Сама я больше ни за что не планирую возвращаться к моему мучителю. Я уверена, что с меня достаточно одного возвращения, когда я снова чуть не потеряла все. И все же на подсознательном уровне я продолжаю чувствовать с ним связь. Я еще до сих пор не излечилась от него и от своего синдрома жертвы. И это вполне понятно в той обстановке нового абьюза уже со стороны немецкого мужа, в котором я оказалась, опять же благодаря Жене. Для выздоровления необходимы время и здоровое окружение, которых у меня нет.
На следующий день после злополучной прогулки по Брауншвейгу наступает понедельник, и я снова отправляюсь в школу, раздумывая над предстоящим разговором с Йенсом. То, что продолжение будет обязательно, я не сомневаюсь. Утром я опять собираюсь на поезд под неусыпным взором Йенса, который даже не ложился спать. Он снова начеку и контролирует, не планирую ли я сбежать от него прямо сегодня и не пакую ли я вещи не для школы, а для поездки в аэропорт. Это настолько очевидно и, к тому же, предсказуемо, что почти смешно.
Все контакты, с которых мне мог достучаться Женя, мной давно заблокированы (телефон, WhatsApp, Telegram, Viber, ВК). Я сделала это не для того, чтобы наказать Женю, но, чтобы защитить себя и уберечь от соблазна общения с ним. Ведь, несмотря на свою твердую решимость, я знаю, что все еще слаба и особенно уязвима сейчас, когда в Германии все так плохо и бесперспективно. Я вбила себе в голову как аксиому слова психологов «никаких контактов» и не позволяла себе до сих пор отступать от этого правила. Отправив фотографию, я снова поставила Женю на блок, даже не отдавая себе отчета, что обманываю саму себя и нарушаю установленное правило. Ведь действия с моей стороны- это уже был контакт.
После занятий, которые как всегда проходили весело и интересно, в прекрасном расположении духа, посадив на поезд Люси с Артуром (их поезд отправляется в Бад Бевензен раньше моего) и дожидаясь в вагоне отправки моего ERX, я внезапно получаю в «ВК» сообщение от мамы:
– Приехал Женя. Сидит под дверью. Говорит, что не уйдет, пока ты не включишь телефон.
Я ошарашена. Не думала, что ему после всего хватит наглости явиться к моим родителям. К родителям, которым он несколько месяцев назад клялся в том, что он любит меня и никогда не обидит, только бы я вернулась к нему. Тогда ему удалось убедить и очаровать всех, даже моего сурового отца, который в конце концов поверил ему. Но цикл повторился снова, и вот я здесь. На что он рассчитывает сейчас? Как он смеет вообще приходить ко мне домой и тревожить моих родителей?
– Пусть сидит, – пишу я, – не общайся с ним.
– Хорошо.
Я злюсь. На себя, а не Женю. За то, что при этом известии я испытала в глубине души радость и надежду, которых просто не должно быть. «Остановись, – говорю себе, – это не обычный парень, который раскаялся в своих поступках. Это нарцисс, который снова пришел отыграться». А как бы хотелось, чтобы все было не так! Чтобы он был просто мудаком, который может измениться ради любимой женщины. Только тогда были бы не напрасны все мои чувства, которые я так щедро дарила ему, годы, которые были ему отданы, и, в конце концов, все те страдания, которые мне пришлось пережить. Я злюсь на себя за то, что мне приходится снова убеждать себя в том, что нет никакого повода для радости, и я не должна так реагировать на его пинг. Включаю наугад первое попавшееся видео Анны Богинской, чтобы она прочистила мне мозги, и мне сразу становится легче. Я сама виновата, зачем я дернула его? И не этой ли реакции я ждала подсознательно, когда отправляла ему брауншвейгское фото, только не готова была себе в этом признаться?
Дома тишина и покой. Йенс убрал квартиру, постирал вещи. После сушилки пижамка и носочки аккуратно разложены на моей половине кровати и благоухают цветочным кондиционером. Йенс заносит в спальню поднос с дымящимся супом и булочками, едва я успеваю переодеться. На лице приторно-любезная улыбка, голубые глаза светятся невинностью и чистотой.
– Guten Appetit, Schnucki (Приятного аппетита, малыш).
«Schnucki» (шнуки) – это ласкательное прозвище для меня, используемое Йенсом в приступе супружеской нежности.
Все эти его фальшивые улыбки заботливого «папочки» я уже давно изучила. Он ничего не делает просто так. Пусть его маска обманывает кого угодно: соседей, адвокатов, чиновников Jobcenter и Югентамта (ведомство по делам молодежи и защите детей), которым он пытается втереть, какой он хороший гражданин, муж и отец. Психопаты блестяще маскируются в обществе, и только живя с ними бок о бок достаточно долго, можно увидеть истинное лицо.
Делаю вид, что не замечаю его взгляда, хотя он чуть ли не заглядывает мне в рот, когда я проглатываю ложку супа. Не думайте, что ему пришлось прилагать усилия и весь день стоять у плиты, чтобы приготовить мне обед. Суп с фрикадельками готовится в Германии очень быстро: надо лишь купить жестяную банку в супермаркете «Lidl», вылить содержимое в кастрюлю и довести до кипения. Оп-ля! Блюдо готово! Терпеливо жду, когда он, наконец, заговорит.
