. Да и ему самому не хотелось упускать блестящие возможности, которые располагаются где-то совсем рядом, стоит лишь протянуть руку – но ее надо протянуть, надо действовать, и как можно скорее! Сокольничий начинает осторожно обрабатывать Людовика, уговаривая его «стать, наконец, королем» и взять узды правления в свои руки. Поначалу тот отмалчивается, хотя его снедает идея отмщения тем, кто ограничивал его власть. Но его приводит в восторг мысль вырваться, наконец, из-под тяготившей его опеки матери. И тогда де Люинь на свой страх и риск окунается в подготовку заговора.
Современники впоследствии отмечали, что де Люинь был человеком средних способностей, ему не хватало размаха и смелости. Он привлек в заговор обоих своих братьев и еще нескольких человек, но пружиной комплота сделался Гишар Дежан, сорокалетний чиновник ведомства суперинтенданта финансов Барбена, благодаря своей пронырливости и усердию ставший чем-то вроде чиновника по особым поручениям при Марии Медичи. Его цели были просты, и он с нескрываемым цинизмом излагал их: ждать чего-то от королевы-матери не приходится, дни ее власти сочтены, надо только подтолкнуть ее к пропасти, а заговорщики получат почести и деньги. В качестве подчиненного Барбена он знал все планы и передвижения Кончино Кончини, всесильного маршала д’Анкра, чем и представлял особую ценность для заговорщиков.
Первоочередная цель действий – устранить маршала д’Анкра. Цель дерзкая и чрезвычайно опасная, которая будет стоить жизни всем участникам заговора в случае его провала. Сначала речь шла об его аресте и предании суду, но потом заговорщики пришли к выводу, что только полное устранение фаворита даст свободу действий королю. Ликвидацию маршала согласился взять на себя капитан гвардейцев Лувра де Витри, привлекший к исполнению этого плана нескольких военных.