– Вкусно?
– Угу, – киваю я.
– Я был сегодня у мамы. Она сказала, что готова дать тебе денег на поездку.
Честно говоря, я предполагала, что услышу что-нибудь в этом роде. Он не хочет, чтобы я вернулась в Россию, я нужна ему здесь. Правда, кроме преимуществ, которые ему дает брак со мной в квартирном и денежном вопросах, я пока не могу понять, почему он так цепляется за него. То, что ни о какой любви не идет речи, ясно уже давно. Для Йенса это вопрос выгоды, но я пока не разобралась до конца, какой. Но всякий раз, когда я уезжаю в Россию, он делает все возможное и невозможное, только бы меня вернуть. Вчера я пригрозила отъездом, и уже сегодня он готов идти на уступки, чтобы я осталась здесь.
Ну что же, цель достигнута, я все-таки поеду в Париж, и не когда-нибудь, а в середине ноября. Хотя, не случись сейчас этого разговора, я была реально настроена возвращаться домой, так все меня достало.
Я уже заметила, что больше чем на три месяца жизни в Германии меня не хватает. Интегрироваться в чужой стране – в принципе тяжелое занятие, истощающее и морально, и физически. Но с поддержкой близкого человека, каким должен, по идее, являться супруг, можно было бы плавно и без надрыва преодолеть этот нелегкий период.
Однако, вместо человека, который мог меня всему научить, провести за руку через опасные места, познакомить с местными обычаями, культурой и законами, я оказалась рядом с психопатом, пытающимся при первой возможности подставить меня, обмануть, манипулировать мной в своих интересах, пользуясь моим неведением и незнанием языка. Мне приходится мобилизовать все мои силы еще для борьбы с этим внутренним врагом. Не мудрено, что я так быстро выдыхаюсь.
Я – «хорошая девочка», а с таким синдромом нелегко противостоять токсичным людям. До недавнего времени я даже не подозревала, какое зло может скрываться за приветливой человеческой внешностью. Но уроки, преподанные мне Женей, кое-чему меня все же научили.
Я радуюсь новости про Париж и даже искренне испытываю благодарность, поэтому, отставив в сторону поднос, подхожу к Йенсу и обнимаю его.
Но я вовсе не могу быть уверена на все сто процентов, что он сдержит слово. Пока деньги не попадут на счет компании «Глобус» и мне не придет подтверждение бронирования, я все еще буду находиться в подвешенном состоянии.
Пишу своей маме, имея в виду Женю:
– Ушел?
– Я не знаю, не выглядывала на лестницу. Наверное, да.
– Надеюсь, что да. И не вздумай поддаваться на его провокации.
– Хорошо, не буду, – отвечает мама.
А все же немного досадно, что Женя так легко сдался, отступил. Значит, не так уж его и зацепила моя фотография. Как же мне одиноко здесь! Иногда ужас одиночества накатывает панической волной. Я еще так молода, но, кажется, у меня больше никогда не будет нормальных отношений и секса по любви. Все попытки убежать от этого страха привели лишь к тому, что я поддалась на уговоры Йенса, и позволила втянуть себя в грязные поиски на сайте, где нет никого, кроме искателей приключений или больных на всю голову уродов. И в итоге все обернулось только стыдом, отвращением к самой себе и еще большим одиночеством.
Об этом нельзя долго думать, иначе зеленая тоска затянет на дно. Впереди Париж, долой уныние! Раскладываю на кровати учебники и тетради и приступаю к Hausaufgabe (домашнее задание).
Но вскоре на телефон приходит сообщение от родственницы Жени, вернее, от жены его двоюродного брата. Тетя Раиса умоляет меня разблокировать Женю и поговорить с ним.
– Марина, разве так можно? Мужик убивается, чуть не в петлю лезет!
Значит, он не отступился! Помчался после моих родителей в Георгиевск к родне, чтобы они помогли ему достучаться до меня. Я ненавижу себя за это, но я испытываю радость. Я ничего не могу с этим поделать. Конечно, я еще пытаюсь слабо сопротивляться:
– Тетя Рая, а он не рассказывал Вам, почему я ушла, почему я заблокировала его? Он же поднял на меня руку, изменял мне с другой женщиной, врал нам обеим. Он и сейчас врет. Он встречается с другой.
Спустя минут десять приходит ответ:
– Марина, он все мне рассказал. Да, мужик оступился. Но он раскаивается в этом. Я же вижу, в каком он состоянии. Пожалуйста, включи телефон. Иначе у нас тут будет суицид.
Тетя Рая- типичная «летучая обезьяна», то есть, человек, мнение которого значимо для меня, и через которого, поэтому, пытается влиять на меня мой нарцисс Женя. Он знает, что я вряд ли смогу проигнорировать ее просьбу, потому что слишком хорошо отношусь к ней. И он прав. Я действительно сдаюсь. И снимаю блок.
Сообщение от Жени приходит моментально:
– Мариша, спасибо.
Я молчу в ответ. Жду, что он мне скажет.
– Ты можешь поговорить со мной сейчас?
– Говори.
– Я позвоню?
Я оглядываюсь на дверь. Из гостиной, где сидит Йенс, доносится музыка. Он не услышит.
– ОК.
Женя начинает разговор вкрадчиво, издалека, словно прощупывает почву.